– Да здесь больше полбутылки, – обрадовался Леонид, потирая руки.
– Только одну рюмку, – грозно предупредила Ирина.
– Одну, одну, – поспешно согласился он, опасаясь, что жена передумает.
Ирина поставила пятидесятиграммовую граненую рюмку на стол и налила до краев.
– Обещай, что не будешь больше просить?
– Обещаю, обещаю.
У Леонида загорелись глаза, он поднял рюмку, выдохнул воздух из легких и одним глотком выпил. Затем крякнул, отломил маленький кусочек хлеба и понюхал.
– Закусывай, горюшко ты мое, – посоветовала жена, убирая бутылку на место.
– Спасибо, я уже наелся, – изобразил улыбку муж, чувствуя, как по жилам растекается эликсир. – Лучше покурю, – он привычным движением вставил в рот папиросу, прикурил и с наслаждением затянулся, выпуская дым через ноздри. – Хорошо!
– Кури, а я пойду Сережу уложу, уже десятый час, – сказала Ирина, собираясь уходить.
– Ты его в спальне укладывай, а мы с тобой телевизор посмотрим, – поддержал Леонид. – Я потом его перенесу, все равно Алексей допоздна загуливается со своей Светкой.
– А вспомни, как мы на скамейке просиживали до рассвета, – жена мечтательно закатила глаза, держась за дверную ручку. – У нашего мальчика любовь. Совсем взрослый становится.
– Какая может быть любовь в четырнадцать лет, – отмахнулся Леонид, делая глубокую затяжку.
– Мы ненамного были старше, к тому же, теперь все акселераты, – сказала Ирина, открывая дверь.
– Перед отцом нос задирать, да руку поднимать на родителя – вот его акселерация, – пробубнил Леонид, оставшись на кухне один.
Он докурил и затушил папиросу в жестянке из-под консервов. Затем на цыпочках подкрался к двери и прислушался. До него долетел негромкий голос жены, которая пела колыбельную в дальней комнате. Леонид удовлетворенно кивнул и направился к шкафу. Он подсмотрел, куда жена прячет бутылку…
Мать пела убаюкивающую песенку, думала о своем. Она вспоминала юные годы, когда Леня ухаживал за ней и дарил полевые цветы. Как он каждый раз, преподнося их, признавался в искренней, вечной любви. Они мечтали о счастливой, совместной жизни, мечтали иметь много детей и вести свое хозяйство, отдельно от родителей. Отец у Лени пил по-страшному, уносил из дома последние вещи и до полусмерти избивал жену. А Леонид вел активную борьбу с отцовскими загулами и всегда вступался за мать. Он ненавидел водку и проклинал тех, кто ее придумал, говорил, что его воротит от одного вида бутылки и тошнит от запаха. Кто бы мог тогда подумать, что он сам станет горьким пьяницей. Да, видно, яблоко от яблони недалеко падает. Ирина прислушалась к сладкому посапыванию малыша, прерывая воспоминания. Ребенок спал глубоким, безмятежным сном и чему-то улыбался.
– Крошка моя ненаглядная, – мать невольно повторила улыбку сына, поцеловала его и поднялась.
Ирина вышла на кухню позвать мужа и ахнула: на столе стояла пустая бутылка, а Леонид уткнулся носом в тарелку с недоеденным супом – развезло на старых дрожжах от выпитого. В руке у него, между пальцами, дымилась недокуренная папироса.
– Ирод проклятый, обещал ведь, – Ирина забрала у мужа окурок и затушила его.
Потревоженный Леонид что-то промычал, булькая в тарелке. А обозленная Ирина Анатольевна, за волосы, вытащила его голову из тарелки и принялась вытирать лицо влажной кухонной тряпкой.
– Отстань, ведьма, – наотмашь оттолкнул ее Леонид.
Ирина отлетела и ударилась животом об угол стола. Разозлившись, она запустила с силой тряпку в лицо пьяного.
– Ах, ты так? – вскочил Леонид, раскачиваясь из стороны в сторону.
Он неуверенной походкой приблизился к жене и ударил ее кулаком в живот. Ирина от боли согнулась и крикнула:
– Ребеночка загубишь, варвар.
– Хватит нам этих, все равно вырастут свиньи неблагодарные, – заплетающимся языком ответил Леонид и с остервенением набросился на жену.
Он свалил беременную женщину на пол и несколько раз пнул ногой в живот. Ирина как могла прикрывала живот. После очередного удара она ойкнула, где-то глубоко внутри почувствовала невыносимую боль и потеряла сознание.
– Будешь с уважением относиться к хозяину? – прекратил избиение муж, уставший от проделанной работы. – Будешь? – ответа не последовало. – Ну и валяйся тут, – он в последний раз пнул мать своих детей и, оставив ее одну, отправился в комнату.
Ирина очнулась от того, что не хватало воздуха. Она, уже рожавшая дважды, догадалась, что начались преждевременные роды. Она попыталась подняться, но не смогла. Тогда ползком перебралась на веранду, затем на улицу. Собрав всю волю, опасаясь вновь потерять сознание, она с трудом добралась до ворот и толкнула калитку.
– Помогите, люди добрые, помогите! – закричала она из последних сил.
Алексей и Светлана сидели, обнявшись, на скамейке у соседского дома, и Алексей сразу узнал голос матери и бросился к ней.
– Что стряслось, мама? – спросил старший сын, поднимая мать с помощью Светланы и усаживая ее на скамейку. – Опять этот алкаш руки распускал?
– Потом, сынок, все потом. А сейчас, беги и вызывай «Скорую помощь», – тяжело выговаривая слова, попросила мать.
Алексей оставил Светлану дежурить возле матери, а сам скрылся в узких улочках. Телефона в их районе не было. Алексей выбрался из ямы и бегом преодолел пару кварталов, пока не добежал до девятиэтажки, на первом этаже которой расположилась. «Скорая»…
Алеша проводил мать в больницу и хотел остаться там на ночь. Но к Ирине Анатольевне его не допустили, а из больницы выгнали.
– Утром приходи, – сказал ему дежурный врач, выпроваживая на улицу.
– Я убью его, – в нем закипала злость. – Он сам вынуждает: или я его, или он кого-нибудь из нас, – сам себя подзаводил Алексей, отмеряя километры ночных улиц энергичным шагом.
Около дома на лавочке его дожидалась Света.
– Ты что домой не идешь? – спросил он ее. – Четвертый час ночи.
– За тебя волновалась и твою маму, – ответила девушка, бросаясь к нему на шею. – Я у своих отпросилась.
Алексей нежно, но настойчиво, отстранил от себя девушку.
– Иди домой.
– А как же ты? – она преданно посмотрела на него. – Давай заберем Сережу и переночуем у нас.
– Ладно, – неожиданно согласился Алексей. – А твои возмущаться не будут?
– Что ты!? – обрадовалась Света. – Маму мою сам знаешь, а отца нет, он на дежурстве.
– Подожди меня, я мигом, – Алеша убежал в дом и буквально тут же вернулся с младшим братом на руках, завернутым в легкое летнее одеяло. – Держи, – передал он брата Светлане.
– Ты не идешь с нами? – удивилась она.
– Я догоню вас, – заверил Алексей. – Соберу кое-что из Сережиных вещей и догоню.
Светлана прижала малыша к себе, словно боялась, что у нее могут его отнять и пошла вдоль домов. Алеша дождался, пока они скроются из виду, пнул калитку, больно ударившись ногой, но эта боль была пустяком по сравнению с тем, что он задумал. А задумал он страшное…
Старший сын Казаковых выдвинул ящик кухонного стола и схватил большой нож для разделки мяса. Он провел по лезвию большим пальцем левой руки и, обрезавшись, убедился, что это именно то, что ему нужно. Алексей вошел в комнату и включил свет.
Леонид Николаевич храпел на диване, даже не подозревая, что жена в больнице. От вспыхнувшего света он зажмурился и отвернулся к стенке.
– Дрыхнешь, значит, как ни в чем ни бывало? – враждебно произнес сын, но отец не реагировал.
Алеша схватил его за пояс брюк и скинул на пол. Тот раскрыл красные, непонимающие глаза и с ненавистью уставился на старшего сына.
– Очухался, сволочь? – сказал первенец с раздражением.
– Ну, ты у меня давно напрашиваешься, – рассвирепел отец. – Сейчас я тебе всыплю по первое число.
Он схватил стул на трех ножках, стоящий неподалеку, занес его над головой и бросился на сына. Алексей выставил вперед руку с ножом и шагнул навстречу отцу. Нож по самую рукоятку вошел в мягкий живот Леонида, и тот не смог ударить стулом, ослабляя хватку и выпуская его из рук. Алеша провернул нож в ране и протащил его вверх, разрезая живот до ребер. Затем разжал кисть, отошел от отца, поднял стул на трех ножках и стал наблюдать за мучителем их семьи.
– Ты же родного отца порешил, сынок, – сказал Леонид слабеющим голосом.
– Не велика потеря, – отозвался первенец, поднял пачку «Беломора», валявшуюся около дивана, и закурил впервые в жизни.
Леонид опустился на пол, внутренности вываливались наружу, распространяя неприятный запах, он подбирал их и пытался засунуть на место.
– Вызови «Скорую», – прошептал он, с кровяной пеной на губах.
– А ты маме вызвал «Скорую»? – сын не испытывал к нему жалости. – Вот и выкручивайся теперь сам или подыхай, – он выпустил дым из легких и закашлялся.
– Отцеубийца, – произнес свое последнее слово в этой непутевой, грешной жизни Казаков Леонид Николаевич и время для него остановилось навсегда.
