— Почему вы так решили? — удивился Сергей.
— Здесь все видно. Туловище — одно коварство и хищность, а голова выписана мягкими линиями… Гляньте, не угловато, не жестко, а мягко… Это говорит еще о том, что он может быть добрым и любящим… Вообще, мне кажется, особенно много зла скрывается в маленьких людях. В больших же — а тут крупная, массивная фигура — чаще преобладает доброта. Но этот человек — исключение, в нем больше плохого…
Сергей хотел спросить — уж не гадалка ли она, но девушка остановила его жестом руки.
— Еще не все. Слушайте дальше. Этот человек терпелив, уверен в себе. Сила — а он силен — часто воспитывает твердость характера, самомнение… И еще могу добавить, что в нем много земной животной страсти. Он может отдаваться всецело, со свирепой жаждой. Как мужчина, простите, он может кое-кого привлечь, хотя это не мой тип, я не хотела бы с ним встречаться…
— У вас видение экстрасенса. — Перед ним были ее огромные, живые глаза, и он чувствовал, что начинает робеть, как школьник на первом свидании, слабеет, отуманивается его воля.
— Возможно, — Она отбросила назойливую прядь волос, опять соскользнувшую на лицо. — Особенно когда меня осеняет вдохновение. Но я не экстрасенс. Хотя бы потому, что не могу определить самое простое: почему вас так привлекли эти рисунки?
Следуя своей старой профессионально-суеверной привычке ничего не раскрывать заранее, Сергей ответил не сразу, мучительно придумывая правдоподобное объяснение. Пауза чуть затянулась, стала неловкой. А когда он снова встретился с ее взглядом, то растерялся, сказал совсем не то, что надумал…
— Это «портрет» убийцы, которого я должен найти.
Девушка не удивилась, не ахнула, словно сама давно догадалась.
— Тогда я кое-что добавлю. Здесь изображен очень хитрый человек. Хитрый и умный. Его не просто распознать. Он прекрасный актер и может сыграть даже роль вашего лучшего друга… Я сейчас, как никогда, убеждена в том, что говорю правду. Когда вы найдете его, а вы обязательно его найдете, я это чувствую, то сами убедитесь в моей правоте. И не улыбайтесь, пожалуйста, верьте мне…
Сергей не ответил. Его вдруг сковала немота. А глупая улыбка — она не поняла — означала совсем другое. Ему было уютно и тревожно-радостно в этом многолюдном вагоне. Как-то по-особенному остро ощутил он сейчас пустоту своего одиночества, испугался внезапно прилетевшей мысли, что эта удивительная встреча может быть последней в его жизни… Ему захотелось сказать ей… но неодолимой преградой оказалась мрачная суровость ее отца, чутко-молчаливого стража.
И все-таки она обладала экстрасенсорным провидением, иначе не предложила бы тихо и доверительно:
— Мне очень хочется услышать от вас историю о поиске убийцы. Вы его найдете, я верю… Позвоните мне, пожалуйста… Мой телефон…
Мужчина предупредительно кашлянул, скосив глаза в ее сторону.
— Папочка, хватит! — резко повернулась она к нему. — Могу же я в конце концов поступать так, как хочу…
— Я ж не против, доченька… я…
Так и не закончив вторую фразу, он стал нервно перелистывать страницы журнала. Лицо виновато смягчилось, исчезло выражение надменной строгости. Теперь он выглядел заботливым, покорным и легко ранимым.
Исчезла преграда, спало напряжение, и Сергей, наклонившись к девушке, начал рассказывать о чудовищном преступлении.
Она часто перебивала его, засыпала вопросами. Говорили они сбивчиво, торопливо, словно соскучились друг по другу, пока не раздался сверху хриплый голос поездного радио. У Сергея похолодело в груди.
— Мне пора, — сказал он растерянно.
— Так позвоните!
— Обязательно, — Поднявшись и набросив на плечо ремень сумки, он сказал, почему-то обращаясь к ее отцу: — До свидания!
Тот вежливо кивнул в ответ.
Когда поезд, свернувшись в дугу, как насытившаяся змея, скрылся за деревьями и унес за собой тяжеловесный грохот, Сергей вынул из кармана листок бумажки. На нем крупно чернели цифры телефонного номера. Ни фамилии, ни имени она не написала…
В гостиной Сергея ожидало письмо. Белый конверт на голубой скатерти стола. Поднял, повертел недоуменно… Откуда он? Как оказался в комнате?.. Дверь была заперта… Ключ только у него…
Из конверта выпал прямоугольник плотной бумаги размером с визитную карточку. На нем аккуратно выведены три вопросительных знака, под ними — жирный восклицательный, еще ниже, прямо под восклицательным, — кладбищенский крест.
— Да-а-а… — задумчиво пропел Сергей. Иносказание было простым, автор красноречиво предупреждал: «Подумай, подумай, иначе удар (выстрел? петля? отрава?) и смерть».
До этого момента он воспринимал все, что случилось после встречи с Николаем Николаевичем, как сторонний наблюдатель, сдержанно, подавлял назойливые эмоции. К тому же его не покидало чуть скептическое чувство нереальности происходящего. Интермедия в квартире Климова, некролог в «Вечерней Москве», зверское убийство Стельмахов прошли через сознание, как первая серия детективного фильма. Фильм волновал, вызывал сострадание, приглашал к соучастию, но удобное кресло перед телевизором временами напоминало, что он дома, в тепле, в покое, а на экране всего лишь игра.
Маленький бумажный прямоугольник, выпавший из конверта, мгновенно втянул его в экранное действие. Скрытое в рисованной загадке предупреждение было реальным. Реальными, совсем не киношными, сразу же стали и все минувшие события.
Ему открыто бросали вызов. И тревожно-волнующее, азартное напряжение охватило его. Такое бывает у боксера в ожидании призывного гонга.
Возник первый вопрос: кто мог принести эту записку? Он мысленно провел от подъезда до своего стола Чугуева, Алябина, Коврунова. Но как только воображение приближало каждого из них к двери, показывало, как он открывает (ключом? отмычкой?) замок, кладет на стол письмо, — все их движения становились фальшивыми, надуманными — этот сценический эпизод был не для них. Особенно нелепо, пародийно выглядел в этой роли Коврунов.
Зато Климов-сын проделал весь путь вполне естественно. Он, как представлялось Сергею, настороженно озирался, прислушивался, вздрагивал, переступал, как цапля, высоко поднимая грязные ботинки, а в конце не выдержал — прямо-таки кубарем скатился по лестнице. Как легко, сидя дома, подумал Сергей, делать заключения! Вроде бы ясно, что это — сыночек Климова… Он — слесарь, может справиться с любым замком. Он знает, где живет Сергей. Наконец, у него есть повод для угрозы — им интересуется милиция… Но такая очевидность нередко обманчива. За ее радушной дымкой почти всегда скрывается тупик. Это он знал по собственному опыту.
Нет, не пьянчужка Костя Климов принес конверт. Во-первых, он не осмелился бы это сделать. Во-вторых, прийти сюда на следующий день после их разговора в сквере и положить на стол письмо с угрозой — все равно, что расписаться: «здесь был я». Такое похоже на явку с повинной.
Конечно, его могли заставить…
Рядом с конвертом лег рисунок Виталика. «Черный человек» может все. Может убить, может запугать, может заставить…
Да, ему лет шестьдесят. Рост средний. Силен, жесток, самоуверен. Вспомнились слова девушки, которую встретил в электричке: «В нем много земной звериной страсти». Наверное, так и есть… (Напомнил себе: «Надо ей позвонить… Обязательно…») Что-то еще она говорила? Ах да, вот что: «Он не глуп… Ему присущ творческий интеллект».
Так что же ему надо? Какую цель он преследует? Неопубликованные работы Климова? Значит, он — математик. Но как он сможет ими воспользоваться, если академик жив-здоров и без труда разоблачит плагиатора?.. Неужели академику Климову тоже грозит расправа?.. А если в сундучке хранится нечто другое, что может скомпрометировать «черного человека»…
Очевидно только то, что у него пока нет сундучка, он его ищет и готов на любые действия… Так у кого же сундучок?.. Значит, надо искать двоих… Это проще…
А может, и сложнее… Пока одни вопросы, одни загадки…
Какое-то внутреннее чутье сдерживало, охлаждало его нетерпение: не спеши, все слишком призрачно, предположительно, впереди лишь смутная тень, даже не тень, за которой можно пойти, а внешний контур, сделанный нетвердой детской ручонкой… Придется долго ходить, искать, говорить, осматривать, и только тогда классический дедуктивный метод, возможно, приведет к каким-либо обобщениям…
С кого начнем? Вернемся к Чугуеву? К Алябину? К Коврову?..
Звонок в прихожей прервал его раздумья. За дверью стояла Глафира Николаевна, смотрела униженно и смущенно, как нищенка, пришедшая за подаянием.
— Побеспокою вас, Сергей Андреевич? — произнесла робко, не надеясь на согласие.
— Конечно, Глафира Николаевна. Рад вас видеть… — Ее приход был настолько неожиданным, что Сергей растерялся, с неловкой галантностью подхватил ее под руку, ввел в комнату, бережно, словно немощную, усадил на диван. — Чаю хотите?
