— Репутация пригодится вам, когда вы станете старше и ваша кровь уже не будет сразу закипать при одной только мысли о драке. Прочная репутация может прекратить войну так же быстро, как и начать ее.
— После нашей стрельбы у Ангуса уже возникли проблемы в городе, — сообщил Анджело. — Копы не любят, когда убивают одного из них, неважно, честного или купленного. Это для них еще хуже, чем стрельба в исповедальне.
— И во что это ему обошлось? — поинтересовалась Ида.
— Пришлось пообещать удвоить на полгода ежемесячный платеж в каждый участок вниз от 34‑й стрит, — сказал Пуддж. — И позволить полицейским устроить легкую шумиху в газетах насчет того, что они не потерпят такого безобразия, как перестрелки в церквях. Но только до тех пор, пока старые леди не сочтут, что могут без опаски ходить в церковь и рассказывать пьяным священникам обо всех грехах, которые они успели накопить за неделю.
— То, что вы потеряете сейчас, вернется к вам, когда вы вышвырнете Веллса из бизнеса, — сказала Ида. — Любые потери рано или поздно возмещаются.
Пуддж поднялся и взял пустую тарелку.
— Пожалуй, пойду приберу в кухне, — сказал он Иде. — А тебе, наверно, было бы лучше всего закрыть глаза и немного поспать.
Анджело поднялся, чтобы выйти вслед за Пудджем. В руке он держал за ручки все три кружки. Ида остановила его, удержав за рукав.
— Ты в порядке после всего этого? — спросила она.
— Да, — ответил он.
— Похоже, что я чересчур хорошо обучила вас. — В ее словах звучала искренняя печаль. — Я стремилась сделать вас сильными и для этого старалась состругать с вас излишнюю мягкость. Наверно, я приложила к этому слишком много сил. Это хорошо послужит вам в жизни, но ни в чьих глазах вы не будете хорошими. Вот за это я должна попросить у вас прощения.
— А разве у нас был выбор? — Голос Анджело был мягким, но глаза смотрели жестко.
— И все же теперь я сожалею, что у тебя не было возможности побыть просто маленьким мальчиком, хоть недолго насладиться этой жизнью. Как и у Пудджа. Хотя, возможно, судьба не припасла этого ни для тебя, ни для него.
— Все произошло так, как это было предначертано для меня и для Пудджа, — ответил Анджело. — И я ни о чем не сожалею. Ни на единую минуту. И тебе тоже не следует.
— Кстати, твоя красавица–жена, которую ты отыскал сам, — сказала Ида, когда он все же повернулся, чтобы выйти на кухню, — она все еще любит тебя?
— Совершенно точно любила, когда я сажал ее на пароход, — с улыбкой ответил Анджело. — А как сейчас — не смогу сказать, пока не увижу ее снова. Сама ведь знаешь, что иной раз случается с женщинами во время круизов.
— Наверно, потому–то я не бывала ни в одном, — проворчала Ида Гусыня.
Она проводила взглядом Анджело, направившегося на кухню, где уже гремел посудой Пуддж, потом опустила голову на подушку и лежала, слушая, как ее воспитанники моют кастрюли, вытирают тарелки и спорят о том, где что должно стоять. Потом она закрыла глаза и вытерла покатившиеся по щекам слезы кружевными рукавами ночной рубашки.
Ангус Маккуин снял ошейник со своего английского бульдога Гофера и теперь смотрел на собаку, трусившую по опавшим листьям между кустами парка Вашингтон–сквер. Ангус шел вдоль скамеек, стоявших под высокими старыми деревьями, подставив лицо полуденному солнцу. Он наслаждался ежедневным ритуалом пребывания в одиночестве, которому не изменил даже после начала войны с бандой Веллса. Невдалеке от него сидел, держа на коленях сложенную газету, Спайдер Маккензи, не сводивший глаз со своего босса. Отсутствие приватности всецело присуще гангстерской жизни, но Маккуин так и не сумел до конца смириться с этим.
— Чтобы погулять с собакой, мне не требуется ничья помощь, — сказал Маккуин Спайдеру перед тем, как выйти из своего офиса, находившегося возле западной окраины парка.
— Я всего–то хочу спокойно посидеть и почитать газету, — ответил Спайдер.
— В таком случае можешь сесть за мой стол, — предложил Ангус своему спутнику, уже запиравшему входную дверь офиса. — Там очень удобно читать.
Ангус привык к Спайдеру, и его вполне устраивало молчаливое общество Маккензи. Просто он устал от бесчисленных предосторожностей, без которых нечего было и надеяться пережить войну банд. За всю свою продолжительную карьеру Ангус никогда не начинал войн сам, но ни разу не проиграл ни одной. Он всегда был осторожен в мелочах, зато смело действовал, принимая все важные решения после холодного раздумья и ошеломляя противника жестоким и стремительным натиском. Но эта война была иной. Возможно, причиной было то, что он сделался слишком старым и слишком богатым для того, чтобы отнестись к происходящему с должной серьезностью. А возможно, вкус этого сражения не походил на былые славные битвы. Как бы там ни было, Ангус Маккуин ощущал себя скорее рядовым участником, нежели вождем в сражении, которому, по–видимому, предстояло оказаться самым важным за всю его жизнь. Глядя на Гофера, бегавшего по просторной лужайке с толстым обломком ветки в зубах, Ангус думал, что победа ли, поражение ли ожидает его, но это будет последняя война в его жизни.
Ангус наклонился, поднял палку, которую Гофер положил возле его ног, размахнулся и бросил ее в сторону от ряда скамеек, в кусты, росшие позади старого дуба. Бульдог сидел до тех пор, пока палка не шлепнулась на землю, а потом подскочил и тяжело побежал искать ее. Ангус проводил взглядом собаку, которая, громко сопя на бегу, скрылась за толстым деревом, потом подошел к ближайшей скамейке и сел. Все так же улыбаясь, он оглянулся назад и увидел, что Спайдер передвинулся и теперь сидел на четвертой от него скамейке, все так же держа в руке сложенную газету. Ангус закрыл глаза и замер; ласковые лучи солнца омывали его бледное лицо и темный костюм, а он спокойно ждал возвращения Гофера.
Со своего места Ангус не видел собаку, но отчетливо слышал шелест листьев и треск сучков под ее ногами, и от этого его улыбка стала еще шире. В былое время Гофер мог отыскать палку, прежде чем его хозяин успевал чихнуть. Теперь, судя по всему, старому бульдогу, как и его хозяину, пора было уйти на покой. Им обоим нужно было последовать примеру Иды Гусыни. Забрать деньги, вооружиться остатками здоровья и убраться из города, прежде чем пуля оборвет его век.
Шелест прекратился, но лишь через несколько минут Ангус поднялся и направился к дереву, за которым скрылась его собака. На ходу он несколько раз свистнул, но ответа не получил.
— Гофер! — крикнул Ангус, но на звук его голоса оглянулась лишь пара пьяниц, дремавших под скамейками, и молодая пара, обнимавшаяся неподалеку. — Эй, Гофер, — повторил Ангус, — тащи сюда свою старую задницу.
Ангуса отделял от дерева всего один шаг, когда он увидел, что листья под его ногами залиты кровью. Кровь была свежей, и ее было много. Ангус Маккуин сделал еще один шаг и увидел за деревом свою собаку. Гофер лежал на боку, его горло было перерезано. Он все еще дышал, испуская болезненные хрипы, из открытой пасти стекала белая пена, а стекленеющие глаза смотрели в ясное небо.
— Он не стал сопротивляться, — сказал Джерри Баллистер. — Но двуногий английский пес, полагаю, поведет себя по–другому.
Баллистер стоял перед Маккуином, держа в каждой руке по пистолету; врагов разделяла умирающая собака.
— Ты посмеялся над моим предложением, — сказал он. — За одно это ты заслуживаешь смерти.
Ангус яростно всплеснул руками от бессильного гнева, на его глаза навернулись слезы — он давно уже забыл, как это бывает.
— У тебя был счет ко мне, — сказал он через стиснутые зубы. — Собака не сделала тебе ровным счетом ничего.
— Я прикинул, что тебе будет приятнее лежать в могиле не в одиночку, — ответил Баллистер и, оскалив зубы в усмешке, взглянул на собаку.
Ангус опустился на колени и погладил Гофера, собака попыталась потянуться к нему, ее дыхание становилось все прерывистее.
— Закрой глаза, дружище, — прошептал Маккуин, приложив ладонь к разверстой ране на горле. — И будь что будет. Нам с тобой нечего бояться.
