— Этого он не сказал.
— Михаил Ильич, вы правда никуда не спешите?
— Нет, не спешу.
— И я вам не надоела?
— А я вам?
— Пойдемте поиграем?
Прихватив чемоданчик, она привела меня в зал игральных автоматов, сверкающих всеми цветами радуги, всевозможных конструкций. В небольшом помещении их уместилось не меньше тридцати штук: возле каждого высокий вращающийся стул, пепельница и жестянка пепси. Только два автомата были заняты подозрительными личностями в кожаных куртках и красных штанах, приникших к пультам с глубокомысленным видом манекенов. Полину радушно приветствовал светловолосый юноша, поднявшийся из-за столика в углу.
— Полина Игнатьевна, давненько не заглядывали! — прогудел он счастливым тенорком. Полина покровительственно потрепала его по щеке, и это был жест, почерпнутый из какой-то иной жизни, бессмысленной, как воспоминания.
— Заряди-ка, Маркуша, вон того красноглазого монстра, — распорядилась Полина.
Ставки она начала делать в бесшабашной манере, как человек азартный, но не профессиональный игрок. Однако и тут я ошибся. Постепенно она сосредоточилась и упорядочила игру. Уставилась на автомат, как завороженная, и он отвечал ей многоцветным подмигиванием, пожирая кредит за кредитом с ненасытностью волка. На меня Полина перестала обращать внимание. Только дважды спросила «Может, тоже пощелкаете?»
Куда там мне! Здесь один кредит стоил доллар, в отличие от множества других игральных притонов в Москве, где ставка колебалась от двухсот до тысячи рублей. Я скромно пристроился сбоку, потягивал пепси, курил. Час шел за часом, она и не думала заканчивать игру. Маркуша подзаряжал аппарат уже пятый раз. Полина уверенно спускала миллион за миллионом. Нагибалась к чемоданчику, стоящему у ног, отпирала замочки, запускала руку и на ощупь выуживала слитки стотысячных купюр. Не считая, передавала Маркуше, который, послюнивая денежки на ходу, относил их к своему столику.
Вероятно, мне следовало покинуть сию обитель греха, где я был совершенно чужим, но какая-то сила удерживала на месте. Чудилось, если сейчас уйду, то очень скоро об этом пожалею. В моей жизни давно не было праздника, и вот он неожиданно подкатил. Чего скрывать, увы, пожилому дураку было хорошо, тревожно рядом с этой женщиной, каждым словом и движением излучавшей таинственный магнетизм.
Постепенно людей в зале прибавилось. Появились две длинноногие накрашенные девицы в коротеньких юбочках, явно «ночные бабочки», заглянувшие, видимо, скоротать часок перед работой. Важно прошествовал бородатый старик, к которому Маркуша кинулся навстречу с таким озабоченным видом, будто приметил въехавший в зал локомотив. Старик урезонил его властным мановением руки и приблизился к нам. Посопел, покашлял у Полины над ухом:
— Ау, Полюшенька, не дотерпела, детка, до вечера?
— О-о, дядюшка Митяй! Да я в вашу рулетку вообще больше не играю.
— Почему так, голубушка?
— Она у вас с дыркой.
— Постыдись, Полюшка, — деланно смутился старик. — Что об нас посторонние люди подумают.
Посторонним здесь был один я и, сознавая это, застенчиво ухмыльнулся. Дядя Митяй улыбнулся в ответ, взгляд у него был острый, как шило. «Таких Митяев, — подумал я, — на улице, пожалуй, не увидишь».
— Обедать останешься? — спросил старик у Полины.
— Может быть, — небрежно бросила она и с прежней сосредоточенностью уткнулась в автомат. Когда Митяй отошел, церемонно мне поклонившись, процедила сквозь зубы:
— Старый паскудник! Вечно вынюхивает.
Чуть погодя добавила:
— Потерпите еще немного, Михаил Ильич. Скоро мы его разденем.
— Кого? — не понял я, живо представив, что придется зачем-то раздевать дядю Митяя.
— Вот этого француза, — ткнула перстом в сверкающие зенки автомата.
Угадала, прелестница! Не прошло пяти минут, как автомат начал «сливать». Сначала выставил «грязное» поле и две подряд призовых игры, потом, на предельном кредите (сто двадцать восемь баксов на обе стороны) вдруг выложил на экран семь семерок в четыре ряда. Комбинация, которая выпадает игроку один раз за всю жизнь, да и то не всякому. При этом автомат вспыхнул праздничной иллюминацией, забулькал, заперхал и зашелся забавной музыкой, напоминающей «Марсельезу», исполненную на балалайках. Мне даже померещилось, что автомат от небывалой натуги зашкалило. Цифры, выскочившие на табло, поражали воображение.
На победный визг Полины к нам подгребли все, кто находился в зале, но особенно почему-то восторгался редким зрелищем привратник Маркуша.
— Ну вот, — произнес он замогильным голосом, — хозяин правильно говорил, вы нас разорите, Полина Игнатьевна.
Ночные девицы завистливо шипели, как две гусыни. Полина смотрела на меня, но в ее глазах не было радости. Она словно о чем-то спрашивала, а я не знал, что ответить.
— Теперь вы, Михаил Ильич, — молвила лукаво.
— Что я?
— Погоняйте его немного, я устала.
Уступила мне место и взялась за банку пепси. Я-то понимал, что дальше играть бессмысленно: после такой редкостной комбинации автомат неизбежно станет на «отсос», но механически, даже не уменьшив ставку, начал нажимать клавиши и на пятом или шестом ударе, на халяву, как в сказке, выбил на экран еще шесть семерок. В этот раз в брюхе автомата что-то явственно хрустнуло и он вроде бы задымил.
Присутствующие хранили торжественное молчание, и даже девицы перестали шипеть, а одна из них — краем глаза я заметил — была на грани обморока.
— Я так и думала, — спокойно объявила Полина. — Мы не случайно с вами встретились, дорогой Михаил Ильич.
Маркуша с убитым видом принес целлофановый пакет, набитый стотысячными купюрами, которые Полина равнодушно запихнула обратно в чемоданчик.
— Теперь надо выпить, — сказала она.
По дороге к выпивке, в тесном промежутке коридора, произошла любопытная сценка. Полина остановилась, да так резко, что я сзади на нее наткнулся, ухватив за теплые плечи. Пробормотал:
— Извини, пожалуйста!
Она молча открыла чемоданчик, наугад выгребла несколько ассигнаций. Протянула мне:
— Спрячь, Михаил Ильич. Твоя доля.
Я отшатнулся, будто увидел змею. Но получилось ненатурально, опереточно.
— Если не возьмешь, — Полина загадочно улыбалась, — я их выкину. Мне чужого не надо. Примета плохая.
Я сунул деньги в карман шелестящим комком. Чуть позже, в туалете пересчитал: два миллиона шестьсот тысяч рублей. Обыкновенно я тратил не более пятисот-шестисот тысяч в месяц и то полагал, что живу не по средствам. Многие из прежних моих знакомых перебивались на пенсию в двести-триста тысяч и тоже относили себя к зажиточному среднему классу, для которых произвели удивительную реформу удалые последователи Сакса.
Снова мы сидели за пластиковым столиком, отгороженные плюшевой занавеской, и кудрявый ферт Сава топтался рядом.
— Выпить и закусить, — распорядилась Полина.
— Может, осетринку подать? — глубокомысленно осведомился официант. — С пылу, с жару. Удалась нынче осетринка. Я передал Данилычу, что ты здесь, уж он постарался.
— Давай осетринку, — согласилась Полина. — Но без этой ржавой подливы, ладно?
— Зря ты так, — насупился Сава, одернув зеленый жакет. — Подлива хорошая, на мексиканском перце. Вот пусть господин попробует, оценит.
Вскоре на столе появилась водка в хрустальном графинчике, бутылка красного вина, холодные закуски. Будучи богатым человеком, я закапризничал:
— Мне бы, пожалуй, пивка холодненького, если возможно.
Мгновенно передо мной оказались две запотевшие темные бутылки «Туборга».
— Ну что ж, — сказала Полина после того, как чокнулась со мной и выпила. — День начался неплохо, не правда ли, дорогой?
— Не знаю.
— Что тебя беспокоит?
Что-то меня задело в его словах.
— Да вы все тут, кажется, не простачки.
— Да уж милый человек, этот так.
В какой-то момент мы с Полиной очутились среди танцующих пар перед помостом, на котором наяривал небольшой оркестр. Чего танцевали — не помню, но это не имело значения. Полина вертелась в моих руках, как угорь, колотясь об меня то грудью, то тугими бедрами, смеялась и странно, жадно раздувала ноздри, и в конце концов я поймал ее, прижал к себе и поцеловал в губы.
— Ого! — воскликнула она не без одобрения. Смутясь, я объяснил, что последний раз танцевал лет двадцать назад и напрочь забыл, что за чем в танце следует. Но помню, что учтивый кавалер обязательно должен чем-нибудь порадовать партнершу.
— Порадовал, Мишенька, порадовал! — хохотала Полина, не отстраняясь далеко. Тут в бок меня пребольно толкнул какой-то громила, резвящийся в обнимку с молоденькой полураздетой наядой. От толчка я чуть не повалился на пол.
— Поосторожнее бы надо, — обронил в сердцах.
— Чего?! — удивился бугай. — Это ты мне, дедок?
