– …Вот такая фигня, друзья мои, на этом записи заканчиваются, – заключил Баранов, постукивая пальцами по обложке сорокавосьмилистовой школьной тетради. Обложка была самая обычная, без картинок и портретов звезд, розовая в полосочку. – Эту тетрадку Ирина Королева пометила пятью вопросительными знаками, сделанными красными чернилами.
– Что это значит? – спросила Садовская.
– На мой скромный ментовский взгляд, это может значить только одно: Ирина колебалась, вставлять ли это в программу. Наверно, какие-то сомнения преследовали ее вплоть до… В общем, до ее смерти.
Маришка начала крутиться на своем стуле, что являлось признаком крайнего продюсерского напряжения.
– Странно, обычно вопросов у нее не возникало, она выбирала дела очень шустро – либо «да», либо «нет», третьего никогда не возникало. Чтобы она пометила дело вопросительными знаками, да еще и пятью…
– Я тебе больше скажу, – продолжил мент, – оно было отложено отдельно от всех остальных, допущенных к использованию в программе. Я думаю, еще деньдва – и Ирина пришла бы к тебе со своими сомнениями. Но не успела, бедолага…
Все немного помолчали, вспомнили, как ужасно умерла Ирина Королева. Молчание нарушила Садовская:
– Ближе к делу, други.
– Да. – Баранов открыл другую тетрадь, уже потолще, исписанную мелким почерком, всю в закладках и пометках. – В общем, дело скверное: девочка пропала после концерта в клубе в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля. Из клуба она успела отзвониться родителям, сказать, что в полном восторге, что все у нее хорошо и что ее проводят… Но до дома она так и не дошла. Я прекрасно помню это дело, хотя оно проходило и не по нашему району. У нас все его помнят. Дело пакостное, ребятки… – Баранов сделал паузу, вспомнив, что находится не в среде своих коллег по уголовному сыску и здесь профессиональный цинизм может вызвать отторжение. – Короче, все крепко зависло, но оснований считать, что девчонка жива, все равно уже не осталось.
– Но тело ведь так и не нашли? – спросил Михаил.
– Не нашли. Но это мало что меняет. У нас каждую весну, когда сходит снег и лед, всплывает куча трупов. Потом начинаешь их проверять – всех когда-то теряли, безуспешно разыскивали и записывали в пропавшие без вести. Куча всего выясняется спустя какое-то время – и расчлененка, и прочая мерзость. Я, конечно, не могу дать стопроцентную гарантию, но вероятность того, что Катя Соболева мертва, очень высока.
– Но ее родители все равно обратились к нам? – догадалась Садовская.
– Да.
– Последняя надежда, значит…
– Точно.
Снова повисла пауза. Садовская притянула к себе дневник девочки, полистала, молча прочла несколько абзацев. Начала кусать губы.
– Твою мать, – наконец пробормотала она, закрывая тетрадь. – Почему Ирка тормознула это дело?!
– А вот здесь и начинается самое загадочное. – Баранов развел руками. – Ваша Ира Королева, упокой Господь ее душу, наверно, каким-то чутьем нашла что-то, и эти вопросительные знаки красными чернилами дорогого стоят! Но почему она не принесла дело сразу – теперь мы уже не узнаем. Может быть, у нашей новой знакомой есть что сказать по этому поводу более предметно? – Валентин кивнул Кремер. – Вы продолжите?
– Спасибо.
В кабинете стало тихо и невероятно душно, хотя на улице давно уже был не месяц май, да и кондиционер в комнате молотил напропалую. Взгляды устремились на ведьму. Наверняка это от нее валил жар. Ира Королева, царствие ей небесное, рассказывала, как поднялась температура в комнате во время кастинга, когда заявилась Кремер. Вокруг Черной Дамы вообще очень много странного происходило… Хотя едва ли все это важно сейчас.
– Я закурю? – спросил она, причем это скорее было извещение, а не вопрос. Маришка молча кивнула. Кремер не спеша вынула пачку «More», элегантно прикурила от зажигалки. Уж чем-чем, а визуальными эффектами она владела в совершенстве – зрители как завороженные ловили каждое ее движение, а Михаил, как ее коллега и некоторым образом соперник, внимательно всматривался в ее глаза.
К его великому сожалению, он ничего в них не увидел. Профессор Саакян – просто шут гороховый по сравнению с этой леди.
– У меня частная практика, – начала Кремер, выпустив струю дыма под потолок. – Впрочем, моих объявлений в бесплатных газетах и гламурных журналах вы не найдете, потому что я работаю только по очень надежным рекомендациям.
Баранов не удержался от вопроса:
– Отчего такая скрытность?
Она лишь мельком посмотрела в его сторону.
– Потому что я работаю исключительно на стопроцентный результат, я иду по следу до конца, пока не найду то, что ищу, а это очень сложно и иногда довольно долго. И, кстати, весьма дорого. Позволить себе оплатить мои услуги по карману далеко не каждому… Однако иногда я делаю исключения.
– Так было в случае с Соболевой? – спросил Миша.
– Совершенно верно. Мать Кати – моя давняя знакомая. Как говорилось в одном фильме, настолько давняя, что, увидев ее на пороге своего дома, я ее даже не узнала. Мы вместе учились в институте, довольно долго общались, пока разные интересы не развели нас по жизни. Она шла к экстрасенсу по рекомендации моих прежних клиентов, а нашла еще и однокашницу. Так вот…
…Катя Соболева росла ребенком вполне приличным и даже не примечательным. Подружек не заводила (разумеется, они у нее были, но не в таком количестве, чтобы часами висеть на телефоне или пропадать на танцульках), с парнями отношения поддерживала исключительно учебные. С родителями общительна, с соседями приветлива, аккуратна, учится хорошо, тянет чуть ли не на золотую медаль. Конечно, в этом есть что-то неправильное – во всякой безупречности кроется какой-то подвох, – но, черт возьми, почему бы и не быть такой в шестнадцать лет? Уж мы-то в свои шестнадцать были гораздо скромнее, чем современная молодежь, у которой в голове, кроме секса, Интернета и других развлечений, вообще ничего нет! Успеет она еще наверстать упущенное, догонит своих сверстников, пусть пока занимается делом, пусть читает, пусть пишет, тем более что у нее это очень хорошо получается. Словом, не девочка, а просто золото… «Золотко, солнышко мое, кровиночка моя, деточка, куда же ты запропастилась, кто же на тебя руку поднял, где же эта мразь гуляет сейчас, кого опять себе присматривает, на кого свой поганый зуб точит…»
В общем, успокаивать Веронику Соболеву пришлось очень долго. Лишь после того, как она выпила сто пятьдесят граммов коньяка, удалось получить более или менее осмысленную информацию. Оказалось, что мать практически ничего не знала о своей «золотой девочке» – ни о сексуальном опыте, ни о мечтах познакомиться с настоящим мужчиной, ни о дневнике, в котором она записывала сокровенные мысли. Словом, типичная ситуация, когда мать, пытаясь обнаружить в дочери не достигнутый в собственной жизни идеал, не видит реального человека и уже не в состоянии его понять.
Ничего этого Людмила Кремер своей давней подруге не сказала. Всю эту информацию она почерпнула из фотографии девочки. Внешне Катя Соболева действительно довольно мила и не вызывает никаких подозрений, но Кремер, разумеется, могла видеть то, чего не могут видеть другие. Она просто положила на фотографию свою ладонь и прочла девочку как открытую книгу. Ну почти как открытую книгу…
– Я увидела, что девушка жива, – продолжала Кремер, закуривая вторую сигарету. – Кстати, вы и сами можете проверить. Попробуйте, не стесняйтесь.
Она кивнула на папку с делом Кати Соболевой. Баранов услужливо подкинул фотографию девочки на стол.
– Ну-ка, зацени, старичок.
Михаил Поречников перевернул фотографию, увидел действительно симпатичную, хоть и снятую в неудачном ракурсе девушку, которой на вид было гораздо больше шестнадцати лет. Впрочем, он не удивился – у него среди первокурсниц полно таких девиц, с которыми запросто можно загреметь под статью о совращении малолетних. Да и его собственная девушка Ленка Хохлова, перешедшая на четвертый курс, тоже может озадачить своим внешним видом, потому что едва тянула на восемнадцать. Ни черта не поймешь с нынешней молодежью.
– Красивая, – сказал Миша.
Он положил на фотографию руку. Катя Соболева теперь глядела на него между средним и безымянным пальцами, она улыбалась одними уголками губ, как будто думала в этот момент не о съемке, а о контрольной по алгебре. Узкое белое личико, тонкие брови, челка на лбу… Словом, обычная девчонка… И она действительно жива. Во всяком случае, Михаил не почувствовал ничего, что указывало бы на обратное. Обычно от мертвецов веет холодом, но ладонь на изображении Кати чувствовала себя вполне комфортно.
– Вижу, что вы то же чувствуете, – с удовлетворением заметила Кремер. – Что-нибудь еще можете сказать?
Михаил подержал ладонь еще немного, попытался вызвать в голове образ девочки. Ладонь начало слегка покалывать, кончики пальцев словно коснулись льда.
