— Анджело, что ты такое говоришь? — удивилась Изабелла, высвобождаясь из его рук. — Я никогда не слышала ничего подобного. Человек не может отправиться в медовый месяц в одиночку.
— Те люди, которые пытались убить Пудджа, снова попытаются это сделать, — сказал Анджело. Он смотрел на нее так же, как и всегда, но говорил теперь твердо и прямо. — Они постараются убить и меня. Я не могу этого допустить.
— И что ты будешь делать, чтобы остановить их? — спросила она, но выражение ее лица сказало ему, что ответ ей уже известен.
Он повернулся, они пошли дальше, Анджело держал Изабеллу под руку, оба наклоняли головы под пронзительными порывами бодряще–холодного ветра. Несколько кварталов они прошли в полном молчании, углубленные в свои очень несхожие мысли.
— Ты знаешь, чем я занимаюсь, — заговорил наконец Анджело. — Я не пытался скрывать это ни от тебя, ни от твоего отца. Таков я сейчас и таким останусь после того, как стану твоим мужем.
— Я знала, кто ты такой, с первой же нашей встречи, — ответила Изабелла. — И это нисколько не влияет на мое чувство к тебе.
Анджело снова повернулся к ней и улыбнулся.
— В таком случае, пока мы все не закончим, я останусь твоим должником. За мной медовый месяц.
— Ты должен будешь также объясниться с моим отцом, — сказала Изабелла. — Подожди, что–то еще он скажет о таком фокусе.
— Он уже знает, — ответил Анджело, обнимая Изабеллу. — И он сказал, что не может быть счастливее.
— Когда ты видел его?
— Сегодня рано утром. Он поедет с тобой. Я отдал ему мой билет, так что тебе не придется две недели путешествовать в полном одиночестве.
— Отправиться в медовый месяц с родным отцом, — Изабелла вздохнула. — Чего большего может желать невеста?
— Мне очень трудно представить, чтобы он мог влюбиться в какую–нибудь женщину, — сказал я Мэри, когда
мы вдвоем возвращались в палату, где лежал Анджело. — Да еще настолько, чтобы собраться жениться.
— На самом деле никто не ищет сознательно возможности влюбиться, — сказала Мэри. — Это, как правило, происходит случайно. Но можно научить себя не любить. Я думаю, что именно так случалось у Анджело со всеми женщинами, с которыми он встречался после Изабеллы.
— Откуда вы знаете?
— Я была одной из этих женщин, — просто ответила она, глядя прямо перед собой, в даль темной пустой улицы; неоновые огни магазинов позволяли рассмотреть ее до сих пор чистую кожу и правильные черты лица. — Для него я была просто кем–то, кого ему было приятно иметь рядом с собой. И я никак не рассчитывала на большее.
— А вы хотели большего? — спросил я.
— Речь никогда не заходила о том, чего хотела я, — сказала Мэри. — То, что нельзя изменить, приходится принимать таким, как оно есть. Тем более имея дело с мужчиной, подобным Анджело. Нас связывала крепкая дружба. И этого было достаточно.
— Вы вышли бы за него, если бы он вам предложил? — Я придержал тяжелую дверь парадного входа в больницу, пропуская ее вперед.
— А много вы знаете таких, кто когда–нибудь отказывал Анджело? — спросила Мэри, проходя передо мной в лифт.
— Из живых — никого, — ответил я.
Весна, 1928
— Ты уверен, что достаточно выздоровел? — спросил Анджело, выходя следом за Пудджем к подножью лестницы.
— Кончай возиться со мной, как нянька, Анж, — ответил Пуддж, шлепая резиновым мячом о бетонный тротуар. — Даже тот одноглазый доктор, которого приставил ко мне Ангус, говорит, что мне пора уже приходить в себя.
— Не думаю, что он настоящий доктор, — заметил Анджело. — У него в кабинете нет ни одного диплома.
— У него и кабинета–то никакого нет, — проворчал Пуддж. — Нуда ладно, неважно. Я с докторами завязал. Так что давай играть в ступбол.
Пуддж четыре раза шлепнул мячом оземь, держа его возле правого бедра, потом вскинул правую руку и запустил мячом в ступеньку. Мяч отскочил, описав в воздухе высокую кривую, ударился о бетон, потом об одну стену и о другую.
— Годится для «сингла», — констатировал Пуддж, хлопнув в ладоши. — Был бы я в форме, изобразил бы и «триппл».
— Мы же ни с кем не играем, — сказал Анджело.
— Мне нужна практика, — ответил Пуддж. — На то время, когда игра начнется.
Ступбол был священной игрой бедных городских районов. Основные правила те же, что и у бейсбола, вот только не было бит, перчаток, баз, питчеров и размеченного игрового поля. Продолжительность матча зависела больше от интенсивности уличного движения, нежели от способностей игроков или погоды. Расположение припаркованных автомобилей, лотков уличных торговцев, мусорных баков и мамаш, прогуливавшихся с детскими колясками, определяло, последует ли за отскоком мяча от лестницы длинная перебежка на одну базу или же короткая, но по всем базам — хоумран. Мяч необходимо было поймать, иначе не будет аута. Если мяч отскакивал от стены выше первого этажа дома, бросавшему автоматически засчитывался хоумран.
Пуддж любил ступбол и пользовался любой возможностью, чтобы поиграть в него. Он часто собирал вокруг себя местных мальчишек, делил их на команды и играл с ними до глубокой ночи, платя по пенни за перебежку. Эта игра представлялась ему уличным эквивалентом шахмат, и он
рассматривал ее как возможность одновременно и подумать, и расслабиться.
— Сейчас бацну выше той пожарной лестницы, — сказал Пуддж, указывая на здание на противоположной стороне переулка и вынимая из заднего кармана мячик.
— Только постарайся не зашибить какую–нибудь старушку, их здесь много ползает, — посоветовал Анджело. Насколько Пуддж был предан этой игре, настолько он был к ней безразличен. — И, кстати, объясни мне, почему ты нисколько не волнуешься по поводу тех действий, о которых мы говорили.
Пуддж перестал колотить мячом о землю, взял его в руку и посмотрел на Анджело.
— Я не волнуюсь ни о чем с тех пор, как Ида заставила меня подружиться с тобой, — сказал он. — Ия знаю только одно — что после того, как мы покончим с этой войной, все пойдет по–другому. Мы спланировали ломовую штуку, и если выберемся из этой передряги живыми, то попадем на такие верха, каких нам при обычном раскладе нипочем не увидеть.
— Ты уверен, что они не попытаются что–нибудь устроить на свадьбе?
— Это не в их стиле, — ответил Пуддж, покачав головой. — Они хотят, чтобы ты не стоял у них на дороге, ну а ты, как они знают, отправляешься в Италию на две недели. В этом–то и дело. Они смогут убить тебя, когда ты вернешься. А за время твоего медового месяца они постараются убрать меня, и Ангуса, и, возможно, даже Слайдера.
— Я пригласил их, — сказал Анджело. — Просто для страховки.
— Пригласил — кого? — удивился Пуддж.
— Джека Веллса и его команду, — объяснил Анджело. — И послал приглашения также Баллистеру и Гаррету.
— На свадьбу? — Пуддж не верил своим ушам. — Ты серьезно? Или ты спятил?
— И то, и это, — кивнул Анджело. — Возможно, ты прав, и они не станут ничего устраивать в этот день. Но чтобы чувствовать себя в безопасности, мне хотелось бы, чтобы они находились у меня перед глазами. И если они примут приглашение, то хорошо проведут время на свадьбе, а Изабелла получит тремя подарками больше.
— Твой образ мыслей меня иногда просто пугает, — сказал Пуддж, снова принимаясь шлепать мячом о бетон. Его лицо расплылось в улыбке — столь простое объяснение странного поступка откровенно позабавило его. — Хотел бы я видеть их рожи, когда они будут распечатывать приглашения, особенно этого пса–копа.
— Предстоит беззаботный вечер с хорошей едой и выпивкой, — сказал Анджело. — Такому типу, как он, будет трудно устоять. И у Веллса, и у Баллистера нет выбора. Если они откажутся от приглашения, то другие команды решат, что они струсили.
Пуддж кивнул, еще раз ударил мячом оземь и сосредоточился перед вторым броском.
