…В господине, который сидел на кожаном диване и попыхивал короткой трубочкой, Сашу поразили розовые маленькие ушки с острыми кисточками сверху, как у рыси, а также глаза, пронзительные, бесстрашные, устремленные, казалось, не на мальчика, а сквозь него. Саша оценивал людей не рассудком, как взрослые, а чутьем, и редко ошибался. Человек на диване был мудрый, всезнающий, но в его сердце скопился черный огонь, как в котле с кипящей смолой. И серая, пронизанная золотыми нитями аура вокруг головы; на мгновение мальчик даже зажмурился. Мужчина поманил его пальцем и указал на скамеечку внизу.
– Садись, Саша-джан… Поговорим мало-мало.
Мальчик послушно присел, ожидая чего угодно. Люди с золотистой аурой непредсказуемы. Но он точно знал, что этот человек не желает ему зла.
– Почему не спросишь, куда попал, Саша? Неинтересно, да?
– Разве что-нибудь изменится оттого, что я буду знать, где я? – ответил мальчик.
Господин улыбнулся – и это выглядело так, как если бы темное небо осветилось солнцем.
– Может быть, изменится, может быть, нет. Все зависит от тебя, Саша. Как тебе спалось?
– Спасибо, хорошо.
– Тебя покормили утром?
– Нет, но я не голоден.
– Ах как нехорошо… – Господин хлопнул в ладоши, и в комнату вошел мужчина в странном одеянии – в шароварах, в ярко-алой рубахе, с кинжалом у пояса и с папахой на голове.
– Побыстрее принеси гостю еды, пожалуйста, Муса, – с улыбкой обратился к нему хозяин. – Иначе он умрет от голода, и мы никогда не узнаем, что у него на уме.
Абрек поклонился и исчез, не взглянув на мальчика. Исламбек пососал трубочку, задумчиво разглядывая Сашу. После долгой паузы сказал:
– Скажи, Саша, как жил у бешеной собаки Атаева? Он тебя бил, пугал, обижал?
– Нет, господин Исламбек, он относился ко мне хорошо.
– Откуда знаешь мой имя?
– Слышал, как вас называли слуги, – соврал мальчик.
– Ага, молодец… Тебе, кажется, четырнадцать, да?
– Через четыре месяца.
– О-о, совсем взрослый юноша… Значит, тебе нравилось жить у бешеной собаки Атаева?
– Не очень, – признался Саша. – Но ведь с ним моя мать. Где мне еще быть.
– Теперь есть где, Саша, – как о чем-то очень важном и решенном сообщил Исламбек. – Поедешь далеко-далеко, где настоящий рай… Скажи, правда умеешь предсказывать про людей?
Мальчик искренне удивился.
– С чего вы взяли, господин Исламбек? Я такой же, как все.
Исламбек хитро прищурился.
– Мы следили за тобой, Саша… На прошлой неделе ты сказал другу, что с ним будет беда, а потом он пошел и сломал себе ногу. Разве так не было?
– С Алехой Фоминым? – вспомнил мальчик. – Да, было. Но я имел в виду другое. Он слишком выпендривался. Это случайное совпадение.
– Случайных совпадений не бывает, – заметил Исламбек и прищурился еще хитрее. – У меня трое сыновей, Саша, и две дочери, но никто из них не бродит по банковским сайтам, как по домашней кладовой. Кто тебя этому научил?
Вопрос застал мальчика врасплох – и он смутился.
– В этом нет ничего плохого. Я просто развлекаюсь.
– Саша, тебе нечего боятся. Бешеный собака Атаев большой дурак. Не разглядел, кого приютил под боком. Зато мы знаем все. Поэтому ты здесь. Нам выкуп не нужен. Нам нужен ты, Саша.
Разговор прервался, абрек в папахе принес поднос с угощением и поставил у ног мальчика. Спросил, не надо ли еще чего-нибудь. Исламбек отпустил его небрежным движением руки. Саша взял с подноса розовобокое яблоко, надкусил. Но ему было не до еды. Поедешь далеко-далеко, сказал горец. Туда, где рай. Где рай у чужеземцев? В горах, в пещерах, на крыше Памира, в трущобах Нью-Йорка – поди угадай. Но уж точно не в Москве. Значит, предстоит дальняя дорога. Значит, он не скоро увидится с мамой и вряд ли в ближайшее время услышит насмешливый голос отца. Это огорчило Сашу, хотя само предстоящее путешествие не пугало. Он ни на секунду не усомнился, что Исламбек сказал правду. Черный дядька Руслан тоже никогда не врал, за исключением тех случаев, когда говорить правду было невыгодно. Эти люди, спустившиеся в Москву с гор, часто погружаются в смутные, наркотические видения, в грош не ставят человеческую жизнь, особенно чужую, но для тех, кого любят, их сердца открыты и речи честны. Другое дело, что из-за склонности к фантазиям и детского ума, они сами редко отличают правду от лжи. В Сашином классе все мальчики и две девочки были детьми новых русских кавказского происхождения, и он подружился со всеми, а на азербайджанке Мариам обещал жениться. Сказал для красного словца, чтобы сделать милой смуглянке приятное, но она поверила, и вот уже с полгода они считались обрученной парой. Дошло до того, что однажды к нему подошел старший брат девушки, бизнесмен Карим, и по-доброму предупредил, что по их обычаям нельзя трогать девушку до свадьбы, кто это сделает, тот дня не проживет. Саша уверил брата, что у него и в мыслях нет ничего подобного, девичья честь для него дороже собственной жизни. После этого, расчувствовавшись, Карим подарил ему амулет: засушенное человеческое ухо на шелковом шнурке, принадлежавшее якобы какому-то поганому федералу.
– Кушай яблоко, кушай, не стесняйся, – поощрил Исламбек, посасывая трубочку и глядя на него увлаженными глазами. – Ни о чем не спрашиваешь, хорошо. Молчаливый человек самый надежный. Болтунам нельзя верить, тебе можно. Из тебя выйдет настоящий воин, смерть гяурам. Проси чего надо, пока я здесь.
– Ничего не надо, – сказал Саша. – Но если можно, матери позвоню. Все-таки она, наверное, волнуется.
Исламбек нахмурился.
– Позвонить можно, но зачем? Подумай сам. Постепенно забудь про мамочку, папочку. Тебя ждут большие, важные дела. Кто такие мамочка, папочка? Мы про них тоже знаем. Папочка водку пьет. Он, Саша, обыкновенный русский раб. Мамочка бешеной собаке Атаеву за деньги продалась, подстилка собачья. Они недостойны такого сына, как ты. Забудь про них. Чем скорее забудешь, тем лучше. Мужчиной станешь, кровь врага прольешь, самому будет смешно. Веришь мне?
Саша поднял глаза, пытаясь подчинить восточного владыку своему взгляду, но это не удалось. Со многими удавалось, в том числе с учителями, но сейчас вышла осечка. Мрачный огонь, пылающий в груди абрека, не допустил соприкосновения, хотя он и хлопнул рукой по лбу, словно убил комарика. Добродушно рассмеялся.
– Не нравится, да? Ну разозлись. Заступись за мамку с папкой. Понимаю, какие ни есть, других у тебя нету.
Мальчика не задело то, что Исламбек сказал об его родителях, к ним грязь не прилипнет, но он понимал, что должен ответить достойно. Если проглотит оскорбление, уронит себя в глазах человека, от которого, возможно, зависела его судьба. Времени на размышление не было, высказал первое, что пришло в голову:
– Вы сильный мужчина, господин Исламбек. Некрасиво себя ведете.
– Что – некрасиво?
– Оскорблять того, кто не может дать сдачи.
– Неужели? Если бы мог, что бы сделал? Наверное, укусил бы? Ишь как глазенки сверкают. Наверное, убил бы?
– Конечно, – кивнул Саша. – Что тут думать.
Исламбек уточнил:
– Не побоишься? Убьешь? За то, что папу с мамой обругал?
– Пустой разговор, – сказал Саша. – Проверить все равно нельзя.
– Почему нельзя? – Исламбек закопошился, уши с кисточками побледнели. Вдруг выудил откуда-то из диванного валика крохотный, как игрушечный, пистолетик, швырнул мальчику. – На, стреляй. Смой оскорбление кровью.
– Зажигалка? – спросил Саша.
– Зачем зажигалка? Хороший пушка. Доску пробивает насквозь. Покажи, какой ты горячий.
Конечно, Исламбек над ним издевался, хотя пистолет, аккуратно легший в ладонь, действительно был настоящий, дамский браунинг. Но никогда хитрый восточный лис не доверил бы ему заряженное оружие. Он просто проверял его, а зачем ему это понадобилось, другой вопрос. Саша улыбнулся, поднял руку и спокойно нажал курок три раза подряд. И услышал три мерных, сухих щелчка, будто расколол орех.
– Да-а, Саша-джан, – уважительно заметил Исламбек. – Из тебя выйдет толк. Какой отчаянный голова. Однако пошутили и хватит. Кушай яблоко, дорогой.
– Спасибо, я сыт, – ответил мальчик.
В багажное отделение старой «Аннушки» его загрузили в деревянном ящике, на котором поверх красной полосы выведена яркими черными буквами надпись: «Не кантовать». Очнувшись от тряски, он быстро сообразил, что куда-то летит. Вечером к нему в подвал заглянул веселый дядька в черном берете и усыпил уколом в вену. Больше Саша ничего не помнил до этого мгновения, когда пришел в себя в замкнутом деревянном пространстве, с просвечивающими дырочками перед глазами. Он не испугался и не обрадовался. Деревянный ящик перевозил его из одной жизни в другую. Все дальше отодвигались лица родителей, и только за эти два дня он по-настоящему впервые ощутил горесть разлуки. Может быть, он никогда их больше не увидит и они не узнают, как он их любил. Портил им кровь, грубил, строил из себя невесть кого, но ни разу не нашел простых слов, чтобы сказать, что из всех людей только они ему дороги, да еще так сильно, что он пока не представляет, как жить без них. В темном ящике сердце охватила тоска.
