Она звонко и свободно засмеялась. Он тоже улыбнулся, чуть дрогнув кожей на скулах.
— Ты хотел сказать — гладиолусы?
— Я хотел сказать, что в каждом человеке подразумеваю чувство юмора.
Она слегка порозовела, словно на лицо лёг отсвет гранатовых бус.
Подошла официантка.
— Сухое вино есть? — спросил он.
— Гамза, саперави, рислинг.
— Рислинг какого года?
— Не знаю. Нынешнего, наверное. Шампанское есть.
— Бутылку шампанского, рюмку коньяка…
— Коньяк только в граммах, перебила официантка.
— Слава богу, не в канистрах. Сто граммов. Плитку шоколада, апельсины, виноград, чёрный кофе. Всё.
Соседи теперь следили за ними непроизвольно, потому что всё необыкновенное притягивает.
Михаил взял Кирину руку, посмотрел в глаза и грустно сообщил:
— В прошлом полевом сезоне на Уссури перевернуло лодку. Меня вытащили в двух километрах ниже по течению.
— Бедняжка…
— Кирочка, я чуть не погиб. А осенью провалился в заброшенный шурф. Такая у меня жизнь. Поэтому я должен…
Она не поняла ни мысли, ни оборванности фразы, но больше всего не поняла этой внезапной грусти.
Принесли вино. Раздался глухой выстрел, и шампанское заметалось в бокалах, пробуя вознестись к потолку.
— Выпьем… за сокровенное! — громко сказал он и поцеловал ей руку.
Мальчики и девочки, которые только что выпили под тост «со свиданьицем», окончательно перестали заниматься собой — они учились жить.
Кира чувствовала, что горит её лицо. Краем глаза она видела, как все смотрят на них, — они сделались центром внимания всего кафе. Ей показалось, что Михаил хочет встать на колени, ей даже захотелось этого, и только жаль, что здесь не было всего первого курса юридического факультета.
— Миша, спросила она, пока он не встал на колени, — ты говорил об опасности. Что-то должен…
— Поэтому я должен спешить, — закончил он ту мысль.
— Куда спешить?
— К счастью. А это значит — к тебе, Кира! — звенящим голосом сказал он и поднялся.
Она тоже встала, заворожённо дрожа ресницами в предчувствии чего-то невероятного.
— Любимая, будьте моей женой!
Кира обвела взглядом мальчиков и девочек, как солнце обводит лучами невзрачные комочки-планеты.
* * *
Пузатая чашечка старинного фарфора синевато просвечивалась. Лидия Владимировна взяла её с лёгким костяным стуком — задела перстнями.
— Вы пьёте кофе с молоком? — спросила она.
— Чёрный, без сахара.
— С лимоном?
— Нет-нет. Аромат должен сохраниться первозданным.
Он принял чашку и легонько кивнул. Она поправила синеватые, как мартовский снег, волосы и мельком глянулась в поднос из нержавейки.
— Признаться, мы с мужем находимся в некотором затруднении. Вы знакомы с Кирой всего две недели…
— Да, мы уже давно знакомы, — вроде бы подтвердил гость.
Она вздёрнула тончайшие брови и недоуменно замерла. Он спокойно отпил кофе:
— Лидия Владимировна, вы встречались с теорией относительности?
— Разумеется, — ответила она так, словно встречалась не только с теорией, но и с самим Эйнштейном.
— У меня другой отсчёт времени, Лидия Владимировна. Для вас две недели, для меня — два года. Вы меня понимаете?
— В какой-то степени, — сказала она, не уточняя эту степень.
Будущий зять залпом выпил кофе, отставил чашку и вибрирующим баритоном произнёс, чуть приглушая голос:
— В июне прошлого полевого сезона наша лодка перевернулась на бурной и жёлтой речке Уссури.
— Вы… простудились?
— Простудился? Чуть не погиб! А в июне я загремел в шурф. Четырёхметровый.
— Загремели… куда?
— В яму такую. Весь, с головой.
— Это же опасно.
— Привык. Опасностей у меня бывало столько, что на три романа хватит. Знаете, что противно? Сидишь в мокрой земле, а сверху падают лягушки. Так: плюх-плюх-плюх…
Он растопырил ладонь и проскакал ею по столу до кофейника. Лидия Владимировна отпрянула. Её глаза стали широкими, как у Киры.
— А в августе, можете себе представить, меня скинула на землю кобыла.
— Кто скинул?
— Ну, лошадь женского пола, — уточнил гость.
— Откуда скинула?
— С себя, разумеется.
— Зачем же вы на неё забрались?
— Хотел ехать в маршрут. — Он помолчал и с чувством кончил: — Вот такая у меня жизнь, Лидия Владимировна. Судьба геолога.
Она всё смотрела на него, забыв про кофе. Перед ней сидел тот скромный герой, о котором она могла только слышать или читать.
— Я понимаю, — наконец сказала Лидия Владимировна, — вы жить торопитесь и чувствовать спешите. Но хотелось, чтобы вы узнали друг друга лучше.
Он вскочил и стал ходить по пушистому ковру. Его руки нервно вцепились в борта пиджака и забегали по ним, не зная, куда деться. С лица пропала любезность, словно высохла на задубевших скулах.
— Лидия Владимировна! Вы женщина, вы должны понять! Неужели не бывает любви с первого взгляда?! Как у Пушкина, как у Онегина… Или как у лейтенанта Шмидта. С первого взгляда и на всю жизнь. Разве такая любовь второго сорта? Я сам в неё не верил. Пока не встретил вашу дочь. Я могу ждать год, и два, и три. Но зачем? Я же взрослый человек. Вы отдадите Киру не мальчишке, не проходимцу, а мужчине и человеку. Если хотите, специалисту. Лидия Владимировна! Намного ли вы старше дочери? Вам ли не понять любви?
Она улыбнулась. Глаза сделались маленькими, потерявшимися в чернокрашеных жёстких ресницах, сделались вроде паучков, к которым улыбка погнала сетки длинных и тонких морщинок. И сразу стало видно, что она намного старше дочери.
Он подошёл, гибко склонился, взял её обмякшую руку и поцеловал.
— Вы, Миша, джентльмен, а их теперь так мало.
— Их не мало, Лидия Владимировна, — их вообще нет.
* * *
Через три дня Михаил сидел в той же гостиной, но не за столом, а у цветного телевизора. Он курил и посматривал на свои кремовые ботинки. Напротив, с телефоном на коленях, развалился в кресле Кирин отец. Торшерный свет выжелтил его безволосую голову, и она поблёскивала, как сгущённое молоко. Он смотрел на бледно-розовую рубашку и белый галстук будущего зятя и медленно говорил, словно сомневаясь в сказанном:
— Поговорим без лирики. На месте дочери я спешить бы не стал. Но раз уж она упёрлась, да и жена «за»… Пусть. Я тоже против вас ничего не имею.
Михаил признательно склонил голову.
— Вам тридцать лет. Женаты не были?
— Нет, Сергей Антонович. Не скрою, женщины у меня имелись.
— Ещё бы не имелись, — буркнул Сергей Антонович.
По зелёному полю бегали жёлтенькие и красненькие футболисты, гоняя белый мяч, — телевизор работал без звука.
— Меня… э-э… дорогой Михаил, всякие ваши с Кирой душевные переживания не интересуют. Любовь — это надстройка, которая зависит от базиса. За свою жизнь я убедился: есть базис — есть любовь. Как говорят философы-материалисты, материя первична. Поэтому обсудим базис, так сказать, в широком смысле…
— Сергей Антонович, — с достоинством перебил будущий зять. — Меня Кирин материальный базис ни грамма не интересует. Своего хватает. Никаких выгод я не ищу. Я даже свадьбу могу финансировать.
— Э-э-э! — Сергей Антонович похлопал его по колену и перешёл на «ты». — Не горячись. Я знаю, человек ты обеспеченный. Но я свою дочку хочу видеть королевой. Понимаешь? И свадьбу сделаю, и подарок отвалю дай бог, и всё такое прочее. Но дело в другом.
Он вдруг заметил, что у Михаила одно ухо зелёное. Чепуха: от телевизора, конечно. Но Сергею Антоновичу захотелось, чтобы оно действительно оказалось зелёным — тогда в будущем зяте был бы хоть один недостаток.
— Кира учится. Как ты это дело мыслишь?
— Переведётся.
— Ни-ни. Срываться, ехать в провинцию, да ещё к чёрту на кулички. Ни-ни.
— А что вы предлагаете?
— Менять твою квартиру и переезжать сюда.
— Ни-ни, — сказал Михаил.
На это «ни-ни» Сергей Антонович хотел обидеться: будущий зять его передразнил. Смелый парень. В конце концов, таким и должен быть Кирин муж.
— Поймите меня, — зазвенел на умоляющей нотке голос Михаила, сразу нейтрализуя допущенную вольность, — там я старший геолог, фигура, все меня знают… А приеду сюда? Кто я? Новенький геолог из провинции?
— Да, резон есть, — согласился Кирин отец. И стал поглаживать телефон, как дремавшую кошку. — А командировки к нам бывают часто?
— Каждую зиму месяца на полтора.
— А если жить на два дома? — предложил Сергей Антонович. — Твои командировки, отпуск, её каникулы… Смотришь, полгода набежит. Трудновато, но можно, а? Пока не кончила факультета, а?
— Это мысль, — согласился Михаил.
— Только вот квартира у нас плохонькая. Двухкомнатная, малогабаритка. В одной комнате чихнёшь — во второй свет мигает. Менять бы надо, да вариантов нет.
