Потапыч понял его.
— А, была не была! — махнул он рукой и, развернувшись к сынку Климова, теперь уже неспешно, чтобы разжечь его желание, начал священнодействовать: выложил на скамейку стакан, два помидора, огурец, два ломтя черного хлеба, проложенного пластинкой сыра, наконец, бутылку «Столичной». Все это загородил портфелем от любопытствующих взглядов прохожих. Теперь даже Алексей Толстой, надменно сидевший в кресле на массивном постаменте, не мог увидеть со своей высоты, что делают руки Потапыча.
Лишь Константин Климов был посвящен в таинство. Повернув и чуть склонив голову набок, он смотрел вниз зачарованно. И весь размяк, расплылся в улыбке, когда к нему из тайной кухни поднялся стакан, в котором дрожала водка.
— Вы начинаете, — предложил Потапыч.
Климов изогнулся над портфелем, почти не поднимая головы, выплеснул содержимое стакана в рот, вытер тыльной частью руки подбородок и начал с треском раздирать черными ногтями прозрачную кожицу на пересохшей рыбине. Тут же заговорил, раскованно и охотно:
— Плохая у вас жизнь. Мне можно где угодно выпивать. А вам нельзя. Потому что вы — милиция… и боитесь…
— Мы боимся? — с наигранным возмущением спросил Потапыч. Он тоже выпил, поморщился. — Не обижайте нас, уважаемый Константин Николаевич. Тебе налить, Сергей?
— Нет, чуть позже…
Обрадованно захихикал сынок Климова, вырывая волокнистые куски с хребта рыбины и отправляя их в рот.
— Во-во, боится!
— Не боится, а пропускает, — наставительно уточнил Потапыч.
Но Константин, казалось, уже не слушал его, опьяненно расслабился, вновь протянул вперед длинные ноги — из-под грязных ботинок торчали оборками серо-зеленые носки.
— Ой, братцы, как выпить-то хотелось… А вы тут как тут… Такого, поди, и в сказке не бывает…
— Это уж точно. В сказке выпить никто не предложит, — заметил Потапыч и тут же осторожно спросил: — Неужели и за выпивкой теперь надо приезжать в Москву?
До Константина Климова смысл вопроса дошел не сразу. Продолжая сосредоточенно жевать рыбу, он ответил неопределенно:
— Да нет… Дела тут всякие…
— Что за дела, если не секрет? — новый вопрос был задан вроде бы мимоходом: Потапыч за портфелем опять наполнял стакан водкой.
— Вам, милицейским, нельзя все рассказывать, вы тут же в охапку и в тюрягу… — Подумал, пожевал, помял пальцами рыбину. И, видимо, пришел к решению:
— Все равно ведь разнюхаете… Я тогда не сказал. Струхнул…
— Разнюхаем! — с сожалением вздохнул Потапыч. — Такая уж наша работа…
Искоса глянув за портфель, Константин вдруг обратился к молчавшему справа от него Сергею:
— Вот вы, к примеру, скажите ему, — указал пальцем на Потапыча, — что в детстве брали у мамки из шкафчика деньги на мороженое…
Сергей, делая вид, что не прислушивается к их разговору, чуть откинулся в удивлении, но ответил без промедления:
— Было такое. Только я хотел стать большим коллекционером и как-то взял деньги не на мороженое, а на марки, — вспомнил Сергей об одном из увлечений Алябина.
— Вот и я на марки беру, — воодушевленно подхватил Константин.
— У кого? — резко повернул Потапыч в нужное для него направление.
— А не арестуете меня?
— Давай-ка, дружок, сначала выпьем, — с братским участием в голосе предложил Потапыч.
Они выпили, на этот раз и Сергей не отказался. Закусили помидорами, хлебом с сыром…
— Так у кого? Вы не сказали… — без интереса, без любопытства произнес Потапыч.
Теперь, уже вполне доверяясь собеседникам, Климов открылся:
— У отца родного… Разве же это преступление, а? Скажите?..
— Нет. У отца можно, — уверенно сказал Потапыч. — При условии, что он не возражает…
— Да он не знает об этом… И никогда не узнает… Я ж разве во вред… Я ж только себе для пользы… Вреда ему никакого… — Возбужденный желанием поделиться и получить одобрение своих действий, сынок Климова комкал, недостраивал фразы.
Однако Потапычу важнее было выяснить другое:
— Сколько раз брали?
— Да не помню, — беспечно отмахнулся тот.
— Понемногу?
— Мелочишку… На бутылку. И все… А у него там в сундучке пачки лежат… Так я ни разу целой пачки не взял.
— Молодец! — одобрил его Потапыч.
— А что, и вправду… Там денег тьма-тьмущая, а я только на бутылку, не больше… Для него незаметно… А мне хорошо… Выпить можно…
— И много уже взяли?
— Да нет… Там же деньжата не убывают.
— Давно ходите к нему на квартиру?
— С зимы… Да чепуха это все… Я ж только по субботам хожу, когда они на даче.
— А ключ у вас откуда, Константин Николаевич? — не снижал темпа Потапыч…
— Да что ключ… Я ж слесарил долго… Ключ для меня плевое дело… Раз-два и готово… — Он говорил уже пьяно, хвастливо.
— И сегодня там были? — спросил Сергей.
— Не, сегодня не был… Зайду еще… А может, и нет… — И, как бы застыдившись своего признания, повернулся к Потапычу, спросил озабоченно: — А что, брать у родного отца деньги нельзя? Неужто и такое у вас тюрягой пахнет?
Теперь уже Потапыч не спешил с ответом, разглядывая попрошаек-воробьев, снующих неподалеку от климовских ботинок.
— Это зависит от многого, — начал он назидательно. — Во-первых, от того, сколько вы взяли денег. Во-вторых, как отнесется к этому ваш папаша, когда узнает. В-третьих, не украдено ли что-нибудь другое в квартире. В-четвертых…
Его прервал явно опьяневший сынок Климова, на этот раз с тревожным беспокойством потребовав ответа:
— Так пахнет судом или нет?
Потапыч уверенно кивнул:
— Пахнет. Еще как!
— В чем же моя-то вина? — Климов-младший был искренне удивлен, как чеховский злоумышленник, который отвинчивал гайки на железнодорожных путях — лучшие грузила для рыбалки.
Сергей едва сдерживал смех от непритворной веры Климова в собственную непорочность. Редкая первозданная наивность!
А Потапыч уже начал работать.
— В чем ваша вина? — тут он повел диалог четко, ритмично, как в такт метронома: — Есть у вас ключ от квартиры академика?
— Есть, — последовал тихий, настороженный ответ.
— В квартиру вы заходили?
— Заходил.
— Деньги брали?
— Брал.
— Знаете, что недавно у академика пропал сундучок?
— Нет…
— И кто его унес, не знаете?
— Нет… — Великовозрастный сынок Климова затаился в напряжение. — В этом же сундучке деньги…
— Где вы были ночью с пятницы на субботу?..
— Где?.. Спал дома…
И тут Потапыч как бы остановил метроном, сделав жесткий вывод:
— Значит, вы можете подозреваться в краже сундучка.
Константин не сразу пришел в себя. Тяжелый пасмурный вздох — и глаза его наполнились горящей затравленной злостью.
— Не брал я… — сказал он хриплым дрожащим голосом.
Но Потапыч был неумолим:
— Это тоже надо доказать…
— Не брал я… — повторил Климов.
Сергей отчетливо слышал произнесенные им слова. Но вибрирующий голос, судорожно скрюченные пальцы рук, казалось, говорили о другом. И Сергей спросил осторожно:
— Может быть, вы все-таки знаете или догадываетесь, кто взял?
— Нет! — рявкнул тот. — Пошли вы к…
Матерные слова точно придали ему силы. Он вскочил и, путаясь длинными ногами, спешно заковылял из сквера. Нет, не был он обижен, унижен подозрением, это скорее напоминало откровенное трусливое бегство.
Когда его нескладная фигура потерялась в уличной толчее, Потапыч предложил:
— Ну что, помянем раба божьего Константина!..
— Помянем.
Они выпили, посидели еще, помолчали. Каждый по-своему думал об одном и том же.
— Вот чертов парень, — покачал головой Потапыч, — Я виноват — пережал маленько… А сундучок-то он, похоже, не брал…
— Но что-то знает…
— Это точно… Придется мне заняться им всерьез.
Потапыч поднялся, шутливо ткнул Сергея кулаком в плечо.
— Спасибо за компанию.
— Тебе — тоже.
Дома Сергея встретил телефонный звонок.
— Добрый вечер! Звонит вам Ким Александрович, психиатр, который наблюдает Виталика Стельмаха.
В голосе врача пробивалось возбуждение. Поэтому Сергей невольно спросил:
— Что-то случилось?
— Теперь я могу сказать, что обнаружил нечто очень и очень любопытное… Вас это, безусловно, заинтересует… Готовы прийти ко мне завтра утром, ну, скажем, часов в десять?.. Записывайте адрес клиники…
Ким Александрович, подвижный человек с умными, всепонимающими глазами, быстро пожал Сергею руку и начал суетливо раскладывать на столе детские рисунки, их было много — более тридцати: старательно прописанные фломастером силуэты домов, людей, животных, раскрашенные цветными карандашами.
