Вы знаете, что, по верованиям моего народа, звон в ушах означает, что человека окликает покойник?
— Нет… Никогда о таком не слышал.
— Понимаете? Он зовет меня. Отец этой девочки…
— Как вам все-таки удалось все это осуществить?
— Кубоцкий пошел на большие затраты. Но все было сделано по высшему классу. Новейшее оборудование, как для передвижного полевого госпиталя.
Операционная на уровне последних мировых достижений хирургии — все соответствовало поставленной задаче. Но это того стоило… «Дядю Костю» можно понять: в случае успеха он бы получил столько…
Можно было бы построить еще пять высококлассных больниц и не обеднеть при этом… А я все думал, где это сделать… И выбрал это место, этот заброшенный поселок-призрак.
Климов скривил губы то ли от боли, то ли усмехаясь:
— Думал, в такой глухомани не опасно: нет свидетелей, никто не помешает… А еще я думал: дома и стены помогают!
— Не помогли?
— Нет. Знаете, в детстве мать все время рассказывала мне про нашего бога Торума. Это были очень красивые сказки. У нас ведь, у язычников, много богов. И все помогают… Вы никогда не слышали про нашего главного бога Торума?
— Нет.
— На верхнем, на седьмом небе выстроен его священный дом с серебряным дымоходом и с золотым дымоходом, — говорила мне мать. — Дом его полон богатства. И в нем семь отделений. В одном отделении хранятся книги судьбы, куда занесены жизненные пути каждого человека. Перед домом столб, чтобы привязывать верховых лошадей. На священном лугу с золотой травой пасутся лошади, коровы, овцы.
Небесный бог охотится в лесах. А выглядит он, как седой старец в сияющих золотых одеждах. Он сидит на небе на золотом стуле, держит в руках золотой посох и наблюдает в дыру за жизнью на земле. Его глаза, говорила мне мать, похожи на восходящее солнце, величиной они «с Обь, с море». Его уши величиной с лист кувшинки. Они как «уши черной дикой утки с тонким слухом». Понимаете? То есть, говорила она мне, он все видит и все слышит! И я всегда, когда был маленьким, был уверен, что в эту дыру в небе он видит и меня. И поэтому я старался вести себя правильно…
А потом судьба — наверное, та, что записана в одной из его книг! — увела меня далеко отсюда. И я забыл про старика на седьмом небе, который наблюдает в дыру за жизнью на земле… И за мной наблюдает в том числе! И может, из-за того, что я об этом забыл, все так и получилось? Как ты думаешь?
— Может, — согласился Никита.
Очевидно, он был очень хорошим врачом. Во всяком случае, его последний диагноз оказался абсолютно точным. Он умер, как и обещал, ровно через час.
Успев точно в срок закончить свой рассказ.
Лопухин накрыл его брезентовым краем палатки.
И закурил.
Азарт схватки, когда на кону стоит жизнь, прошел.
Ужас, вызванный зрелищем человеческой смерти, притупился. И пришло время подвести итоги.
Лопухин обозревал залитый лунным светом пейзаж и понимал со всей очевидностью, что в таком обломе он никогда еще прежде в жизни не был. Не пейзаж, а кладбище…
Остались двое убитых археологов. Погибший от ран, нанесенных диким зверем, преступник. Кроме того, неизвестный, неопознанный и найденный в яме труп — очевидно, убитый хирургом. И еще — жмурик, находка археологов. Причем жмурику этому тысяча лет исполнилось, не меньше…
И, как сознательный гражданин мира, Лопухин просто обязан доставить этого тысячелетнего товарища — точнее, как утверждали археологи, даму! — в какой-нибудь музей.
А вот того, что в яме, которую раскопал Климов, Лопухин, как сотрудник Интерпола, обязан доставить к патологоанатомам.
Никита вдруг рассмеялся. И смех этот был, безусловно, нервным, явно нездоровым. Ау! До ближайшего патологоанатома, извините, возможно, сотни километров безлюдной тайги! Ни дорог, ни жилья…
А охотник Аулен, очевидно, все-таки сбежал. Во всяком случае, никаких признаков его присутствия Никите обнаружить не удалось.
Никита закурил — сигареты к тому же заканчивались! — и присел на поваленное дерево. И вдруг вскочил и прислушался. Ему показалось, что тишину нарушил непривычный для этих мест звук!
Сначала он был очень слаб, едва слышен. Но все равно он был!
Не веря своим ушам, Лопухин снова присел на какую-то моховую кочку — ноги подкосились от счастья. Вот дурак-то! Вот осел… Ну, конечно! Ведь как-то же Климов собирался отсюда выбираться?
Догадка Лопухина подтверждалась: шум вертолета становился все явственней.
Ну, конечно… У Климова, безусловно, должна была быть назначена встреча. За ним должны прилететь!
Вертолетчик, немолодой мужчина с седыми висками, спрыгнул на землю и недоверчиво исподлобья взглянул на Никиту.
— Ты вроде, парень, здорово изменился с тех пор, как я тебя сюда доставил, — заметил он явно неодобрительно. — Совсем стал на себя не похож.
Достав удостоверение, а заодно и пистолет, в общем, все аргументы, которые могли бы оказать, на его взгляд, влияние на этого мужика, Лопухин принялся объяснять ситуацию. Вертолетчик выслушал его без особого интереса:
— Да, по мне, хоть ты из Интерпола, хоть с планеты Сатурн, разницы никакой. Деньги плати, как договорились, тогда отвезу.
— С кем договорился-то? — Лопухин приподнял край брезента, прикрывавший мертвое тело:
— С этим?
— Вроде с этим… — Вертолетчик вздохнул. — Только он поживее был, когда сюда летел. Намного живее!
— Да у тебя тут, парень, целый морг! — вздохнул вертолетчик, когда они наконец погрузили в вертолет мертвые тела. — Все? Или еще чего припас?
— Погоди…
Идея ответственности перед наукой археологией все-таки не давала Лопухину покоя.
— Тут еще женщина одна….
— Чего?!
— Женщина, говорю. Тысяча лет ей, не меньше…
— Тьфу ты… — сплюнул вертолетчик. — Ну, везет мне на сумасшедших! Правда, сколько тут ни шарашу — чего только не возил, кого только не видел! — но такого еще не было!
Не обращая внимания на его ворчание, Лопухин пошел к археологическому раскопу, где лежал жмурик, обдумывая по дороге, как половчее перенести это сокровище в вертолет.
И остановился в изумлении: морилка была пуста!
Черные маслянисто поблескивающие волосы жреца был перевиты, как косы, разноцветными шнурками. Огонь был разведен, бубен согрет, как и полагается перед священнодействием жреца.
Молодого оленя привели и привязали к комлю священного дерева.
Жрец начал бить колотушкой в согретый бубен.
«Мухоморщики» отведали своего пьянящего напитка и затянули «мухоморные песни».
И, наконец, слуга жреца перерезал оленю острым ножом многожилистую шею. Потом он ловко снял с него шкуру. И оленя сварили в большом котле.
Когда навар поспел, пришло столько народу, «сколько входит в наполненную окуневую мережу», как говаривали в старину.
Наконец славный навар был съеден, и жрец начал говорить. Люди сидели вокруг огня с поблескивающими от оленьего жира подбородками и внимательно слушали его поучительный рассказ.
"Однажды после нескольких дней болезни умер один знатный человек, — говорил жрец собравшимся. — Но так как близкие не посчитали его умершим, тело осталось непогребенным. Вдова не отходила от него четыре дня. А на пятый день, к удивлению родственников, человек вернулся и рассказал следующее.
Его дух, говорил он, странствовал по широкой дороге умерших к стране блаженства через обширные луга, покрытые роскошной травой, и великолепные рощи, где пели хоры бесчисленных птиц. Наконец с вершины холма он увидел город мертвых, лежащий вдали в тумане, сквозь который были видны также далекие озера и реки.
Он встречал стада красивых оленей и другой дичи, которые без страха бродили возле дороги. Но у него не было ружья, и, припомнив, что он просил положить с ним ружье в могилу, он повернул домой, чтобы взять его.
Тут он и встретился лицом к лицу с целыми вереницами мужчин, женщин и детей, идущих к городу мертвых. Они были нагружены ружьями, трубками, домашней утварью, съестными припасами и другими вещами. Женщины несли полные корзины, а мальчики свои игрушечные луки со стрелами.
Дух этого человека вернулся домой за ружьем Здесь его взор был поражен видом громадного костра.
Пламя закрывало ему путь со всех сторон. Но отчаянным прыжком он все-таки прорвался сквозь огонь очнулся от забытья.
Рассказав о своем путешествии в город мертвый. этот человек дал своим соплеменникам совет: не погребать столько вещей с умершими, потому что это задерживает их путешествие к стране покоя. Почти каждая встреченная им душа горько жаловалась ему на свою ношу.
Было бы разумнее, сказал он, класть в могилу только такие вещи, которые были особенно дороги умершему, иди те, которые он сам просил похоронить вместе с ним.
Я хочу сегодня повторить вам эти слова, — сказал жрец. — Приезжие покусились на могилу этой женщины, — он потряс в воздухе завязанными в кулек древними косточками, — потому что наши предки ей дали с собой в дорогу к городу мертвых очень много ценных вещей. Много колец из белого металла, нагрудные украшения и украшения для кос… Не будем повторять эту ошибку. Пусть она снова отправится в путь, странствуя по широкой дороге умерших к стране блаженства, но на этот раз налегке, чтобы корыстные и жадные не потревожили ее прах снова.
