милой, по гостиницам болтаться. У меня места хватит.
– Да меня уж на выписку готовили, а вещи – как забирали, так всё при мне. Да и больничный мне ни к чему, – в Управлении, небось, уже приказ готов об отставке, – наклонился к Марии: – Если, конечно, внучка не возражает!
Мария с печалью посмотрела в доброе полное лицо Червонцева, сердечко неприятно кольнуло, она через силу улыбнулась:
– Не возражает, дедушка, не возражает!..
Глава 23. Нарушенный триумф
Как только Щербаков выехал из города, затмевая солнечные лучи, пошёл плотный моросящий снег. Это был первый вестник надвигающейся зимы. Шёл плотной завесой, изредка концентрировался – сыпал мелкими зёрнами, большая часть которых, подхваченная ветром, не успевала долетать до земли – превращалась в прозрачные капельки, оседавшие на лобовом стекле машины, стволах деревьев, зелёной пожухлой траве.
– Вот и зимушка грозит! – радостно отметил Червонцев.
Он счастливо глядел, как снежные заряды сражаются с лучами солнца, прямо над землёй образуя миниатюрные сказочные радуги. И эти разноцветные полосы казались ему праздничным победным салютом.
Верхушки сосен то пропадали в белесом тумане, то появлялись вновь. Множество машин остановилось на обочине. Люди выходили, удивляясь редкому явлению. Поднимали руки, ловили снежинки, подносили к губам. И Червонцеву казалось, что его душа парит вместе с переливающимся фейерверком и падает на тёплые человеческие ладони. Он чувствовал на себе согревающее благодарное дыхание этих людей, мир стал более тёплым и родным.
Отвезя начальника и Марию, Щербаков поехал на Лесной проспект в областную прокуратуру. Там полным ходом шли следственные действия. В кабинете прокурора Шувалов при понятых и оперативниках хрипя рассказывал на магнитофон о своих жертвах, совершенно не смущаясь и не переживая, точно речь шла о выпечке хлеба.
Вениамин заглянул в соседний кабинет – там был накрыт журнальный столик. Вокруг сидели областные начальники и сам прокурор – у всех был праздник. Початая бутылка водки ходила по рукам. Закусывали консервами. Предложили стопочку Щербакову – он отказался:
– Не пью. Понимаю, что праздник, но извините!
Прокурор нахмурился:
– Тогда езжай на обыск к родителям Шувалова. Вон мой заместитель машину не может найти, сделайте обыск, допросите – может, что существенное в их логове найдёте. Выясните, как они сумели маньяка вырастить?
Щербаков вышел в коридор и увидел молодого человека в костюме с папкой подмышкой. Спросил:
– Вы на обыск?
Парень кивнул.
– Поехали! – Щербаков махнул ему рукой, чтобы следовал за ним: – Только адрес возьмите, а то у меня нет с собой.
Парень радостно устремился за Вениамином:
– У меня всё есть!
Квартира родителей Шувалова находилась в спальном районе. Они были дома. Открывать дверь в коридор вышли вместе.
Как только заместитель прокурора представился, отец Павла кивнул:
– Я сейчас, – взял жену за плечи и увёл в дальнюю комнату, затем вернулся, объяснил: – Сказал ей, что это ко мне по бывшей работе. У нас там постоянно дела возбуждают по контрабанде и хищениям с тех пор, как я ушёл, – вызывают повестками. А толку что? Начальство корабли за границу продало как металлолом, моряков выгнали за ворота. А теперь тех же моряков таскают в следствие. Наверно, виновного хотят назначить! Что творится? Жена недавно инсульт перенесла, ей волноваться нельзя. Мне невестка позвонила, сообщила, что Павлушу забрали. Так я матери не рассказал – зачем волновать, разберутся, отпустят. В милиции такой же бардак, как и во всей стране. Как думаете – отпустят?
Щербаков слушал разговор, молчал, смотрел на отца маньяка. Высокий худой старик, на вид – под восемьдесят, весь седой. Под спортивным костюмом надета тёплая шерстяная морская тельняшка, на ногах – мохнатые шлёпанцы.
Стены квартиры увешены яркими импортными коврами, деревянными масками индейцев, на полу – палас. Сервант заполнен хрусталём. На трельяже – фарфоровые статуэтки и множество импортных флаконов от духов. Всё покрыто пылью. Огромный ламповый телевизор в углу прикрыт белой кружевной салфеткой. За ним на полочке несколько икон, рядом потухшие свечки в стопке.
Заместитель прокурора уселся за круглый стол, стоявший посреди комнаты, стал раскладывать бумаги, обратился к хозяину:
– Можно ваш паспорт?
Мужчина достал паспорт из ящика трельяжа и положил на стол, обернулся к Щербакову:
– И вы присаживайтесь, я сейчас, – убежал в соседнюю комнату, принёс толстый альбом в бархатном переплёте. Кивнул на диван: – Садитесь.
Когда Вениамин устроился, старик присел рядом, раскрыл альбом, стал перебирать фотографии:
– Вот посмотрите, – показал фото мальчика в аккуратной школьной форме, – это Павлуша в третьем классе! Посмотрите на него – просто ангелочек! Никогда не грубил, матери по дому помогал. Я-то всё по морям. Но про семью никогда не забывал. А приеду – они меня встречают, сынок лаской светится. Вон – даже улыбка говорит о его доброте. А здесь уже в морской форме – по моим стопам хотел пойти, в поварское училище поступил. Рассказывал, что там его уважали. Видите шрамик на бровке – это он на танцах за девочку заступился. Уже взрослый, а всё такой же светлячок. Как он в детстве стишки читал, стоя на стуле, – вот на этом самом, – он указал стул под следователем. – Не может он быть жестоким, неоткуда ей взяться жестокости этой – с дворовыми мальчишками никогда не дружил из-за их грубости. Всё больше с девочками. Соберутся у нас под окном и зовут его играть, кричат: «Павлу-у-ша, выходи, Павлу-у-ша…»
Щербакова передёрнуло – вот здесь читал стихи будущий убийца, ходил по комнате, сидел на этом диване, смотрел в окно. Если бы только его подружки знали, кого они приглашают поиграть! Сдержаться не мог, тихо сообщил:
– Он детей убивал… девочек…
Старик вскинулся, в глазах мелькнул ужас, но быстро растворился, сменился недоверием. Снисходительно улыбнулся:
– Да что вы! – посмотрел на дверь соседней комнаты и продолжил уже тихо: – Этого быть не может! Он девочек любил, у него же дочка маленькая растёт. Если бы вы видели, как он с ней общается, просто обожает её. Часа без неё прожить не может. На обед со службы
