— В принципе, — продолжил Бонифацкий, — вместо одних фетишей можно запросто выдумать другие. — Он прервался и щелкнул пальцами проплывавшему мимо официанту. — Будьте любезны… Водочки нам принесите.
Официант кивнул.
— Только нормальной, — уточнил Бонифацкий, вторично щелкнув пальцами. — А то, если у меня, дружок, утром голова разболится…
Официант, удаляясь, снова кивнул. Бонифацкий вернулся к собеседнице:
— Ты хоть сто долларов плати за бутылку, а гарантий, что не хлебнешь древесного спирта, почти что никаких… Если бояться не будут… — рассудительно добавил Бонифацкий.
— Давай выпьем, — предложил он, скептически покосившись на графин с водкой, немедленно доставленный официантом. Они, чокнувшись, осушили рюмки.
— Вот тоже глупость, — задумчиво обронил Бонифацкий, проводив глазами зеленую маслину, исчезнувшую во рту собеседницы. — Ну глупость, и все. Ну скажи, пожалуйста, положа руку на сердце, идет эта гадость новомодная в сравнение с нашими нежинскими огурчиками? Идет, а?..
— Нет, — согласилась Мила, аккуратно выплевывая косточку, — ни в какое не идет… Хотя о вкусах не спорят…
— Веяние времени. Фетиши. Другого рода, но из той же команды. Для дураков. — Боник потянулся за севрюгой. — А вот осетровые, напротив, вечная ценность. Вроде живописи.
— Знаешь, — продолжал Бонифацкий, — как-то в общежитии, при Горбачеве уже, попался нам на крючок паренек… Был какой-то там очередной общегородской рейд, вот он и влип.
— Как влип? — заинтересовалась Мила.
— Обнаружили у него под койкой целый склад пустых бутылок из-под спиртного…
— Ну и что?
— Как что?! 1986-й год. ВСЯ СТРАНА ЗА ТРЕЗВОСТЬ СРАЖАЕТСЯ, а отдельные элементы без водки дня прожить не могут? Ничего себе, ну и что! Значит, — с воодушевлением заговорил Бонифацкий, — парень, выходит, чужое место занимал? Правильно? Правильно. Закатили ему строгий выговор, для разминки.
— Может, он пустые бутылки подбирал? Из бедности? — предположила Мила, на минуту представив себя адвокатом несчастного студента.
— Вот и он, помнится, в ту же степь клонил, — злорадно ощерился Бонифацкий. — И ошибся. Лучше б косил под алкоголика. А так — что вышло? Позорил облик советского студента. Понимаешь? Это что же получается — наш советский студент по мусоркам шастает? А, не дай Бог, какой зловредный корреспондент фото шлепнет? Да в «Нью-Йорк Таймс»? Тут уже антисоветчиной попахивает. Причем по полной программе.
Мила невольно поежилась.
— Перестань, Вацлав. Ты такую картину набросал, что у меня чуть аппетит не испортился. Честное слово.
— Главное, — задумчиво произнес Бонифацкий, делая знак Миле, что собирается поставить точку на этой теме. — Главное, такую систему завернуть, чтобы всегда, при любых раскладах, можно было кого угодно, на выбор, выдернуть за ухо и наказать, как следует. За портрет Челентано, или не дай Бог, фотографию рок группы «Кисс»,[30] за морально-бытовое разложение, за слишком длинные волосы, или чересчур короткие, за проживание не по месту прописки или неуплату налогов. Это дело двенадцатое, за что. Смысл в том, чтобы все знали — моя морда тоже в пуху. Тогда все будут тихо сидеть и не варнякать лишнего. И вращай всеми, как варениками в тарелке…
— Противная картина, — коротко резюмировала Мила.
— Противная, — довольно кивнул Бонифацкий, — зато перспективная.
* * *
К одиннадцати Боник здорово захмелел. Беседа перетекла в совершенно иное русло. Заговорили о личном.
— Не сложилось как-то, — грустно призналась Мила, когда Бонифацкий аккуратно коснулся темы «такая красивая женщина — и одна-одинешенька».
Мила старалась пить поменьше, но вино делало свое дело. Впрочем, ей это обстоятельство было даже на руку. Язык развязывался сам собой и вранье выходило естественней. Да и обстановка была — что надо.
— Не сложилось… Три года прожили. Можно сказать, душа в душу, хотя, конечно, бывало разное… Первые два года пришлось квартиры снимать. И он и я — оба иногородние, так что…
— Чужое — всегда чужое. Там квартирной хозяйке не понравились… Там сделали ремонт, и нас сразу вышвырнули…
— Почему?
— Потому, что с хорошим ремонтом можно сдать вдвое дороже кому-то еще… Ничего личного, как американцы выражаются. — Спасибо моему СП, ссудили мне деньги. Достаточно крупную сумму, чтобы мы смогли купить квартиру. Я поэтому за работу руками и ногами держусь.
— Но вы все равно развелись?
— Да… Знаешь, пока боролись за выживание — было даже легче. А когда появилось свое гнездышко…
— А дети?..
Мила отрицательно покачала головой:
— Наверное, если бы у нас с Юрой был ребенок — мы бы удержались вместе… но…
Боник помалкивал, поглядывая на женщину слегка увлажнившимися глазами доброго старого друга.
— Юра потерял работу. Ты же знаешь, сейчас это просто. Раз — и ты на улице. Он работал ведущим инженером в крупном проектном институте. Был на хорошем счету, подавал надежды, и все такое. Мечтал, что года через три пробьется в ГИПы.
— Куда?
— Станет главным инженером проекта. Они проектировали крупные энергетические станции по всему Союзу. Когда Союз распался, надобность в толпах проектантов отпала. Юрка попал под сокращение, как тысячи других инженеров. Ну вот… Попробовал где-то пристроиться. По специальности не вышло. Пошел на базар. Торговал с лотка. Не сложилось. Знаешь, не все ведь могут торговать…
— Да, конечно, — согласился Бонифацкий. — Я знаю…
— Попытал счастья в охранной фирме. Два месяца отработал охранником-кассиром — выгнали. В общем он сам виноват, хотя… — Мила махнула рукой, — потом как-нибудь расскажу… Я бы могла выкрутиться колесом и пристроить его к себе в СП, водителем, скажем, так у него не было прав. Зачем советскому инженеру права?
— Да уж, — хмыкнул Вацлав, подливая ообоим, — автомобиль не роскошь, а средство передвижения, как же…
Мила вымученно улыбнулась.
— В СП машины новые, поцарапаешь — не расплатишься. Уж не знаю, что мне надо было своему шефу сделать, чтобы он ученика за руль джипа посадил.
Боник скептически скривился.
— Многим фирмам требуются водители с собственным автомобилем, только вот откуда свой автомобиль взять?..
— У… — протестующе замахал руками Бонифацкий, — не дай Бог. Сейчас все шибко грамотные. Наймешься с кровным «фордом-опелем» директора с бухгалтером катать, а потом заставят перевозить кирпичи с досками.
Боник поднял бокал. Посмотрел на Милу сквозь стекло. Они чекнулись. Мила подумала, что глаза у Вацлава прямо таки светятся в окружении исключительно дружелюбных морщинок.
«Ну, что же. Очень похоже, что я знаю, где проведу сегодняшнюю ночь».
— Пошел в заправщики, — продолжила она. — Потом в курьеры… Зарплата везде копеечная, а от тебя ждут, чтобы горы сдвигал. Не нравится — пошел вон. А куда идти — если и так, за бортом… Ну, — вздохнула Мила, — и пошло поехало.
— Депрессия, — подсказал Боник сочувственно.
— Еще какая. Понимаешь, он ершистым был. Не наглым, не бездельником, не белоручкой. Но… не знаю, как это объяснить?..
Боник молча смотрел на Милу. Очень внимательно.
— Понимаешь? Кто-то может подставлять одну щеку за другой, под оплеухи начальству, кому-то лучше в каменоломню… Я его не осуждала. Никто не виноват, что так вышло. Одна барышня станет вращать задницей в рекламе гигиенических прокладок, другой проще удавиться. Мы разные, вот и все. Разве не так?
— Так, — согласился Бонифацкий. — Именно так мир и устроен.
— Хотя я, конечно, злилась понемногу. Не обзывала его Альфонсом, но бесилась, правда. Он все потихоньку перевесил на меня. Кому понравится?..
— Никому, — эхом отозвался Бонифацкий.
— Закончил мой Юрочка в чернорабочих. Как ты сам понимаешь, диплом о высшем техническом образовании в вымешивании цементного раствора лопатой или разгрузке поддонов с кирпичом — подспорье сомнительное. Ну и пить начал, как же без этого?..
— Я неплохо зарабатывала, — продолжала Мила. — В принципе, прокормила бы и его, и ребенка, только вот здорово сомневалась, что мое пузо вызовет у шефа энтузиазм. Понимаешь?
— Конечно, — кивнул Бонифацкий, накрыв женскую ладошку собственной. — Конечно, лапочка, я все понимаю.
Мила улыбнулась ему сквозь слезы. Ей самой стало очень жаль. В принципе, выдуманная ею женская судьба от ее личной если и отличалась, то разве что в деталях. Общее направление казалось болезненно одинаковым. Мила даже всхлипнула.
— Я подумала крепко, и не решилась проверять директора СП на отношение к декретным… — Тем более, — слова как бы начали даваться Миле с трудом, — тем более, Юрий пил все больше и больше. А когда я замуж выходила, он и в рот не брал…
