— Федор Кузьмич, через час будет у вас пенсионер Плетнин. Отыскали мы его. — Пухлые губы Виталия были строго сжаты, но глаза под длинными ресницами довольно блестели. — А потом придет…
Цветков невольно улыбнулся в ответ.
— Ну, давай сюда Откаленко и других.
— Идут уже.
— Вот и договоримся обо всем. К вам небось тоже люди придут?
— А как же? Человек двадцать сегодня пропустим. Которых установили.
Виталий опустился на стул около стола, за которым сидел Цветков, и деловито закурил.
— Много тянешь, — неодобрительно заметил Цветков.
— Говорят, лучше пить, — улыбнулся Виталий. — Не так вредно. Но работе больше мешает.
«Чего-то он все эти дни улыбается, — подумал Цветков. — Прямо-таки сияет весь. Вроде по работе сиять пока нечего».
Вошел Откаленко. И опять Цветков поймал себя на том, что любуется своим помощником. Хорошие попались ему ребята! Философы, конечно, насмешники, но положиться можно. Тянут. Конечно, могут и не туда иной раз потянуть…
Откаленко сел и тоже закурил.
В комнату зашли еще несколько сотрудников.
— Можно ассамблею открывать, — сострил Виталий.
В комнату Цветкова кто-то осторожно постучал.
Вошел худощавый, высокий, небрежно одетый человек со сморщенным лицом. Человек огляделся, потом представился:
— Плетнин Афанасий Акимович. Вот по повесточке явился. Лично вручили. Почте не доверили.
Он как-то крадучись подошел к столу и положил на краешек повестку.
— Садитесь, товарищ Плетнин.
Сколько человек прошло перед Цветковым за долгие годы работы в милиции! Кажется, он научился с первого взгляда уже определять, как начинать, как вести разговор. Но изредка попадались люди, которых так вот, сразу, определить было невозможно. Цветков про себя называл их «замкнутыми». Таким был и этот Плетнин. И потому Цветков медлил начинать разговор.
— Сведения получить хотите? — вкрадчиво спросил Плетнин, перегибаясь через стол.
Цветков усмехнулся: Плетнин «разомкнулся».
— Сначала хочу познакомиться, — ответил он.
Плетнин охотно закивал головой.
— Пожалуйста, пожалуйста. Сведения обо мне простые. Пенсионер. И все тут. А работал в жилищных органах. Управляющим домами. Глаз набил, будьте уверены. Старался. Здоровье губил. Сжигал, попросту говоря. И прямо скажу, из доверия не выходил.
— А потом?
— Что, извините, «потом»? — Плетнин склонил голову набок и прищурился. — А-а, насчет доверия-то? Ушел по собственному желанию. Заявленьице мое сохранилось. Проверял. Так что тут все в ажуре. Будьте спокойны. Прямо скажу, можете располагать.
— Два дня назад, Афанасий Акимович, вы в музей один заглянули, припоминаете?
— Было дело, — охотно кивнул головой Плетнин. — Достоевского Федора Михайловича музей.
— Интересуетесь?
— Ну что вы! — усмехнулся Плетнин. — Где уж там… Так зашел, по-соседски. Жена ключ унесла. Ну, деться было некуда. На улице холодно, сыро. Вот и зашел.
— Интересно показалось?
— А как же! Ведь тоже квартира. Семейство жило. Планировочка, прямо скажу, неразумная, проходные все комнаты. И мебель, конечно, непрактичная была. Это верно. А так жили ничего, метров по десять на человека приходилось.
— Личные вещи писателя видели?
— Непременно. У вас что, подозрения какие имеются? Так вы напрямик. Со мной можно.
Чем дальше шел разговор, тем все большую неприязнь вызывал у Цветкова этот человек. Но надо было говорить. Что-что, а память у Плетнина, видимо, отличная. Уж если что увидел, то, конечно, запомнил. И Цветков решительно спросил:
— Вы портсигар там не заметили? Кожаный?
Плетнин опять склонил голову набок и прищурился.
— А вам зачем?
— Да вот… украли его в тот день. Найти надо.
— Украли… — Плетнин еще больше склонил голову, почти прижал к плечу. — Гм-гм… При мне никто не крал. А то бы я непременно заметил. Но… подозрительные, конечно, были. Они всюду бывают. И потом, прямо скажу, какой там присмотр? Баба эта? Она мух считает, в мысли уходит, а не смотрит. Это я вам с ответственностью говорю!
Плетнин оживился, на пергаментном морщинистом лице его выступил легкий буроватый румянец. Сощуренные глаза заблестели.
— Ее непременно уволить надо, раз такое дело. И с характеристикой! Потом руководство там, я вам доложу. Ходит, так не смотрит ни на кого. Прямо скажу, интеллигенция! Уж я на нее насмотрелся. Уж я с ней горя хватил! Вот и эта… В очках, руки розовые, ногти, пудра там и прочее. А вот святыню не уберегла. Руководство, прямо скажу, не соответствует, — он увлекся и говорил со вкусом. — Ну, и потом, секретно, не для разглашения. — Плетнин понизил голос и опять перегнулся через стол. — Она сказала другой там, сам слышал: «Жаловаться, — говорит, — идти больше некуда и сил нет». Чувствуете? Это как-так некуда жаловаться? У нас всюду есть куда жаловаться! И как-так нет сил? Должны быть!
Широкое лицо Цветкова окаменело, и он осторожно, чтобы не сорваться, хрипловато сказал:
— Все, гражданин. На этом кончим. Благодарю. Значит, портсигар вы видели? Своими глазами?
— Так точно.
— И в котором часу были там?
— Да часиков так, чтоб не соврать, в одиннадцать.
— Ну и все. Благодарю.
Цветков встал, но руки не протянул. Плетнин тоже поднялся и, оглянувшись на дверь, сказал:
— А настроение там нездоровое. Буду считать, что сигнал подал.
Цветков ровным голосом повторил:
— Всего хорошего.
…В это время в соседней комнате шел совсем другой разговор. Напротив Виталия Лосева сидел спортивного вида худощавый парень с живыми карими глазами, в легкой куртке со множеством «молний». Это был студент Юра Прошин.
— …Я вам честно скажу, пришел я туда… в общем, одну девушку встретить. Достоевского я, конечно, люблю, но не до такой степени, — Юра широко улыбнулся. — Ходил, ходил и, знаете, заинтересовался. Там есть потрясающие документы! А она, знаете, не пришла…
— Ну, а портсигар-то видели?
— Конечно, видел! Да зачем вам это?
— Украли его. Вот какое дело, — вздохнул Виталий.
— Украли?! Здорово! Слушайте, надо найти! — Прошин искренне заволновался. — Давайте я вам помогу, а? Я, знаете, дружинник. Помните, того убийцу искали? Я ночи не спал. Дежурил. Вы мне можете полностью доверять.
— Спасибо, — улыбнулся Виталий. — Запомню. А ваша девушка так и не пришла?
— Нет, она позже пришла, потом. Ее задержали. Это точно. Я ей абсолютно верю. Мы, понимаете, очень друг друга любим. Это точно.
Прошина невозможно было слушать без улыбки. Он говорил с такой горячей и подкупающей искренностью, что Виталий, как-то незаметно для самого себя перейдя на «ты», улыбаясь, сказал:
— Ты отличный парень. И здорово у вас, видно, все получилось. Желаю счастья, — он невольно вздохнул.
— Эх, — в свою очередь, вздохнул Прошин. — Я ведь тоже собирался на юридический. Но вот из-за Ленки пошел на филологический. Интересно, конечно. Но перспектива не та!
— Это, брат, ты уж зря. На такие жертвы пошел.
— Люблю ее очень, — сокрушенно покачал кудлатой головой Юра. — С ума просто сойти. Отец вот смеется, говорит: «Женитесь». А мама говорит: «Рано». Да чего это я! — вдруг опомнился он и с азартом воскликнул: — Слушайте! Я еще свидетелей найду! Я точно время помню. В одиннадцать ноль-ноль пришел и каждую минуту на часы смотрел. Ленку ждал. А ушел в двенадцать сорок пять. Только чтобы на лекцию не опоздать. Точно!
