— Слушай, Банатурский, ты чего морочишь мне голову? Если я-таки из города Одессы, если я-таки Семен Блювштейн, то почему я не могу быть прямым родственником знаменитой Соньки? У нее были «золотые» ручки, у меня тоже — «золотые» ручки.
— Убедительно! — согласился я, в какой-то момент почувствовал: пустопорожняя болтовня с загадочным евреем начала надоедать. Да и аппетит не на шутку разыгрался на свежем воздухе.
— Приятно, когда тебя хорошо понимают! — Блювштейн крутанулся на каблуке, подмигнув адвокату. — Слушайте сюда! Если кто-нибудь из вас возразит, что сегодня удачный денек, я набью ему рога на лбу. Возражающих нет?
— День явно удачный! — поддакнул Миша-островитянин. — Подписали договор о новых намерениях.
— И я встретил-таки родича из СССР! Надеюсь, мы будем друзьями и, возможно, компаньонами в будущем. Разве это не повод крепко выпить?
— Я — за! — раньше всех согласился я — старый пьяница.
— Нет возражений! — явно обрадовался и Миша-островитянин. Он был не больно-то крепок по части юмора, но выпить явно любил.
— Есть третий повод, — продолжал, улыбаясь, Миша, — мы с тобой, Сеня, не выпивали уже четыре месяца.
«Сеня! Сеня! Семен!» — как автомат повторил я про себя. Наверное, имя было единственно правильным из всего рассказанным господином Блювштейном. Может, имечко это в будущем пригодится. Хотя… Зачем он мне? Век бы таких друзей не видеть. Я не мог бы и на грош поручиться, что сумею благополучно выбраться из этих, благополучных, на первый взгляд, краев. Однако профессиональная привычка выделять из потока ничего не значащих фраз и разговоров отдельные детали, имена, приметы, меткие слова сработала и на этот раз. — Так и запишем, — мысленно приказал я себе. — Семен Блювштейн — израильский гость. Кажется, пахан над моими знакомыми. Они ему в рот смотрят…»
Нам накрыли столы прямо на воздухе. Звенели цикады или какие-то сладкоголосые птицы. Где-то в стороне, чтобы не мешать отдыхающим, мелодично и чуточку печально пела скрипка.
Мы дружно принялись за еду. В ресторанчике заказали мелочь: салаты, «Московскую водку», напитки, настоянные на целебных травах. Еврейские домашние блюда Блювштейн привез с собой. Их быстро и легко разогрели.
— Нет того наслаждения, когда употребляешь казенную еду! — пояснил мне израильский гость, разделывая фаршированную щуку. Мы пили водку, закусывали сначала маслинами и оливками, острой зеленью, потом перешли и на горячее — пряное мясо, щуку, а чуть позже «баранье седло».
— Поначалу, как обычно, шел ленивый разговор обо всем и ни о чем — о погоде, о последних ценах на египетском рынке, вспомнили о винном фестивале, на который нам предстояло успеть. Больше всех говорил Блювштейн, а Миша-островитянин и адвокат, словно сговорившись, помалкивали, изредка вставляя пару фраз. Мне показалось, они давали возможность Блювштейну присмотреться ко мне, прикинуть, стоит ли иметь со мной дело. Не нужно было быть дальновидным человеком, чтобы понять: Блювштейн — крупная шишка, шутовская маска была, видимо, необходима для маскировки. Так было удобно «раскалывать клиента» вроде меня. «Волк! Явный волк в овечьей шкуре! — твердо решил я. — Будем ждать дальнейших откровений».
И гость не заставил себя долго ждать. Крепко выпив, хорошо закусив, Блювштейн зачем-то положил в чистую салфетку здоровенный кусок фаршированной щуки, оставшейся от ужина, сунул в карман, чем несказанно удивил меня. Наконец, промокнув губы салфеткой, отодвинул тарелки, обратился ко мне:
— Послушайте, писатель, вы, кажется, тот человек, за которого себя выдаете! Это странно в наши дни, но это так. Вы — редкость.
Я пожал плечами. Бояться было пока нечего. Да, я — писатель Банатурский, приехал по приглашению на Кипр. Все правильно.
— Я люблю рисковать, но, заметьте, очень не люблю проигрывать. Прошу подумать над тем, что я сказал.
Мне захотелось закрыть глаза и расслабиться. В который раз, на собственной шкуре, убедился я в библейской мудрости: «Пути Господни неисповедимы». Абсолютно ничего нельзя загадывать вперед не только на год, но и на минуту. Наша жизнь состоит не только из души и тела, но также из взлетов и падений, неожиданностей и сюрпризов. И еще я подумал о бесполезном своем литературном труде. Не один десяток лет по крупицам собирал материалы для своих книг, порой «высасывал сюжеты из пальца», фантазировал, анализировал, придумывал. И… казалось, выдохся. Подумывал о том, что пора заканчивать литературный труд. И вдруг Великий Некто легко взял меня за шиворот приподнял над грешной землей, как котенка, швырнул в самую гущу событий, в скопище криминальных деятелей, связанных с огромным невидимым фронтом. И глазам моим начала открываться картина «третьего мира», как говорят о себе преступные сообщества. Мало того, меня из «американского наблюдателя» решили сделать участником закулисных торгов. Сам писал в книгах: «Новичку дают в руки пистолет и приказывают выстрелить в уже убитого человека. Зачем? Чтобы запятнать себя кровью».
Все это было страшно, противно, но и… заманчиво. Я еще толком не знал, как поступлю в будущем со своим «кипро-израильским багажом», не знал, каким боком выйдут из меня все эти адвокаты, Блювштейны, Миши и Василаке. Но… время не останавливается. Посему самое разумное положиться на русское авось: все, что ни делается, либо от бога, либо от дьявола. А может, на излете жизни судьба и Всевышний уготовили мне последний дар? И нечего размышлять об опасности, о смерти. Ведь это такая штука, что достанет тебя раньше или позже, молодого или старого.
— Слушай, земляк, — неожиданного спросил меня Блювштейн, — у тебя какой автомобиль?
— Двухколесный! Я серьезно говорю. Труд у меня сидячий, геморройный, и мое средство передвижения помогает избегать профессиональной болезни.
— Велосипед, что ли? — запоздало догадался Миша-островитянин, чем вызвал откровенные улыбки на лицах Блювштейна и адвоката.
— И правильно! Разумно! — Блювштейн, словно юла крутанулся на каблуке. — Велосипед — здорово! Тренируются абсолютно все мышцы, но… нужно не только физическое совершенство: каждый порядочный, уважающий себя и других человек, тем более — писатель, тем более, знакомый с такими «крутыми» ребятами, как мы, обязан иметь хорошие современные «колеса». Для передвижения, для форса, наконец, для куража. Кстати, Банатурский, сколько в ваших старососненских «палестинах» стоит сейчас приличное импортное авто?
— Приличное? Точно не скажу, но, наверное, «лимонов» сорок! — наобум ответил я, ибо никогда ценами на автомобили не интересовался, у меня и без авто финансы постоянно «пели романсы». Однако я насторожился: «Зачем Блювштейн спрашивает меня об этом?» Наверняка меня вновь будут «покупать», в который раз! Оказывается, я еще что-то стою. «Тише, тише, друг, — успокоил я себя. — Не нужно погонять коней без нужды».
— Сорок «лимонов»! — откровенно изумился Блювштейн. — Вы слышите, компаньоны? Шкуру дерут спекулянты с бедных россиян! В пересчете на доллары по курсу, это… — Блювштейн мигом определил настоящую цену. — У нас, выходит, можно купить «колеса» раза в два дешевле.
— К чему мелочиться? — вставил адвокат. — Главное, уметь держать «лицо».
— Ты, как всегда, прав! — Блювштейн вынул из кармана пиджака кожаный бумажник, достал чековую книжку, что-то написал на листке, оторвал, протянул мне. — Примите, уважаемый, мой скромный аванс, получите вторую половину и купите себе, наконец, автомашину.
— Аванс? — Чего-чего, а этого я никак не ожидал. — Извините, но обычно в долг я не беру. И просто так тоже денег не принимаю.
— Вы слышали, парни? — Блювштейн впервые глянул на меня серьезно. — Ответ, достойный крупного писателя, человека, которого в России издавна называют «инженером человеческих душ». Гордость! Великое чувство, но… эти деньги — не подачка, это скромная дань вашему литературному таланту. Помните, в Библии: делись с ближним, и с вами поделятся. — Блювштейн ловко подцепил вилкой скользкую оливку, но в рот класть не спешил. — Вы когда-нибудь держали в руках чек на крупную сумму?
— Каждый день держу… В булочной, в гастрономе.
— Браво! С вами не соскучишься! — Блювштейн отложил вилку. — Давайте серьезно. Я и мои друзья считают: вам, нашему гостю, обязательно нужно купить приличное, но не бросающееся в глаза авто.
— Очень вам признателен, но… в рождественские подарки что-то слабо верю. В доброго дядюшку из-за океана тоже. Деньги платят за товар, либо за услуги, а я…
— Умный мужик, а! — восхищенно произнес Блювштейн.
— Хорош крутить! — неожиданно грубовато оборвал Блювштейна Миша-островитянин. — Объясни, за что платишь.
— А кто сказал, что я намеревался это объяснить? — притворно всплеснул руками Блювштейн. — Деньги незаработанные — это не деньги, а крохи. — Гость придвинулся ко мне вплотную. — Итак, вы имеете честь проживать в городе металлургов Старососненске?
