— Максим Васильевич, я вас не арестовываю. Прошу никуда не уезжать и вообще… чтобы всё было в порядке.
Ватунский только пожал плечами.
Рябинин пошёл к выходу, но в комнате остановился и ещё раз взглянул на пол, где лежала красивая молодая женщина в модном платье. Не хотелось называть её трупом, как и Ватунского преступником. Рябинину в детстве слово «труп» казалось страшноватым, страшнее, чем «покойник», а теперь казалось и неточным. Человек только умер, ещё тёплый… Какой же это труп? Это ещё человек, мёртвый, но человек. А трупом он ещё будет — потом. Рябинин вспомнил, как однажды она вошла с мужем в зал перед самым началом концерта — нарядная, гордая и такая счастливая, что казалось, её счастья хватит на весь зал. Люди зашептались — восхищённо и завистливо. И его тогда что-то кольнуло — может, забытая мечта, может, то, чего не сознаёшь, а только предчувствуешь…
Прокурор района Семён Семёнович Гаранин готовился к выездной сессии суда, которая намечалась вечером в жилконторе. Соберётся много народу, будут жадно слушать каждое слово, поэтому он писал речь краткими чёткими абзацами. Его раздражало, когда адвокат выступал лучше, а это случалось частенько. У защитника больше возможностей, можно работать на зал, размазывая кисель насчёт материнских слёз или исковерканного детства. А прокурор должен быть строг, конкретен и немногословен. Не забывать, что он представитель государства.
Зазвонил один из трёх телефонов, но Гаранин безошибочно снял нужную трубку — он различал их треньканье, как голоса родных детей.
— Семён Семёнович, — услышал он голос начальника райотдела милиции, — ты в курсе?
— Что такое?
— Ватунский жену убил.
— Знаю, но подробно Рябинин не докладывал. А что такое, Константин Петрович?
— Смотри, фигура всё-таки непростая, не ошибись. По-моему, там несчастный случай.
— Присмотрюсь, Константин Петрович. Спасибо.
Гаранин хорошо знал Ватунского: как же его не знать, когда он известен всему городу! Пожалуй, фигура покрупнее районного прокурора. Гаранин вздохнул, предчувствуя, что с этим Ватунским предстоит морока. Вот и начальник райотдела звонил…
Почему-то сложилось мнение, что прокуроры суровы, непреклонны и всесильны. Таким он и будет сегодня вечером на выездной сессии под взглядами людей — в этом мундире с большой звездой младшего советника юстиции. А в кабинете будет осторожным, потому что это и есть главное качество прокурора. Осторожность и чутьё — вот чем жив прокурор. И он вспомнил два полученных выговора…
Следователь попросил санкцию на арест хулигана, а Гаранин счёл преступление не столь опасным и санкцию не дал, оставил на подписке о невыезде. Хулиган на второй день кого-то избил — вот и первый выговор. В другом случае Гаранин дал санкцию на арест мошенника: с кем только перед этим не консультировался! А суд оправдал за отсутствием состава преступления — вот второе взыскание.
Задребезжал телефон, и Гаранин нехотя снял трубку.
— Здравствуйте, Семён Семёнович! Поликарпов приветствует.
— Добрый день, Борис Викторович, — оживился Гаранин.
— Наверное, знаете, чего звоню?
— Догадываюсь.
— Семён Семёнович, комбинат без Ватунского — как мотор без электричества. Ты лучше меня арестуй.
Директор комбината вроде бы шутил, но голос был строгим и усталым.
— Борис Викторович, разберёмся по существу.
— Там, говорят, несчастный случай. Влепим мы ему выговора по всем линиям — и делу конец.
— По закону всё сделаем.
— Конечно, по закону. Как это говорится: закон — как телеграфный столб: перепрыгнуть нельзя, а обойти можно. Это я шучу.
Гаранин с шуршанием заездил трубкой по бритой щеке и уху, — эту прибаутку он не любил.
— Вы преждевременно беспокоитесь. Разберёмся, как положено по закону.
— Семён Семёнович, — грустно сказал Поликарпов, — не за себя прошу, не за родственника… Нужен мне Ватунский на комбинате, без него — как без рук.
— Посмотрим, Борис Викторович.
Они распрощались, как добрые друзья, хотя до сих пор были знакомы лишь официально. Дружеский тон задал директор, и это было слегка приятно Гаранину. Конечно, не будь в прокуратуре дела Ватунского, директор бы не позвонил — не та он для него фигура, для директора общесоюзного комбината. С другой стороны, просит не за себя, не за приятеля, не за родственника — ради дела. А если совсем с другой стороны, то он не помнил ни одного звонка, чтобы ему прямо сказали: так, мол, и так, такой-то — мой родственник, или дружок, или человек мне нужный, прекрати-ка его дело. Если звонили, то осторожно, глухим, далёким голосом, будто по междугородной. Долго говорили о том о сём, о здоровье спрашивали, о супруге. И в конце разговора просьба, которую Гаранин ждал сначала: у тебя там дело на такого-то есть, хороший человек, нужный работник, характеристики прекрасные, мировой парень… Никогда не просили прекратить дело — просили посмотреть, разобраться, вникнуть.
Директор комбината просил прямо, но Ватунский был ему не брат и не сват.
Опять затрещал телефон. Гаранин подождал, пока он раззвонится, и снял трубку.
— Алло, товарищ прокурор, это вы?
Женский дребезжащий голосок — он знал эти голоса, которые если захотят, то дозвонятся и до генерального прокурора.
— Да, это я, — подтвердил он.
— С вами говорит председатель товарищеского суда жилконторы Трещинская. Товарищ прокурор, правда, что Ватунский убил свою жену?
— По этому вопросу ничего сказать не могу, сам ещё не в курсе.
— Как же так: прокурор района — и не в курсе?
— Вот так, товарищ Трещинская.
Он помнил её — маленькая подсушенная старушка, деятельная, как снегоуборочная машина.
— Тогда я вам расскажу. Он ударил жену, а она упала и головой прямо о телевизор. И разбила.
— Телевизор?
— Голову, товарищ Гаранин, — обиделась Трещинская. — Скажите, что будет Ватунскому?
— Для этого нужно провести расследование. Пока ничего не могу сказать.
— Как же быть? К нам идут граждане, спрашивают.
А что говорить? Уже пьяница приходил. Вы, говорит, меня выселять собираетесь, а я свою жену не убил. Что ему отвечать?
— Говорите, что идёт следствие, которое разберётся. До свидания, товарищ Трещинская.
Гаранин быстро положил трубку — тут самое главное быстро положить. Будь эта Трещинская в кабинете, от неё было бы не избавиться. Конечно, пенсионеры-общественники нужны, хотя иногда мороки с ними больше, чем пользы. Но звонок полезный — значит, на выездной будут вопросы о Ватунском.
Гаранин подумал, что о происшествии надо сообщить прокурору города, но без доклада следователя не решался — могут быть неточности. Впрочем, прокурору наверняка уже всё известно из милицейской оперативной сводки, и он может позвонить в любой момент и спросить о подробностях. Гаранин посмотрел на телефонный аппарат, который, словно загипнотизированный, вдруг зазвонил.
— Слушаю. — Он схватил трубку, напряжённо вдавливаясь в круглое жёсткое кресло.
— Алло, товарищ Гаранин, это вы? — спросил женский надтреснутый голосок.
— Да, это я, и никто другой, — повысил прокурор тон, — но мы с вами уже поговорили.
— Товарищ Гаранин, мы тут посовещались на месте и решили к вам подъехать, обсудить этот невероятный случай.
— Товарищ Трещоткина!
— Трещинская Клавдия Гавриловна.
— Товарищ Трещинская Клавдия Гавриловна! Во-первых, мне некогда, я готовлюсь к выездной сессии. Во-вторых, до окончания расследования ничего обсуждать я не имею права. Прошу больше не беспокоить. До свидания!
Он швырнул трубку на аппарат, и тот недовольно вякнул. И молчал ровно столько, сколько требуется секунд для набора пяти цифр на диске.
Гаранин остервенело схватил трубку и закричал, делая между словами паузы:
— Какого — чёрта — звоните — вам — сказано!
— Это вы с кем так? — услышал он спокойный и чуть насмешливый голос и, сразу узнав его, выпрямился в кресле:
— Здравствуйте, Алексей Фёдорович! Да так… названивает тут один хулиган.
— Здравствуйте, Семён Семёнович. Хочу узнать о Ватунском. Действительно убил?
— Он её ударил, а она головой стукнулась о тумбочку, — пересказал он, что слышал от Юркова.
— Ну и что это юридически?
— Алексей Фёдорович, сейчас трудно сказать. Может быть, несчастный случай. Следователь разберётся.
— Кто?
— Рябинин.
— В очках, лохматый?
— Да-да, он, — подтвердил Гаранин, стараясь по тону угадать, как отнесётся первый секретарь райкома к этой кандидатуре. Он ничего бы не угадал, не скажи тот «лохматый». В этом слове Гаранин уловил иронию.
— Алексей Фёдорович, может, заменить следователя?
— А этому не доверяете, что ли?
— Нет, вполне доверяю. Опытный. Есть, правда, недостатки…
