— Непременно.
Я уже пятился к дверям, опасаясь, что он неким мистическим образом обнаружит банки икры в моем кармане. У него в глазах, заплывших жирком, плясали розовые чертенята.
— Ну я пошел.
— Минуточку, — чертенята запрыгали шибче. — Значит, вы ее товарищ по работе?
— Выходит, так.
— Что ж, в таком случае я вам не завидую.
На этой странной фразе мы расстались.
С модным чемоданчиком в руке я пересек шоссе и углубился в лес, который хорошо просматривался во все стороны. Мамы с колясками гуляли по утоптанным тропам среди по-весеннему чахлых деревьев, под дождевым навесом целовалась ранняя парочка, но Полины нигде не было. Я переложил банки с икрой из кармана дубленки в карман пиджака и начал ходить туда-сюда по набухшей, влажной дорожке. Хорошо в лесу в апрельское утро, даже в таком сиротливом, как наш, ясеневском парке. Дышалось глубоко, свободно, и волосы вмиг запотели. Шапку я снял, подставив свою тыкву под свербящие солнечные лучи, но — обманчив весенний жар — ее враз охватило точно ледяным обручем. Простуда для такого человека, как я, то же самое, что для бегемота несварение желудка, поэтому торопливо нахлобучил шапку обратно. Закурил, осквернив мерцающую прелесть природы гнусными подтеками сигаретного дыма Я не испытывал ни тревоги, ни волнения, хотя чутье бывалого человека подсказывало, что втягиваюсь в игру, в которой не знаю ни единого правила и в которую лучше бы вовек не играть.
Полина возникла из глубины парка, словно из солнечного потока — молодая, со смеющимся прекрасным лицом, с чудно стройным шагом, в распахнутой шубке — сердце мое печально замерло. Мысль ворохнулась такая: эта женщина вряд ли мне по зубам. Подобное чувство, вероятно, испытывает честный труженик, всю жизнь копивший деньги на «запорожец», когда наталкивается взглядом на проносящиеся мимо «мерседесы» и «шевроле». Дело даже не в том, что Полина была чересчур красива и молода, а я — стар и неразворотлив; она просто была из другого мира который возник по соседству совсем недавно, но куда мне, конечно, не было хода. Да я туда, честно говоря, и не стремился. Так уж, глянешь иногда, как в замочную скважину, и отвернешься с досадой.
Я отдал ей «сверток», и она сказала «спасибо» таким тоном, будто я придержал перед ней дверь в метро. Ответив: «Пожалуйста!» — я замешкался, не зная, что дальше делать. Она заметила мое затруднение, взяла уже привычно под руку и повела к автобусной остановке. Оба мы почему-то молчали. Я думал о том, что мавр сделал свое дело и теперь должен ретироваться, а о чем думала она, я узнал через несколько шагов.
— Значит так, Михаил Ильич. Вы оказали мне услугу, и я обязана вас отблагодарить, верно?
— Ну что вы, — пробормотал я, — за такую-то малость.
— Вы никуда не спешите?
— Да нет.
— Давайте выпьем по рюмочке? Я угощаю.
— Хорошо бы… Но где?
— О, это уже моя забота.
На шоссе она небрежно махнула рукой, и мгновенно возле нас остановился голубенький «жигуленок». Не говоря ни слова, Полина нырнула в салон, я чуть погодя устремился следом. Эта секунда замешательства, возможно, была одним из последних здравых поступков на пути в фантасмагорию, куда я переместился светлым апрельским утром, вовсе еще не давая себе в этом отчета.
— Куда ехать? — спросил молодой водитель.
— В Центр, — весело бросила женщина. — Там покажу.
Мне бы в этот момент задуматься о душе, а я лишь скорбно прикидывал, в какую копеечку влетит неожиданная поездка.
Ни в какую не влетела. Когда настала пора расплачиваться и я рыпнулся за своим худющим кошельком, Полина лишь протянула капризно:
— Михаил Ильич! Ну что вы как маленький, в самом деле!
И небрежно бросила на переднее сидение стотысячную купюру.
Около двенадцати вошли в дубовую дверь неприметного заведения, над которой светилась неоновая вывеска — «Клуб X.» Полину тут знали: навстречу кинулся кудрявый ферт в зеленом жакете, непонятно какого пола. Но, скорее всего, это был мужчина, потому что попытался поцеловать ей руку.
— Отстань, Сава, — отмахнулась Полина. — Посади нас где-нибудь в уголке.
Уголок нашелся неподалеку, за плюшевой занавеской: красный пластиковый столик на трех ножках и два высоких, неудобных стула с изогнутыми спинками. На столике стараниями Савы мгновенно очутились два хрустальных бокала с желтоватой, под цвет опавших листьев, жидкостью, в которые были воткнуты трубочки с лимонными лепестками, кофе и коробка конфет.
— Если что понадобится, Полечка, только шумни, — обронил лукаво ферт.
— Да уж шумну, — красноречиво щелкнула пальцами — и служка исчез за портьерой.
— Интересное место, — сказал я. — Что-то напоминает, но не могу вспомнить… Разрешите вопрос?
— …? — в ясных, глубоких очах, устремленных на меня, завораживающая мягкая усмешка.
— У меня такое ощущение, что вы меня с кем-то спутали.
— Вы верите в ощущения?
— Я верю во все, что очевидно.
Она задумчиво пососала трубочку, я тоже. Вкус у напитка был крепкий и свежий, чуть-чуть сладковатый.
— Похоже, мы с вами поладим, — сказала Полина.
— В чем, если не секрет?
— У меня с самого утра было предчувствие, что встречу человека, который мне очень нужен.
— Это меня, что ли?
— Расскажите о себе. Кто вы, чем занимаетесь? Хотя могу сама догадаться. Хотите?
— Попробуйте.
— Вы художник. Правильно?.. Живете один, давно развелись. Ну что еще?.. Да, вот, пристрастия. Любите женщин, но последнее время немного в них разочарованы. Пьете редко, зато помногу. Загулы талантливого человека — ах, какое несчастье для близких. Ай-я-яй, Михаил Ильич! С этим надо бороться.
— А дети? Дети у меня есть?
— Конечно. Взрослая дочь, недавно вышла замуж. Ее выбором вы недовольны… В чем дело, Михаил Ильич? Чем вам не угодил ее избранник?
Чуток оторопев, я все глубже, как во сне, погружался в обволакивающее темно-синее сияние ее глаз. Пробормотал:
— Выходит, вы заранее наводили обо мне справки?
— Какая чушь! — откинулась на спинку стула, высокая грудь колыхнулась под бежевой кофточкой. — Я увидела вас сегодня впервые, как и вы меня.
— Но как же тогда?!
— У меня дар, — скромно сообщила Полина. — Неужели не заметили?
— Мистический дар?
— Ну а какой же еще?
Разумеется, как здравомыслящий человек, проживший жизнь в атеистическом окружении, я не верил во всю эту чепуху с экстрасенсами, расплодившимися нынче, как поганки после дождя, посмеивался над всякого рода спиритическими истериками; но с другой стороны, моя душа, уже не единожды побывавшая за гранью света и тьмы, никогда не смирялась с примитивной мыслью об окончательности земного бытия. Будучи русским, я, естественно, был фаталистом, и понятия судьбы и Высшего присутствия были для меня отнюдь не пустым звуком. Именно поэтому меня не особенно удивило, что прелестная Полина, с которой в укромном закутке я распивал иноземный коктейль, так ловко многое про меня угадала, в частности и то, что моя двадцатичетырехлетняя дочурка Катенька угодила замуж за какого-то прохиндея, одного из ярчайших представителей суматошного дегенеративного племени «новых русских», коих я на дух не переносил. Угадала совершенно непонятным образом, но я допускал, что впоследствии этому факту найдутся вполне реальные объяснения.
— У меня такого дара нету, — заметил я с обидой, — но про вас я тоже кое-что знаю.
— Что именно, Михаил Ильич?
— Вы независимая женщина, богатая, разведенная. Полагаю, не один раз. А в чемоданчике у вас деньги, оружие и билет на Канарские острова.
Это была шутка, но она восприняла ее всерьез. Отставила бокал с питьем, водрузила перед собой квадратный чемоданчик, пощелкала замочками — и открыла. Заглянула сначала туда, потом пристально, без улыбки — мне в глаза.
— Смотрите!
Я посмотрел. Упакованные пачки отечественных ассигнаций достоинством в сто тысяч — много, в глазах рябит — и сверху в пластиковой упаковке короткоствольный, тупорылый пистолет типа «браунинг». Я в них особенно не разбираюсь, но по-моему — газовый.
— Билета нет, — вздохнула Полина огорченно.
— Но денег хватит, чтобы купить, — утешил я.
— Еще и останется, — согласилась Полина и закрыла чемодан. Закурила, насупилась.
— Видите, я не ошиблась.
— В чем?
Не ответила, но я ее понял. Вдруг вспомнил, что из дома я вышел за продуктами, и наверное, лучше всего мне было сейчас очутиться в магазине, возле знакомого прилавка с колониальным изобилием полугнилых заморских яств. Впервые я встретил такую женщину и с такими деньгами. Это возбуждало пуще вина. Она чего-то ждала от меня, но чего?
— Директор магазина, куда вы меня посылали, просил передать, что опасности больше нет.
— Для него или для меня?
— Этого он не сказал.
— Михаил Ильич, вы правда никуда не спешите?
