В который раз Катя поразилась, как быстро он расправился с мороженым. Она еще трети не съела, а Ванечка уже бумажку выбросил и пальцы облизал.
На выходе из сквера им повстречалась женщина в блестящем плаще, с длинными рубиновыми сережками, нарядная, похожая на новогоднюю елку. Она будто их ждала.
— Дети, — воскликнула радостно. — Как хорошо, что вы мне попались!
— Мы не попались, — возразил Ванечка. — Мы по делам спешим.
— Уроки готовить, — подтвердила Катя.
— Уроки подождут, — тетенька заговорщически подмигнула. — А не хотите ли получить персидского котенка?
— А то! — сразу ответил Ванечка. Катя промолчала.
— Вам страшно повезло, дети, — проворковала тетенька, увлекая их к стоящей у обочины «Тойоте». — Мы едем за границу и его не с кем оставить. Он такой крохотный, ушастый. Вы его непременно полюбите. Кстати, родители у него из Германии. Чемпионы породы.
Дверца машины гостеприимно открылась им навстречу. В Ванечкиной голове с огромной скоростью прокручивались варианты. Если тетка ненормальная и если это такой котенок, которого он видел на кошачьей выставке, то им светит не меньше двухсот баксов при любом раскладе. Катя не хотела садиться в чужую машину, где на переднем сиденье, кроме водителя, еще торчал какой-то дядька с усами. Ее сотню раз предупреждали, чтобы ничего не брала у посторонних и не соглашалась ни на какие, самые заманчивые приглашения. Она была здравомыслящей девочкой и не верила, что кто-то просто так, на улице возьмет и отдаст персидского котенка. Но Ванечка, нагруженный двумя ранцами, ее и своим, уже юркнул в салон, не оставя ей выбора. Женщина тихонько подтолкнула ее в спину.
— Ну же, девочка! Это совсем рядом. За углом. Когда вылетели на магистраль, Катя захныкала:
— Не хочу котенка! Хочу домой. Высадите меня, пожалуйста!
Ванечка тоже сообразил, что они влипли в ловушку, но из гордости молчал. С переднего сиденья обернулся усатый мужчина и, бешено сверкнув глазами, предупредил:
— Будете пищать, малявки, раздавлю, как двух мух!
Катя от ужаса окаменела, а Ванечка надерзил:
— Я тебя не боюсь, дяденька!
Усатый, смеясь, протянул руку, ухватил Ванечку за нос и дернул с такой силой, что мальчик втемяшился лбом в металлическую планку сиденья. Перед глазами у него вспыхнул огненный столб, но он не издал ни звука.
Ирина Мещерская, прелестная парикмахерша из салона «Людмила», в свои тридцать лет смотрелась на восемнадцать. Она давно пришла к выводу, что для того, чтобы выглядеть пухленькой и соблазнительной, ей не требуется никаких изнуряющих диет и аэробик. Побольше свежего воздуха и мужских гормонов — вот весь секрет красоты и молодости.
Бывали у нее сбои, нервные потрясения, но еще никому не удалось навязывать ей свою волю. Такой она уродилась, такой выросла в сиротском доме: никому не верила, ничего не принимала близко к сердцу. Всего, что имела, добилась сама: положения в обществе, денег, зарубежных вояжей. Ей не важно было, какой век на дворе, зато каждое утреннее пробуждение доставляло ей несказанную радость. Открыв глаза, она ловила зрачками солнечный лучик из-под штор и сладко, долго потягивалась, как сытая изнеженная кошка. В Париже, на конкурсе мастеров дамских причесок Жан Дюпре, устроитель женских судеб, миллионер и седовласый плейбой, так не на шутку увлекся ею, что на пятый день знакомства предложил руку и сердце. Богач не блефовал, он весь проминался под ее чуткими пальчиками, как сдобная булочка, вынутая из духовки. Смеясь, Ирина Мещерская ему отказала.
— Какая причина? — возмутился Дюпре. — Я дам тебе все, что душа пожелает.
— Мне ничего не нужно, — ответила парикмахерша. — У меня все есть.
— Безмозглая русская стерва, — по-французски выругался Дюпре. В последнюю ночь он с таким усердием и пылом доказывал ей, какого мужчину она теряет, что под утро с ним случился сердечный приступ, пришлось отпаивать его валерьянкой. Ирина Мещерская умело растирала, массировала синюшные ступни и из жалости, из сострадания открыла ему правду.
— Милый, богатенький дурачок, — бормотала она, смешивая французскую речь с нижегородским говорком. — Тебе нужна совсем другая девушка, не такая, как я. Я никому не буду хорошей женой. Я люблю только себя.
В Москве она жила как у Христа за пазухой. Уютная квартира, налаженный, комфортный быт. Две-три подруги для болтовни. Любимая работа, где год от года ее акции повышались. Весной одна из ее причесок уплыла в Японию и получила там первый приз за элегантность. Небольшой, но постоянный круг богатых клиенток, в основном из числа топ-моделей и актерок. И внутренняя, полная гармонии сосредоточенность на самой себе, на своих чувствах, впечатлениях, вплоть до желудочной эйфории. Мысли о замужестве иногда приходили ей в голову. Она мечтала, что рано или поздно встретит простого, доброго, сильного парня и нарожает пару-тройку двуногих котят, которых будет вылизывать, кормить, причесывать и одевать с таким же удовольствием и безмятежностью, как делает все остальное.
Недавно у нее затеялся роман с прицелом на солидное продолжение. Парень был не совсем в ее вкусе, немного по виду дохловат, но с уверенной повадкой, остроумный и покладистый. С первых дней знакомства (в метро) он так ее смешил, что Ирина Васильевна поняла: дело серьезное. Да и дохловатость его оказалась обманчивой. Худенький, но жилистый, как черенок антоновки. Звали его Витя Рохлин. Он работал в какой-то посреднической фирме и, по его словам, по полторы-две тысячи в месяц имел не глядя.
Но не деньги ее беспокоили, а Витина непредсказуемость. В чем-то он напоминал ей президента Ельцина, кумира всех правозащитников. Мог так же неожиданно исчезнуть на несколько дней, а потом в оправдание нес забавную околесицу. Или другое: он очень много врал. Причем по-детски, без всякой необходимости. То он окончил университет, то мореходку, то вообще нигде не учился, потому что по навету отсидел десять лет за непредумышленное убийство. То у него был отец, известный ученый, химик-атомщик, проживающий в доме на Набережной, то он был сирота, подкидыш, то оба родителя пребывали в добром здравии, но эмигрировали в Америку, будучи евреями. В другой раз он оказывался по национальности грузинским князем, но со славянской матушкой, жительницей Тверской губернии, тоже урожденной столбовой дворянкой. Скорее, Витя даже не врал, а развлекался фантазиями, примеряя на себя разные человеческие маски, но постоянно путался, а когда Ирина уличала его в противоречиях, обижался и замыкался в себе. Мужчина-дитя, любовник-паж. Такого она давно хотела завести.
Как раз сегодня Ирина Мещерская решила показать Витюше свою берлогу, свою маленькую крепость, и это было для нее важно. Домой она водила далеко не всех кавалеров, а только тех, с кем собиралась поддерживать долгое знакомство. Она объявила ему об этом за ужином в ресторане «Кальвадос» на Малой Бронной. Они допивали бутылку шампанского под десерт, под розовое мороженое «Фламинго».
— Отсюда ко мне поедем? — спросил Витюша.
— Лучше ко мне.
— Да? — удивился Витюша. — Тогда я должен позвонить.
— Кому?
— Родителям, — привычно соврал любовник. Он пошел звонить, и его не было минут пятнадцать. Это озадачило Ирину. Странная тревога, как оборвавшаяся пуговица, кольнула в сердце. Времена глухие, первобытные, тысячи оборотней бродили по Москве. Страшные слухи передавались от уха к уху. А что она, собственно, знает про своего нового избранника? Синеглаз, ухватист, остроумен, предприимчив, лжив. Две ночи прогужевались в большой полупустой двухкомнатной квартире на Шаболовке, про которую Витюша соврал, что купил ее по случаю за пятнадцать тысяч баксов. Хмельные, беззаботные ночи с короткими паузами для сна. В постели Витюша был подобен гремучей смеси, воспламеняющейся от малейшего прикосновения. В сладчайшем из соревнований, кто кого перелюбит, он, пожалуй, вышел победителем, но Ирина была здравомыслящей женщиной и понимала, что этого все же недостаточно для того, чтобы тащить малознакомого партнера домой. Еще минута колебаний, и, скорее всего, она бы отменила приглашение, но явился Витюша, сияющий, сосредоточенный, с пунцовой гвоздикой на длинном стебле, и все мимолетные опасения как рукой сняло.
Витюша гонял на подержанном «Опель-рекорде». За баранкой сидел, как на толчке, и не соблюдал никаких правил. И эта бесшабашность человека, умеющего в случае чего постоять за себя, ей импонировала.
— Витя, скажи хоть раз правду. Кому ты звонил? Баранку бросил, ручонками всплеснул:
— Ревнуешь, Ирина Васильевна!
— Пожалуйста, следи за дорогой!
— Боишься разбиться?
— Ты, Витенька, все же большое трепло. Девушкам, конечно, нравятся скрытные мужчины, но до определенного предела.
— До какого же? — поинтересовался Витюша, но тут же спохватился и добавил: — Не веришь, что у меня папочка адмирал?
