— Нам поступил крупный заказ на цветной металл. Заказ от государства, которое металлы не производит, но богатеет на металле, вывезенном из вашей страны. Заказ на миллионы долларов. Не слабо, верно? Поэтому мы открываем новые каналы: цветной металл будет проходить через Старососненск из Мариуполя. В вашем городе партии цветмета будут укрупняться и транзитом пойдут в Прибалтику, а вы…
— Нет, нет, нет! — замахал я руками. — Криминальные сделки мне не с руки. И потом… в Старососненске — черный металл.
— Тонкое замечание! — Глаза Блювштейна заискрились от смеха. — Скажите, писатель, чем бедный отличается от богатого?
— Количеством денег.
— У бедняка два глаза, у богача — четыре, он видит то, что бедняк не замечает. Так и вы… неиспользованные возможности для умных людей на каждом шагу, дороги, стены, полы буквально оклеены денежными купюрами.
— Что-то я этих купюр не замечал.
— Перейдем к делу, — Блювштейн, не терпя возражений, протянул мне листок и обычный конверт. Сами напишите адрес Разинкова и опустите его в почтовый ящик. Лично не передавайте. Нужно, чтобы конверт извлек лично Разинков.
— И это все?
— Через недельку позвоните, по старой дружбе, попросите встретиться, ну, скажем, для написания статьи. В разговоре, как бы между делом, спросите, все ли он понял из полученного письма. Если скажет «да», перескажите на словах наш разговор.
— На листке будет шифровка? Тайнопись? Политика?
— Какие из нас политики, — Блювштейн отвел глаза, стал рассматривать что-то в кустарниках. — Мы — бизнесмены. И потом… что это за капризы: «отказываюсь, не отказываюсь»? Вам отступать поздно, да и некуда. А шифр? Да, он указывает, сколько валюты переведено на счет Разинкова в известный ему банк. Это расчет за три последних месяца.
— О заказе на цветные металлы он еще не знает?
— Вы ему растолкуете по моему поручению. Пусть его люди откроют в городе десятка два киосков для приема лома цветных металлов. И произойдет столпотворение, сотни, тысячи алкашей, бомжей, бичей и желающих просто выпить на дурничку, потащат в эти пункты медь, серебро, бронзу. Начнется повальное, но неизбежное соревнование в воровстве. Любители зашибить легкую деньгу начнут вырубать медь, цветные металлы из кабелей, кранов, подстанций.
— Вам, Блювштейн, не жаль бывшей родины?
— Бизнес есть бизнес! — назидательно проговорил Блювштейн. — Воровать будут не у народа, а у тупых правителей, которые сидя на мешках золота, заставляют народ грызть сухие корки, а сами…
— Это мы проходили, — едва не рассмеялся я. Блювштейн, ворочая миллионами, рассказывает мне бедняку, о жизни на моей родине. — Знаем, знаем, чем выше чиновник, тем круче ворует. И не попадается. Еще двести лет назад сатирик Минаев писал: «Маленький воришка сцапал и пропал. Крупный тоже сцапал… нажил капитал».
— Я, между прочим, по образованию историк, — серьезно пояснил Блювштейн, — кое-что помню из старых времен. Еще двести лет назад генерал-прокурор России Павел Иванович Ягужинский сказал сенаторам: «Что вы все талдычите, будто Россия на краю пропасти. Перелистайте историю. Всю жизнь Россия стояла на краю. И стоит себе…»
— Ой, простите, Семен, — признался я, — голова снова идет кругом. Но, скажите, если Разинков там у вас за главного, то кто же тогда Мирон Сидельник?
— Не слыхал о таком! — вскинулся Блювштейн, потеряв самообладание. — Но… хотите совет: никогда и нигде больше не упоминайте эту фамилию, коль жизнь дорога. Понятно? — Блювштейн направился к двери.
— Вы отменили поездку? — крикнул я вдогонку. Блювштейн не ответил, но по всему было видно, что я вывел, наконец, его из равновесия…Мирон Сидельник! Личность, от упоминания его теряют самообладание те, кто имеет и власть и миллионы.
Оказывается, и мне была уготована поездка в благословенный град Иерусалим. И как я ни сопротивлялся, надо мной только посмеивались самоуверенные «новые русские».
Выехали мы поздним вечером. Впереди на непритязательном старом «мессепршмидте» выехал разведчик. За ним лихо погнал свой «Опель-кадетте» Блювштейн. Рядом сидел сумрачный плечистый телохранитель. Наша неразлучная троица двигалась на «Мерседесе». Я приметил, что Миша положил рядом с собой короткоствольный израильский автомат «узи».
Окна в машине были открыты, я жадно вдыхал напоенный ароматами воздух. Спутники молчали, утомленные дневными разговорами, обильной едой и возлияниями.
Сначала дорога шла по асфальту, огибающему Мертвое море, потом стала спускаться вниз, в ущелье, поросшее редколесьем. Я, кажется, задремал. И вдруг, мне показалось, что тишину ночи разорвали автоматные очереди. Я встрепенулся, и… красные трассирующие пули прямо над нами прорезали густую темноту и цокали где-то совсем рядом о каменные завалы. автомашины резко затормозили, ловко развернулись бортами так, что стали почти неуязвимы для нападающих. Распахнулись дверцы автомашин, и на каменистую осыпь скатились Блювштейн и его телохранитель. Мгновение — и они заняли удобную позицию для обороны, а впереди уже лихо вели бой блюфштейновские разведчики. Мы тоже выкатились из автомашины. Я заметил в руках у моих спутников короткоствольные «узи Когда только они успели вооружиться? Сколько лет живу на свете, столько слышу унизитедльных анекдотов про трусливых евреев, и в войну они вроде стреляли из кривых ружей, и на станках писали на передней броне: «нас не трогай, мы не тронем», зато на задней броне было иное «а затронешь, спуску не дадим». И теперья видел этих свободолюбивых людей в деле, в бою сам прошел войну, знаю, что это за штука.».
— За камни! За камни! — заорал Миша-островитянин. Я упал рядом с ним. Больно ушиб колено, не сдержал стона.
— Вы что, ранены? — наклонился ко мне адвокат.
— Колено ушиб некстати! Все в порядке!
— Ну, держитесь!
Я-то уже давным-давно считал, что моя жизненная песенка спета, ан нет, оказывается, еще предстояло увидеть короткий яростный бой, влип в историю со стрельбой. Наверное, очередная разборка, но… позже оказалось, что это было нападение. Давно забытый запах пороховых газов, пьянящая опасность, словно вернули меня в молодость. Тело обрело подвижность, распласталось, как бывало по земле.
— Дайте пистолет! — толкнул я Мишу-островитянина.
— Без тебя отмахнемся, не впервой! — почти прпел Миша. Сказано это было таким тоном, будто речь шла не о смертельной схватке, а об игре в пинг-понг. — Гляди, как Сеня Блювштейн из «узи» умело строчит по врагу, словно мастер-парикмахер косит под машинку.
Я осторожно, из-за камня приподнял голову. И невольно залюбовался впечатляющей картиной. Короткоствольные автоматы извергали яркие вспышки, и что было удивительно: они не просто косили воздух, не вели беспорядочную стрельбу наугад, а их трассирующие пули образовывали некий полукруг, который словно огненная коса прорубала кустарник. и было слышно, как трещали и ломались кусты в зарослях, где, вероятно, укрылись, нападавшие. Пули моих спутников буквально прочесывали заросли. Нападающие вряд ли ожидали столь дружного отпора и быстро прекратили огонь, не причинив нам вреда. Вновь стало тихо. В кустах терновника рядом с автомашинами ожили и подали тонкие голоса невидимые ночные птицы.
— Ушли, урюки! Смотались с полными штанами! — почти выкрикнул по-русски телохранитель Блювштейна. Сколько торжества и вызова было в этой фразе! И я лишний раз почувствовал, насколько широко раскинул щупальца европейский «спрут», сердцевину в котором, несомненно, составляли российские уголовники и респектабельные их боссы.
Примерно через полтора часа наши автомашины выкатили на главную трассу, вдоль которой по обеим сторонам дороги тянулись светящиеся столбики — указатели движения.
В Иерусалиме заночевали в роскошном двухэтажном доме господина Блювштейна. Жена хозяина или любовница, нам сие было неизвестно, молча окинула нас взглядом, пригласила принять ванну и поужинать. Однако мои спутники, выпив на ходу по банке пива из холодильника, сразу же отправились по своим комнатам. Я лишь успел спросить Блювштейна:
— Кто это напал на нас? Конкуренты?
— Какие конкуренты? — воскликнул с досадой Блювштейн. — Палестинские экстремисты, хамазовцы. Спят и видят, как бы им стереть с лица земли государство Израиль. Дикари! Кишка у них тонка!
— Вы смело вступили в схватку! — поддакнул я.
— Смело? Ничуть. Кстати, писатель, вы знаете, что в каждом доме выходцев из СССР есть прелюбопытная книга-справочник. В нем сказано, сколько солдат национальностей Советского Союза стали во время войны Героями Советского Союза. В любом анекдоте еврей — трус, стреляет из кривого ружья, а тут… статистика. На первом месте в том списке, естественно, русские люди. Они воевали, как герои. На втором — украинцы. На третьем — татары. Их 117. На четвертом, запомни, евреи. Их 109. А хамазовцы, голожопые террористы, грызуны. Разве им под силу уничтожить Богом избранный народ?
