— Ты что это? — спросил его участковый. — Да он совсем пьян, — обратился он ко мне. — Когда он успел? — Пронькин молча смотрел на участкового и вдруг икнул. — Где бутылка? — спросил участковый. Пронькин молчал. Участковый достал из кармана его пиджака бутылку. Она была наполовину пуста. — Когда это ты успел? — Пронькин смотрел на него мутными глазами, икал и молчал. — Когда мы его задержали около ящика, он был трезвый.
— Я и сейчас вполне, — сказал Пронькин.
— До утра проспишься, потом поговорим, — сказал участковый. — Идем.
Он отвел Пронькина в другую комнату и закрыл дверь на ключ.
Оказалось, что за вином Пронькин пришел один. Участковый заметил его, когда он шел еще по дорожке. Дойдя до куста со сломанной веткой, Пронькин сразу полез в овраг, подошел к яме, встал на колени и, наклонившись, достал бутылку, начал вставать. В это время к нему подошли участковый и инспектор уголовного розыска. Пронькин не пытался скрыться. Он удивленно смотрел на них, держа в руках бутылку.
— Как вы думаете, мог ли Пронькин один совершить кражу, убить сторожа, перепилить замок?
Участковый молча смотрел на меня.
— Не знаю. Темная личность, инвалид. Жена работает в колхозе. У них участок. Выращивают фрукты, овощи. Он торгует на рынке в райцентре. Даже в областной центр ездит. Пьет. Может быть, и сошелся с какой шпаной. Возможно, они вместе и совершили кражу. Товары увезли, а вино оставили ему.
— А может быть, и не увезли, а тоже спрятали в овраге. Думаю, что эту ночь нам придется провести там, — сказал я. — Коли похищенное спрятано в кустах, за ним могут прийти только ночью и незаметно вынести его. Днем это сделать невозможно.
Участковый взял шинель, и мы отправились в овраг. Инспектор уголовного розыска тотчас ушел оттуда в кабинет участкового. Спали мы по очереди. Однако ночь прошла спокойно. Никто в овраге не появлялся.
Утром мы вернулись, а инспектор ушел в овраг. Участковый привел Пронькина. Тот осторожно вошел в кабинет, поздоровался, шмыгнул носом, сел.
— Как самочувствие? — спросил я.
— Нормально, — нехотя ответил он и отвернулся.
— Расскажите, что вам известно о вине, которое находится в яме в овраге и за которым вы вчера вечером пришли туда.
Пронькин повернул в мою сторону голову, посмотрел, опустил глаза.
— Ничего не знаю, — сказал он. — Был сильно пьяный, Ничего не помню.
— У нас есть основания подозревать вас в убийстве сторожа магазина и в краже товаров со склада, в том числе и вина. Что вы скажете?
Пронькин тупо смотрел на меня.
— Никого я не убивал и ничего об этом не знаю.
— Не хотите говорить? — Пронькин молчал. — Я вас вынужден задержать до выяснения всех обстоятельств по делу, — сказал я Пронькину.
Он молча, словно не совсем понимая, о чем идет речь, смотрел на меня.
Оставив участкового с Пронькиным, я пошел в овраг. Вместе с инспектором уголовного розыска мы осмотрели там все кусты, ямы, обошли весь овраг. Однако ничего обнаружить не удалось.
«Что делать с ящиком? Оставить его или убрать? Если у Пронькина есть сообщники, они, наверное, догадались, что он задержан. Может быть, кто-то видел, как участковый вел Пронькина. За вином они, конечно, не придут. Оставлять его нет никакого смысла». Инспектор был того же мнения. Мы вместе вернулись обратно.
В присутствии понятых были произведены осмотр и фотографирование вытопатанного места за забором, следов, ведущих к оврагу, ящика с вином в яме, составлен протокол. Эксперт сделал слепки следов.
В доме Пронькина произвели обыск. Однако ничего, имеющего отношение к делу, обнаружено не было. «Может быть, участковый прав. Украденные вещи увезли, а вино оставили Пронькину», — подумал я.
Попросив участкового последить за тем, как будут развиваться события в деревне, о чем станут говорить люди, мы вместе с инспектором уголовного розыска, экспертом и Пронькиным, взяв с собою все собранные вещественные доказательства, уехали.
Приехав, я сдал Пронькина дежурному райотдела, а сам тотчас отправился к судебно-медицинскому эксперту. Он сказал, что исследование трупа закончено, картина, в общем, ясна.
— Смерть наступила от отравления снотворным, седуксеном. Руки ему связали, когда он был еще жив. Наружных телесных повреждений не обнаружено. Вот, в общем, и все, что я могу сказать, — закончил эксперт. Акт экспертизы он обещал представить в ближайшее время.
«Так, значит, сторож принял снотворное, — думал я на обратном пути. — При этом в смертельной дозе. Зачем? Может быть, он соучастник, а снотворное принял, чтобы оправдать себя: дескать, спал, ничего не знаю. Но почему в такой большой дозе? И почему у него были связаны руки? Обычно в случае соучастия сторожа его связывают, нередко наносят телесные повреждения, имитируя нападение. Снотворное в эту схему не вписывается, может быть, сторож принимал снотворное от бессоницы и на работе спал? Возможно. Следует поговорить об этом с его женой, заведующим магазином. Но, если бы он постоянно пользовался этим лекарством, он не ошибся бы в дозе. Скорее всего, такое большое количество снотворного ввел в его организм кто-то другой помимо его воли. Кто? Наружных повреждений нет. Значит, насильственный способ отпадает. Ввели незаметно для сторожа. Как? С каким-то напитком или пищей. Продукты сторожа целы. Значит, он пил или ел что-то другое. Возможно, их кто-то принес. Кто? Может быть, Пронькин? Эксперт сказал, что в желудке сторожа много жидкости, похожей на чай. Видимо, снотворное растворили в чае. Может быть, Пронькин угостил сторожа чаем со снотворными. Эту версию надо тщательно проработать. Необходимо: 1) проверить идентичность обуви Пронькина следам, обнаруженным около трупа, на территории склада и за забором; 2) поговорить с женой сторожа об отношениях его с Пронькиным; 3) побеседовать с завмагом. Может быть, были случаи, когда он заставал сторожа за чаепитием с Пронькиным, другими лицами; 4) срочно дать задание участковому, чтобы он изъял фарфоровый чайник, а также стакан и чашку из каморки сторожа с целью проведения экспертизы. Если Пронькин пил чай со сторожем там, то в остатках чая должен быть седуксен, — думал я. — Но, с другой стороны, если бы они пили чай там, то обязательно ели продукты сторожа. Но они целы. Значит… Возможно, Пронькин принес чай, содержащий раствор седуксена, и угостил им сторожа. Где? Может быть, у ворот или на территории. А когда сторож заснул, Пронькин связал ему руки и оттащил в угол. Возможно. Нужно все это проверить.
С обуви Пронькина были сделаны отпечатки. Когда их сравнили с обнаруженными на месте происшествия, оказалось, что они совпадают только со следами за забором, где была найдена разбитая бутылка. Следы около трупа, в том числе и оставленные одними каблуками, принадлежали не Пронькину. Так, значит, он был там не один. И тот, второй тащил спящего сторожа в угол, к забору. Кто он? Нужно еще раз поговорить с Пронькиным».
Когда он вошел в кабинет, я его вначале не узнал. Это был совсем другой человек: взгляд вполне осмысленный, глаза смотрели настороженно и внимательно.
— Следствием установлено, — сказал я, — что на месте преступления, кроме вас, был второй человек, который имеет отношение к краже и смерти сторожа. Скажите, кто он?
— Я ничего не знаю об этом, — ответил он, по-прежнему настороженно глядя на меня. — О смерти сторожа я тоже ничего не знаю и никакого отношения к ней не имею.
— А кто имеет? — спросил я.
— Не знаю. Я ничего не знаю, никого не убивал.
— Кражи вина вы тоже не совершали? — Молчание. — Пронькин, ваше поведение только усугубляет вашу вину. Посудите сами: совершена кража, в том числе украдено вино, отравлен сторож. На бутылках, обнаруженных в овраге, отпечатки ваших пальцев. Около забора склада и на поле — следы ваших ног. Задержали вас около украденного вина, когда вы пришли за ним. Кто поверит вам, что ничего не совершали и ничего не знаете? — Пронькин опустил голову. — Кто еще участвовал в краже? Где остальные вещи? Кто дал снотворное сторожу?
