~~~
КАК-ТО НОЧЬЮ, ОБСЛУЖИВАЯ АКТРИСУ, я начал ей рассказывать о круге своего чтения. Не знаю, что побудило меня сделать это, но я разошелся, перечисляя различные области моего читательского интереса.
Когда я закончил, она сказала:
— Книги человека-самоучки, простого работяги. Все мы знаем, как такие люди
печальны
самовлюбленны
требуют к себе внимания
вульгарны
удивительны
и, в конце концов, как они вызывают к себе отвращение.
— Ты надменная сука.
Она засмеялась, сказала:
— Увы, не обвиняй меня, так Вирджиния Вулф описала Джеймса Джойса. Ты знаком с Вирджинией?
— Спроси что-нибудь другое.
Фургон дернулся и остановился.
— Мы в Киле, — сказал Джефф.
Мы перегрузили вещи в ожидавшую нас машину, натянули рабочие комбинезоны.
Берт остался во второй машине, Майк — в третьей.
Было совершенно необходимо, чтобы каждая машина была
с водителем
в безопасности
заправлена.
Панк сел за баранку, Джефф рядом с ним, я устроился на заднем сиденье.
Панк подергал ручку переключения скоростей, сказал:
— Это кусок дерьма.
Джефф сказал:
— Заткнись и поехали.
Он так и сделал.
Двадцать минут спустя мы вкатили в Ньюкасл. Адреналин у меня начал подскакивать. Джефф направил панка к парку ярдах в двадцати от заднего входа. Мы вышли из машины и пошли к зданию; когда подошли к входу, натянули вязаные шлемы. Некоторые команды, когда берут банк, терроризируют голосом. Врываются с ревом, ругаются направо-налево. Внушают страх Господень: достоинства метода понятны. Но у Д жеффа был свой собственный метод. Он твердо верил, что лучше, чтобы один раз увидели, чем сто раз услышали. Поэтому он выстрелил в первого встретившегося на пути посетителя.
ШАРАХНУЛ ЕМУ по коленям. Чувак упал. У Джеффа прибор был заряжен дробью. Не причиняя особого вреда, он
делает очень больно
создает ужасную картинку
пугает всех до обморока.
За пару минут я согнал сотрудников и посетителей в компактное стадо. Джефф, как чума, пронесся по банку, наполнил два черных пластиковых мешка. И мы ушли.
Побежали к машине, и тут в игру вступила Великая Британская Традиция. Ага, соревнование «дай-ка я попробую». Какой-то мужик набросился на меня сзади, обхватил руками. Панк уже дал по газам. Я тело расслабил, одним движением впечатал каблук мужику в подъем ноги. Он заревел так, что его, наверное, в Брикстоне было слышно. Наконец отпустил меня. Я крутанулся, сунул ему в лицо пушку, заорал:
— Ты, тупой ублюдок, хочешь, чтобы тебя пристрелили, а?
Джефф оттянул меня, сказал сквозь зубы:
— Давай пошли.
Послышались сирены. Я отскочил и побежал к машине.
И мы сорвались оттуда. Джефф сказал:
— Господи, Митч, я думал, ты его завалишь.
— Я тоже так подумал.
Панк истерически смеялся, повторял:
— Надо было… надо было тебе его шлепнуть!
Если бы он не вел машину, я бы точно ему кулаком по башке врезал.
Доехали до Киля, сменили машину. Уже без особой спешки доехали до третьей машины. Снова пересели и несколько минут спустя уже были на трассе, затерялись в тоннах движущихся машин. Когда мы залезли в фургон, я сделал долгий-долгий выдох. Даже не ожидал, что так долго смогу не дышать.
На заднем сиденье Майк, Берт и панк орали от радости. Джефф вел машину. Он засунул руку под сиденье, достал фляжку «Катти Сарк», протянул мне. Я сделал большой глоток, чтобы до кишок продрало. Джефф взглянул на меня, ухмыльнулся. Я сказал:
— Просто пирожное, а?
Вернулись к Джеффу, начали отмечать. Я пил «Бад» и прикладывался к «Катти». Панк наносил серьезный урон бутылке джина. Джефф и Берт считали деньги.
Майк спросил:
— Еще один «Бад», Митч?
— Давай.
Я сидел на кухонном стуле, Майк прислонился к столу, говорит:
— Вижу, не нравится тебе этот пацан.
— С ним будут проблемы.
— Он хорошо сегодня работал.
— Посмотри на его руки, дорожки видишь?
Майк пригляделся, сказал:
— По-моему, он сейчас не колется, руки не опухшие.
— Препарат Н.
— Что?
— Снимает отечность.
Майк по-настоящему удивился:
— Черт, Митч, откуда ты знаешь про это дерьмо?
— «Новые надежды для мертвецов».
— Что?
— Чарльз Уилфорд.
— Слушай, кончай темнить.
— Чарльз Уилфорд уже кончил темнить, потому что он умер, — такая невезуха.
Джефф поднял руку, сказал:
— Ну, народ, мы подвели итоги.
Мы ждем.
— Пятнадцать кусков! — объявил он.
Раздались вопли индейцев. После того как Джефф вычел накладные расходы, каждый получил по две семьсот.
Панк говорит:
— Вечеринку объявляю открытой.
Парни засобирались. Джефф сказал:
— Можно тебя на минутку, Митч?
— Конечно.
Когда все ушли, он открыл банку пива, спрашивает:
— Слышал что-нибудь про парня по имени Керковян?
— Нет.
— Высокий худой урод, любит одеваться в черное. Глаза как куски мрамора, ничего в них живого нет. Я думаю, он один из этих восточноевропейских гангстеров.
— Само по себе интересно, Джефф, но какое я к этому имею отношение?
— Он про тебя расспрашивал.
— А…
— Будь осторожнее.
— Да. Спасибо, Джефф.
— Ты кому-то крупно насолил.
— Кажется, у меня к этому большой талант.
Зашел в цветочный магазин. Заказал охапку роз, орхидей и тюльпанов. Цветочник предупредил:
— Это будет дорого стоить.
— Вы слышали, чтобы я возражал?
— Нет, но…
Положил их в багажник, поехал в Пэкхем.
Могила Джои была прибрана, на ней лежал свежий номер «Биг Ишью», нетронутый, в целлофане. Мне стало грустно.
По кладбищу ходил мужик, убирал мусор. Я подошел к нему, позвал:
— Эй!
— Себе поэйкай.
— Это вы присматриваете за той могилой?
— Ну я, предположим.
— Я просто хотел поблагодарить, — сказал я.
Отмусолил несколько банкнот, мужик их сцапал. Тут его отношение ко мне чудесным образом переменилось, он говорит:
— Когда поставите памятник, все будет выглядеть по-другому.
— Как это организовать?
Он вытащил из кармана фляжку, предложил мне. Я покачал головой, он отхлебнул, говорит:
— От простуды помогает.
— Я вам верю.
Убрал фляжку. Сказал:
— Если будете заказывать у каменщика, он прилично с вас возьмет. Я за полцены сделаю.
Я отсчитал еще несколько бумажек, спросил:
— Сделаете?
— С удовольствием. Какую надпись хотите?
Я немного подумал, ответил:
— Он был номер первый.
— И всё?
— Да.
— Хотите стихотворение или еще что-нибудь? У меня в ежедневнике есть отличные стихи.
— Он поэзией не занимался.
— Хорошо, я всё сделаю.
Пересчитал деньги, сказал:
— Здесь слишком много.
— Оставьте себе.
Когда я собрался уйти, он спросил меня:
— Почему вы мне доверяете?
— Ну если не доверять даже тому, кто присматривает за могилами…
Он с тихим смехом сказал:
— Перед такой верой в человека пасуют даже негодяи.
— Тем и будем жить, — сказал я.
В Холланд-парке я почувствовал, что адреналин из меня вытек, и мне страшно захотелось спать.
— Мадам о вас спрашивала, — сообщил Джордан.
— Понял.
— И не только она.
— Ну да?
— У вас были два посетителя.
— Вместе?
— Нет, один был полицейский.
— Бейли.
— Человек с плохими манерами.
— Точно.
— Другой был… как бы его описать… В одном венгерском диалекте есть слово Zeitfel. Оно означает труп, который ходит.
— Вроде зомби.
— Возможно. Питается грехом и одержим злобой. У американцев даже термин для таких есть: каменный убийца.
— Он был одет в черное?
— Да.
Пока я всё переваривал, Джордан продолжил:
— Уходя, он показал на вяз.
Кивнул на громадное дерево с левой стороны аллеи и прибавил:
— И сказал: «Ждите странных фруктов».
— Билли Холл идей.
— Простите?
— У нее песня есть такая, про человека, которого линчевали, называется «Странный фрукт».
Джордан сунул руку в карман пиджака, вынул конверт и сказал:
— Вам также пришла почта.
Это был почерк Бриони. Я сказал:
— Спасибо.
Вскрыл конверт. Внутри была открытка с изображением грустного медведя. В лапах плакат с надписью:
МНЕ ГРУСТНО
На обороте открытки прочитал:
О Митч,
ты хочешь, чтобы я уехала. Кристофер Ишервуд[38] писал:
«В каждом стенном шкафу прячется жалкий призрак несостоявшейся репутации. Уходите прочь, шепчет он, уходите туда, откуда пришли. Здесь нет места. Я был жадным эгоистом. Мне льстили. И я пропал. И ты пропадешь. Уходи прочь».
