А младший лейтенант Щекочихин походил на упыря из-за разбитого в кровь рта и перепачканной физиономии. Вместо того, чтобы пожалеть его, Брюшин подумал, что с удовольствием наподдал бы этому слизняку еще. В свои двадцать два года Щекочихин был хилым и бледным, как поганка, но несмотря на это курил сигарету за сигаретой и понятия не имел, где находится спортивный зал областного управления МВД.
Подойдя к своим горе-подчиненным вплотную, майор Брюшин обвел их взглядом, не сулящим ничего хорошего, после чего сказал:
— Вы меня разочаровали, парни. Очень разочаровали. Я вас для чего с собой вожу? Чтобы мы вместе представляли силу. Но вы проявили себя слабаками. И я не намерен платить вам больше. Хватит с вас официальной зарплаты.
— Товарищ майор, — заныл Лукашин, я ж квартиру в кредит взял. — На одну зарплату никак не прожить.
— А ты раскрываемость повышай, — посоветовал ему Брюшин. — Глядишь, премию выпишут, часами серебряными наградят. Серебро сейчас в скупке сколько стоит?
— А что, отличившихся правда серебряными часами награждают? — спросил глупый Кирпичников.
— А как же, — ответил ему Брюшин. — Еще и баб надувных дают в придачу.
Младший лейтенант Щекочихин заржал, но тут же умолк, пробуя языком разбитую губу.
— Больно, — пожаловался он. — И два зуба шатаются.
— Передние? — спросил Лукашин.
— Ну не задние же!
— Задних зубов не бывает, — авторитетно заявил Кирпичников.
Брюшина подмывало обозвать их всех болванами, но он сдержался. Ведь без подчиненных на работе он был как без рук, так что ссориться с тремя лейтенантами не было резона. А вот отшить их, чтобы больше с ними не делиться, следовало прямо сейчас. Майор Брюшин даже подумал, что белый «Ситроен» сам Бог послал, потому что неудачная потасовка стала прекрасным поводом избавиться от прихлебателей. Вернуть уплаченные им деньги нечего было и надеяться, поэтому финансовый вопрос майор обошел стороной. Велел Лукашину, Щекочихину и Кирпичникову отправляться по домам своим ходом, да утром на службу не опаздывать, сплюнул и стал ждать, когда они, наконец, скроются с глаз. Как только это произошло, он забрался в машину, захлопнул дверцу и поднял тонированные стекла. Скрытый от посторонних взоров, он извлек из тайника шприц, ампулу и резиновый бинт.
Вот уже два месяца майор Брюшин плотно сидел на героине. Произошло это после ареста наркодиллера и конфискации у него трех килограммов товара. Этого должно было хватить надолго, а насколько хватит его самого, Брюшин, как все наркоманы, старался не задумываться.
Вонзив иглу в набухшую вену руки, он издал почти сладострастный стон и обмяк на водительском сиденье. Прежде чем отправиться дальше, следовало расслабиться хорошенько.
Улыбаясь, майор Брюшин зажмурился. Была ночь, а ему казалось, что сквозь сомкнутые веки пробиваются теплые солнечные лучи.
Баркас погасил очередную сигарету о подошву ботинка, поколебался, потом бросил ее на пол.
— Все равно свинарник, — сказал он, оправдываясь.
— Теперь будет свинарник в квадрате, — поддел его Руслан.
— Я не виноват, что в подъездах урны не ставят, — огрызнулся Баркас. — Долго мы еще тут торчать будем?
— Сколько нужно, столько и будем. Легавые по-прежнему своего шефа возле тачки ждут. Значит, вернется.
— Твари они, — заявил Головастик, щупая содранную кожу на скуле. — Они мне за все ответят. И за сегодняшний вечер, и за моего брата.
— А кто твой брат? — спросил Руслан, не забывая поглядывать сквозь стекло на расстилающуюся внизу площадь.
— Его мусора ни за что взяли, — стал рассказывать Головастик. — Просто так, на улице. Привели в кабинет, наезжать стали. Бери на себя мокруху, говорят, а не то мы тебя калекой сделаем и в пресс-хату бросим. У них деваху какую-то изнасиловали и убили, вот они и нашли стрелочника.
— Братуху твоего? — уточнил Баркас, прикуривая новую сигарету.
— Ну да, — подтвердил Головастик. — Короче, отметелили Сашку до полусмерти и наряд вызвали, чтобы в КПЗ везти. А он в окно. Башкой стекло вышиб и с третьего этажа на асфальт. Схоронили.
— Откуда же ты узнал, что его прессовали? — спросил нахмурившийся Руслан.
— Так Сашка только на третий день помер.
— В тюремной больничке?
— В обычной, — ответил Головастик. — Мусора перетрухали, обвинения с Сашки сняли, сами белыми и пушистыми прикинулись. Но он мне перед смертью все рассказал. Я тогда пацанчиком еще был, но каждое слово помню. — Головастик ткнул себя пальцем в грудь. — Здесь они. Как занозы острые.
Да, такое не забывается, подумал Руслан. Перед его мысленным взором пронеслись картинки из не такого уж далекого прошлого…
Во время отсидки он много слышал о пресс-хатах, но рассказы воспринимались им, скорее, как страшные байки или легенды. Он не подозревал, что сам пройдет через это. Следак, недовольный неразговорчивостью Руслана, как-то намекнул, что знает способ развязывать самые упрямые языки, но тогда это воспринималось, как блеф. До того самого дня, когда в камеру СИЗО заглянул надзиратель, поманил его пальцем и окликнул:
— На выход, с вещами.
Вещей у Руслана, фактически, не было. Спрыгнув со шконки, он свернул матрас и, провожаемый любопытными взглядами, вышел из «хаты» в коридор, гадая, куда его ведут.
— Вниз, — покрикивал на него надзиратель. — Голову опустить, по сторонам не смотреть.
— Куда идем-то, начальник?
— Скоро узнаешь.
На первом этаже Руслана обыскали, велели ему оставить постель и повели вниз по лестнице. Он насторожился. Что за дела?
— Меня в ШИЗО определили? — спросил он у конвоира.
— Хуже, — был ответ.
Пресс-хата, понял Руслан и похолодел. Он не знал, что делать. У него даже бритвы не было, чтобы полоснуть себя по венам, как учили бывалые зэки. Оставалось полагаться на собственные силы. Но хватит ли их?
— Стоять! — скомандовал конвоир в темном закоулке с одной-единственной дверью под номером одиннадцать. — Руки за голову, лицом к стене.
Заскрежетал отпираемый замок. В ноздри ударил запах анаши и домашней жратвы.
Переступив порог, Руслан застыл на месте, озираясь. Камера, в которую его привели, вмещала пару двухъярусных коек и одну одноярусную. Принадлежала она местному пахану — толстогубому амбалу в черном спортивном костюме. Увидев Руслана, он перебрался за стол, за которым уже сидели четверо сокамерников — бородатый кавказец, белобрысый детина с заячьими зубами, какой-то урод с волосатыми лапищами гориллы и квадратный толстяк, круглый череп которого лоснился в электрическом свете. Все пятеро, не обращая внимания на Руслана, принялись за еду, разложенную на столе. Перед каждым стоял стакан с водкой и лежал белый батон.
«На таких харчах немудрено ряшки отъесть, — подумал Руслан, прикидывая, сколько на столе консервов и сладостей. — Настоящие мордовороты. Кавказец еще тот волчара, у Кинг-Конга руки толщиной с ноги, да и остальные как на подбор. Но пасовать нельзя. иначе хана».
— Привет честной компании, — сказал он, сделав пару шагов вперед.
Зэк, которого он мысленно окрестил Толстяком, поднял на него круглые черные глаза.
— Кто здесь честный, а кто нет, еще не ясно, — прожевал он вместе с ломтем вареной колбасы.
— Если мы честные, то ты какой? — подхватил Заяц.
— Такой. — Руслан сделал еще два шага вперед. — Я Руслан из пятьдесят второй. — Он обвел взглядом присутствующих. — Кто рулит в хате?
Все посмотрели на пахана в черном спортивном костюме, но он не представился, а принялся намазывать маслом кусок булки.
— Тебя зачем к нам определили? — поинтересовался Кинг-Конг с нескрываемой угрозой. — Подсадной?
— Обоснуй, если так считаешь, — сказал Руслан.
— Грамотный, — ухмыльнулся Толстяк.
Как ни странно, его действительно звали почти так, как заочно окрестил его Руслан.
— А ну, Толстый, пригласи гостя к нашему «дубку», — велел пахан в спортивном костюме.
— Милости просим. — Толстый встал, подошел к Руслану и отвесил шутовской поклон, после чего осведомился: — Курево есть?
— Есть, — ответил Руслан, обошел толстяка, как некий неодушевленный предмет, и остановился напротив пахана. — Меня пригласили, я пришел, — произнес он.
— На рассвете казненный пришел, головы он своей не нашел, — дурашливо продекламировал Заяц.
— Падай, — предложил пахан, указывая взглядом на свободное место.
Руслан подчинился. Вернувшийся к столу Толстый поднес ко рту банку сгущенки и с аппетитом зачавкал. Руслану никто не предложил даже хлеба, что было верхом бестактности.
— Ты кто по жизни? — спросил пахан, мерно пережевывая бутерброд. — Откуда?
Руслан назвал масть, фамилию и статью. А затем напрягся, услышав вопрос, заданный подчеркнуто равнодушным тоном:
