дороге возникла пробка из машин. «Уазик» прижал такси к обочине. Бойцы СОБР в масках и бронежилетах с автоматами молниеносно окружили машину, распахнули дверь, выволокли милиционера, положили на капот.
Кричали что было мочи наперебой:
– СОБР!..
– Работает СОБР!..
– Лежать, руки на капот!..
Червонцев снова сдвинулся на сиденье вперёд, стал командовать, указывая рукой:
– Веня, подъезжай ближе, чтобы он мог Марию рассмотреть у нас в машине – пусть знает, что он попался на живца! – обернулся к девочке: – Мария, пододвинься к окошку!
Щербаков подъехал почти вплотную, остановился, неторопливо вместе с оперативником вышли из машины, подошли к Шувалову.
Тот, уперев раздвинутые ноги в бордюр дороги, корпусом лежал на капоте такси. Голова чуть приподнята – смотрел в салон подъехавшей «шестёрки». Видел на пассажирском сиденье Марию.
Щербаков наклонился к его лицу:
– Ну что, Паша, девочка знакомая?
Мария продолжала смотреть на своего экскурсовода через окно. Он показался таким маленьким и беззащитным. А вокруг него все бряцали оружием, сверкали амуницией, были довольны и надменны. Марии стало жаль этого милиционера. Она подумала о том, что, возможно, сотрудники ошиблись и теперь этот неудачник пойдёт в тюрьму, будет сидеть за решёткой. А она этому способствовала. Согласилась быть «подсадной уткой».
А ведь он не сделал ей ничего плохого, просто пригласил на свидание и так интересно рассказывал о городе. Она почувствовала, как начало сводить веки, из глаз медленно потекли слёзы.
Щербаков еле сдерживался – внутри всё клокотало, глядел на жалкого пожухлого подонка. И неожиданная уверенность в правоте своего дела заполнила всё его сознание, точно Шувалов источал преступный аромат садиста-убийцы. Вениамин чувствовал, как закипает внутри кровь, руки готовятся сжать горло маньяка и трясти, пока не оторвётся голова. Он схватил Шувалова за плечо и приподнял от капота, заставил посмотреть себе в лицо, захрипел шепотом, полным ненависти:
– А меня узнаёшь? Может, форму подполковника надеть? На перекрёстке с проспектом Большевиков, помнишь, ты остановил Юлю Дудину? Девочку в оранжевой куртке с красным ранцем за спиной, на меня глядел – я сидел в машине в форме подполковника. И не страшно тебе было потом эту девочку убивать? Ведь это ты, ты Юлю убил!
Глаза Шувалова расширились, челюсть задрожала. Он хотел что-то сказать, но не мог – начал икать. Из глаз на капот полились слёзы. С крыла машины начало капать, запахло мочой. Бойцы застегнули на нём наручники, отстранились.
Шувалов выпрямился, с внутренней стороны брюк, увеличиваясь вниз, ползли тёмные пятна. Он огляделся по сторонам, снова остановил свой заплаканный взгляд на Марии, увидел слёзы на её щеках. Подумал, что не сделал ей ничего плохого. Быть может, он и не решился бы на то, что задумал вчера. Ему действительно было жаль эту девочку, потерявшую родителей. И это общение, возможно, стало бы роковым в его жизни – он перестал убивать…
Мария схватилась за Червонцева, спрятала лицо за его плечо. Залепетала:
– Виктор Иваныч, а может, он невиновен? Посмотрите – он плачет!
Червонцев, не глядя, обнял Марию:
– Успокойся, девочка, он уже никого не убьет, мы его теперь не отпустим. Тебе бояться нечего! Пусть видит, какая ты смелая.
Мария выглянула из-за плеча Червонцева.
К Шувалову подвели понятых, стали производить досмотр. Из карманов вытащили перочинный нож и чёрный капроновый комок, развернули – это были колготки, разрезанные в промежности.
Увидев изъятые вещи, Шувалов вспомнил всё, точно это другой человек только что готовился стать примерным гражданином. А он, переполненный слезами девочек, их криками и мольбой, предсмертными стонами, не в силах держать в себе этот ужас. В голове зашумело, точно прорвалась плотина чужого горя, плескающегося внутри. Он затрясся, попытался говорить, но от волнения голос пропал. Стал сипеть:
– Послушайте, послушайте меня, я – Шувалов Павел Алексеевич – делаю чистосердечное признание в том, что Юлю Дудину убил и ещё сделал четыре преступления. Я раскаиваюсь об этом очень и думаю, мне это зачтётся…
Щербаков с презрением замахнулся на него рукой:
– Мразь! – затем повернулся к своим оперативникам: – Везите его в прокуратуру, а по дороге помогите вспомнить подробности остальных эпизодов.
Он вернулся в машину, сел за руль.
Червонцев нетерпеливо спросил:
– Ну что он там лепетал?
Щербаков выдохнул:
– Вспомнил всё… Просил учесть, голос со страху потерял. – Вениамин почувствовал, как стало свободно дышать: – Ребята его в прокуратуру повезли.
Червонцев заулыбался, погладил девушку по голове:
– Ну вот видишь, Машенька, бояться теперь нечего! Убийца будет сидеть, – обернулся к Щербакову: – С боевым крещением тебя, подполковник! А то привык бумажки перекладывать под корягой!
Протянул ладонь.
Щербаков крепко пожал её и не удержался – обнял своего начальника через сиденье, прижал к себе его большое тучное тело, голос слегка надломился:
– Это вам спасибо, Виктор Иванович! Я теперь понял, как это – за людей отвечать.
Мария перестала плакать, тихо сидела на заднем сиденье, успокоилась. Смотрела на сотрудников. Не ощущая той глубокой милицейской радости, но чувствуя свою причастность, начала улыбаться. И когда мужчины обнялись, облегченно вздохнула, ушли все сомнения и переживания, прижалась к толстому тёплому боку Червонцева, прислонилась головой к его плечу и закрыла глаза. Удивительная защищённость и любовь к этим настоящим мужчинам окутали её. С горечью подумала, что у неё ещё так много планов впереди и как сложится дальнейшее, никто сказать не может, но эти мужчины её не бросят.
Червонцев перекинул руку и обнял Марию. Взор его затуманился. Ему неожиданно показалось, что вот это и есть его семья, о которой он мечтал: сын, дочка. А скоро подойдёт и супруга, окутает нежным ароматом ландышей, спросит, как обычно:
– Ну шо, сысчик, сыскал ли ты сегодня своё счастье? Аль нет? Ну иди тогда ужинать…
Щербаков первым пришёл в себя, отстранился:
– Ну что, отвезу вас по домам? А то мне ещё в областную прокуратуру надо заглянуть – посмотреть, как там дела.
Червонцев продолжал сидеть, обнимая девушку, не хотел отпускать:
– Знаешь, Веня, отвези-ка ты нас с Машенькой ко мне домой! Пока ещё родителей не нашли. Нечего ей,
