наносит тут добро направо-налево. Так и доиграться недолго.
– Ясное дело, – буркнул тот.
На том и разошлись.
* * *
Эта история всплыла в нужное время, теперь, выслушав очередную порцию Олиного нытья и сочувственно покивав, Колька и выдал свое предложение. Оля осведомилась, в своем ли он уме, на что он ответил:
– Но если тебе больше нравится ныть и утираться ладошками, я могу и промолчать.
– Тогда продолжай.
– Да все просто на самом деле.
Колька подобрал палочку и принялся выводить на песке черточки – одну, вторую и так – до четвертой.
– Дано: куча салаг воображают себя взрослыми, бесятся с лишних калорий и от безделья…
Ольга прыснула, но согласно кивнула. В самом деле, сейчас по сравнению с тем же сорок седьмым лопаемся с жиру, да еще как!
– И что в итоге? – спросил требовательно Колька.
– Что? – с интересом отозвалась она.
– А то. Самим что-то полезное придумать – кишка тонка. А надоумить их – ни-ни! Только почувствуют, что кто-то ими руководит – сразу на дыбы, потому как взрослые. Верно?
– Тебе виднее.
Колька не обратил внимания на бабские шпильки.
– Нам же, как ты понимаешь, надо, чтобы они выполняли то, что нужно по программе воспитания.
Он начертил толстую, как на картах, стрелу и направил ее на прямую черту, из-за которой расходились веером другие черточки.
– Это что, солнце?
– Светлое будущее.
– Похоже.
– Тем лучше. Всем вместе туда идти надо, но на пути – препятствия. – Колька провел между черточками и «светлым будущим» зигзагообразную линию.
– И что это? Минные поля?
– Лень, тупость и упрямство, – пояснил он с укоризной, – но на то ты и педагог, чтобы недуг в подвиг превратить. Поэтому надо нагрузить их работой – так чтобы не было времени нос утереть. Тупость заменить смекалкой, а упрямство – настойчивостью. А как это сделать?
Колька начертил вопросительный знак.
– И как же? – озадаченно осведомилась будущий педагог Гладкова.
– Как и всегда! – Колька победоносно вывел восклицательный знак, а потом заключил все черточки в единый «пузырь». – С помощью общей идеи.
Оля, с уважением глядя на живопись, все-таки высказала сомнение:
– Ну, допустим. Но у нас уже есть идея пионерской организации. Мало? Или чем не нравится?
– Ты свой прищур убери и не задирайся, а то сейчас этой вот розгой, – пообещал он. – Идея прекрасная, но надо ее развивать. Беда в том, что были перегибы прежнего руководства…
– А ты диалектик.
Колька вежливо замолчал, подождал продолжения, уточнил, будет ли оно. И, получив ответ, что нет, продолжил:
– Тут расчет на детский нрав. Любят они секретики и не любят, когда им указывают, что делать. Так?
Она кивнула.
– Объяви субботник. Многие придут без нытья и отговорок?
– Многие – не многие, но придут. Наверное.
– Во-от. А надо, чтобы шли все, добровольно и с песней, – заявил Колька, отбрасывая веточку, – и чтобы распоследний никчема ощущал, что без него не справятся. Вот, скажем, дровишек бабке старой напилить, если прямо попросить – не факт, что пойдут. Может, бабка та самая давеча этому никчеме по ногам крапивой за то, что куст у нее ободрал?
– Да уж, это трудно преодолеть, – хихикнула Ольга.
Колька, поджав губы, веско возразил:
– Проще простого. Ты скажи лопуху, каким великим будет поступок: она тебя обижает и даже знать не знает, какой ты благородный, как высоко ты над ней, над ее злобой мелкой и застиранными кальсонами…
– Фу.
– Ничего. Так и есть. Вот прямо так и шуруй, зароди в детках веру в то, что они не просто так, а самые исключительные и благородные…
Оля, подумав, заметила, что как-то грубо и не по-пионерски получается. Колька отмахнулся:
– Ерунда. Ты, главное, вслух не произноси, а лишь на сопричастность налегай, подчеркивай. Да что ты, в самом деле, как маленькая!
Оля задумчиво поводила по носу кончиком косы, как пуховкой:
– Вот и я смотрю, идея неплохая, но как-то совсем для малышей. У нас-то лосишки немалые.
Колька хмыкнул, потянулся с аппетитом:
– А что, по-твоему, наигрались они за свое детство? Санька тот же, Светка. Они, может, и рады бы в партизан поиграть, в казаков-разбойников – а им-то куда уж, «лосишки», как ты говоришь. А лосишки-то, может, спят и видят до сих пор, как бы дурью героической помаяться, спасти кого, лучше, конечно, страну. А вроде как не получается. Играть – все, нельзя, ребячество, а до крупного не доросли еще. Не то время.
– Правду говоришь, Пожарский, – кивнула Оля, снова помахав по носу «кисточкой». – А как это все провернуть…
– Проще простого. Сначала нужен штаб, причем строго тайный.
– Детский сад.
– Не умничай. Далее – цепочки отрядные, чтобы ясно было, кто за кем заходит в случае тревоги… то есть срочного созыва. Ну, там, система явок-паролей, а то и веревочек навяжем, как у Гайдара.
– Прямо тебе так и дали веревки переводить.
Колька прищурился:
– Во времена Тимура давали? Тебе в книгах все распишут, как же. Что, думаешь, в книжках все правда? Как веревочки протянуть, чтобы они мало того, чтобы во все дома шли, да еще колокольчики у каждого. Да и телефон откуда у Тимура взялся? Главное – идея!
– Снова твоя правда, – согласилась Оля, уже с некоторым благоговением. – А как сигналить, без веревочек да телефона?
– По-другому придумаем, ничего. Голубиной почтой. Или костры будем жечь.
– Сдурел ты совсем? – переполошилась Оля. – Нам голову снимут!
– Шучу я, шучу. Все ты буквально принимаешь. В общем, делать можно все то же самое, что сейчас делаешь, только тайно. Ну, проводишь ты одно собрание, а будет два – одно как положено, а второе – для «своих».
– Это как?
– Вот что у тебя по программе на эту неделю?
– Да много всего. О важности общественной работы, о дружбе с книгой, проработать хулиганье, политинформация, ну, там, повысить внимание к старшим. Пора наверстывать сбор вторсырья… Кстати, о Саньке – скандалит: чего, мол, впахивать бесплатно, если тот же старьевщик чистоганом выложит, – не удержалась, наябедничала Оля, – а ведь начальник штаба отряда. Вот и проводи с таким воспитательную работу.
– По шее? – деловито предложил Колька.
Ольга подавила вздох.
– Не педагогично так.
Она снова вздохнула, но все-таки вставила следующие сомнения:
– Мысль здравая, не нравится идея добро делать тайно. Как-то получается, что заставляешь, используешь их вслепую, что ли…
Пришла пора Кольке прищуриться:
– Это что за разговоры такие контрреволюционные, эсеро-меньшевистские? То есть, по-твоему, надо было сначала всех просветить и лишь потом освобождать, а революция подождала бы, пока темное крестьянство освоит азбуку?
Оля даже рот раскрыла:
– Ах ты провокатор! Как не стыдно! Что ты передергиваешь,
