был в ужасе: пригласить девчонку в кино, получить согласие, а после этого так опростоволоситься… Нил, разумеется, не знал ни телефона Ани, ни где она живет, а потому не оставалось возможности предупредить ее о происшедшем конфузе. Была, правда, слабая надежда, что сама она не придет. Нил слышал как-то о подобных розыгрышах излишне зазнавшихся красавиц, но мысль эта не слишком утешала.
На следующий день Нил вытряс из копилки два рубля, тщательно причесался, чего прежде никогда не делал по собственному почину, и отправился к «Прогрессу».
У него оставался последний шанс: от кого-то он слышал, что за сорок минут до начала сеанса в продажу поступает какая-то «бронь», и рассчитывал приобрести что-нибудь из этой самой «брони». Оказалось, однако, что таких умных не так уж мало: «бронь» быстро раскупили и без Нилова участия.
В расстроенных чувствах Нил вышел из кассы, как вдруг услышал где-то рядом:
— Билеты не нужны?
— На сколько?
— На сейчас, на двенадцать.
— Не-е, мне бы на вечер.
— Я! — Нил подскочил к толстому дядьке, предлагавшему билеты.
— Чего «я»? — попятился раздраженно дядька.
— Мне нужны билеты! — Нил протянул дядьке мятый рубль.
Толстый недоверчиво посмотрел на рубль, потом на Нила, потом снова на рубль.
— На двенадцать! — строго произнес он.
— На двенадцать! — радостно закивал Нил.
Дядька взял деньги, достал бумажник, аккуратно положил купюру между кожаных складок и медленно, как бы нехотя извлек на свет заветную голубую бумажку: два билета. Взглянув на них последний раз, словно прощаясь, он протянул билеты Нилу:
— На, пацан, развлекайся!
Вот это удача! Нил держал в руках два билета на «Великолепную семерку», на двенадцать часов, воскресенье, в «Прогресс», в… третий ряд!
Нил долго крутил билеты, сверяя печати, дату и время. Сомнений не было, судьба бросила ему спасательный круг руками толстого дядьки.
Нила охватила эйфория. Он чувствовал себя Гераклом, совершившим первый подвиг, спортсменом, первым прибежавшим к финишу, игроком, вытянувшим из колоды нужную карту. Хотелось удержать это упоительное чувство удачи, сделать еще что-то не менее замечательное и прекрасное.
До начала сеанса оставалось еще двадцать минут.
Нил спустился с крыльца кинотеатра и оказался у киоска «Мороженое». Сам поражаясь тому, что делает, Нил извлек из кармана двугривенный и, положив его в металлическую тарелочку, попросил эскимо.
Взяв мороженое, он подошел к огромной витрине кинотеатра и положил мороженое на каменный пандус, чтобы не растаяло: он не собирался есть его сам, он купил его для дамы. Слово это, всплывшее в памяти, наполнило его странным, непонятным трепетом.
Итак, Нил стоял возле кинотеатра с билетами в кармане и с мороженым, которое он охранял, как часовой охраняет знамя, и ждал Аню.
Неожиданно из-за угла вышел Санек — один из акселератов-одноклассников Нила и один из наиболее жестоких его притеснителей. Заметив Нила, Санек танцующей походкой направился к нему. Лицо Санька медленно расползалось в кривой усмешке, не предвещавшей ничего хорошего.
Нил сделал шаг вперед, заслоняя мороженое, но, как оказалось, опоздал.
— Какие люди! — Санек остановился перед Нилом, разглядывая его и раскачиваясь с пятки на носок. — Какими судьбами?
Нил засопел, не зная, что ответить, и неуклюже переступил с ноги на ногу.
— Ну-ка… — Санек отодвинул Нила в сторону и подхватил мороженое.
Нил сделал было протестующий жест, но осекся и лишь беспомощно огляделся вокруг. Взгляд его скользнул по большим часам на столбе: до начала сеанса оставалось девять минут.
— А как ты узнал, — Санек надорвал бумажку и медленно, довольно поглядывая на растерявшегося Нила, разворачивал брикет, — что я люблю именно эскимо?
Нил обернулся, ища глазами Аню. Стрелка часов перепрыгнула на одно деление — восемь минут.
— Может, у тебя еще и билет завалялся? — Санек стянул бумажку с отливавшего глазурью мороженого и теперь вертел его перед глазами, словно решая, с какого края начать. Наблюдая за бегающим взглядом одноклассника, Санек был уверен, что беспокойство того вызвано исключительно переживанием о судьбе лакомства, и намеренно растягивал эту пытку неопределенностью, полагая ее исключительно изощренной и изысканной.
Шесть минут. Припоздавшие зрители преодолевали последние ступени перед дверью кинотеатра почти бегом, торопясь занять места в зрительном зале. Ани видно не было.
Санек высунул язык, собираясь лизнуть шоколадный бок эскимо, но, словно спохватившись, наклонился почти к самому лицу Нила и доверительно спросил:
— Слушай-ка, а ты случайно не собираешь палочки от эскимо? Я могу тебе оставить!
Закатившись веселым смехом от собственной шутки, Санек едва не выронил мороженое.
Три минуты. Последняя пара исчезла за заветными стеклянными дверями. Аня так и не появилась.
— А ты что же, мороженое не ешь? Не любишь, наверное… — продолжал бубнить над Ниловым ухом Санек.
Одна минута. Нил готов был заплакать. Все напрасно: Аня не пришла и, скорее всего, завтра будет с гордостью рассказывать, как облапошила этого неуклюжего коротышку, подвиг добывания билетов пропал даром, мороженое досталось Саньку. Все напрасно.
Двенадцать. Отчаяние сменилось вдруг злостью. Ракушка непротивления, в которой прятался Нил все эти годы, треснула. Нил поднял зачесавшиеся от навернувшихся слез глаза и взглянул наконец на ухмыляющегося верзилу. В тот момент, когда Санек разинул свою пасть, собираясь надкусить злосчастное мороженое, он врезал ему по руке.
Мороженое въехало в разинутый Санькин рот почти целиком, и тот отскочил, выпучив свои зеленые глазищи. Боль от удара, мороженое, обжигавшее зубы, — все это было ничто по сравнению с моральным потрясением: доходяга Нил, от горшка два вершка, тихий заморыш, посмел дать ему, первому силачу класса, в зубы!
Санек, как говорится, уставился бы на Нила в изумлении, да не успел: Нил двумя молниеносными боковыми ударами подбил ему оба глаза.
Весть о победе маленького Мамая над самим Саньком разнеслась по школе с невероятной быстротой. Было обстоятельство это донельзя странно, тем более что ни один из участников поединка не спешил делиться впечатлениями от своей стычки: Санек с разукрашенной физиономией сидел дома, а Нил не торопился рассказывать об этом, надеясь незаметно заползти обратно в свою треснувшую ракушку.
Нил так никогда и не узнал, что Аня все-таки пришла к кинотеатру, опоздав на одну-единственную минуту, что и позволило ей стать единственным и незамеченным свидетелем начала превращения Нила в сегодняшнего Мамая. Аня же и помогла ему сделать первый шаг на этом пути: рассказ ее, уже несколько приукрашенный, прокатился по школе подобно снежному кому, обрастая свежепридуман-ными подробностями тем более, чем больше людей его пересказывали. Зачастую версия, слышанная до урока, столь разительно отличалась от излагаемой на следующей же перемене, что слушатель невольно приходил к выводу, что Мамай, видимо, успел отделать Санька дважды.
Как-то неожиданно выяснилось, что у Нила довольно много
