Этот костолом боялся ошибиться в своем диагнозе, и когда он распрямился наконец-то, на его носу висела капелька пота. Сам же Седой был мокрым от того непомерного напряжения, в котором находился все это время. А фельдшер между тем бубнил напористо:
— Повторяю еще раз! У арестованного перитонит, и я, как врач, обязан принять соответствующие меры. — Этот алкаш в халате, видимо, не хотел, чтобы его уличили в пьянстве во время дежурства, и от этого его речь была хоть и напористой, но в то же время витиевато-напыщенной.
— Так принимай! — огрызнулся дежурный офицер.
— Легко сказать, принимай. Я-то приму, но сегодня суббота, к тому же уже вечер. В санчасти кроме меня ни одной собаки больше нет, хирург только в понедельник будет. А этому, — кивок на обнаженного арестанта, — срочно нужна операция.
На какое-то время в приемной воцарилась тишина, наконец корпусной прохрипел:
— А ты того… случаем, ошибиться не мог?
— Не мог! — огрызнулся медик. — Так просимулировать приступ аппендицита просто невозможно. Понимаешь, сапог, невозможно!
Он сделал ударение на слове «так», и Крымов невольно сжался, прося милости у Бога и вспоминая уроки двадцатилетней давности, когда опытнейшие врачи с погонами на плечах натаскивали курсантов на профессиональной симуляции аппендицита и еще нескольких заболеваний, что могло бы пригодиться, случись непредвиденное. Тонкости, конечно, подзабылись, но главное…
— Ну и? — обозленно протянул обиженный «сапогом».
— Операция нужна. А у нас, как я тебе уже говорил…
— Короче, лепило, — оборвал оправдания корпусной, — чего предлагаешь?
Обдавая больного парами застарелого амбре, фельдшер огласил свой приговор:
— Госпитализировать! Причем срочно.
— Ты что… хочешь сказать, что…
— Да, именно это я и хочу сказать, — не терпящим возражения тоном произнес явно обозленный врач. — Надо вызывать конвой и везти этого чудика, который уже завтра может оказаться жмуриком, в горбольницу. А иначе…
Он явно сбрасывал с себя ответственность за жизнь подследственного, которому вскоре, возможно, придется сколачивать деревянный бушлат.
— Так куда ж его везти такого? — смирившись с этим решением, уныло произнес корпусной, и его состояние можно было понять. Привези он сейчас в больницу измордованного подследственного, на котором нет живого места, об этом тут же будет знать весь город, а пресса поднимет такой вой, что мало не покажется. И в то же время… случись вдруг во время дежурства смерть арестованного, тем более москвича, за которым неизвестно кто стоит, и начни прокуратура раскручивать это дело… Это уже попахивало служебным расследованием со всеми вытекающими последствиями.
— Раньше надо было думать, — хмуро пробубнил фельдшер, накрывая Антона простыней. — А сейчас вызывай своих контролеров, чтобы помогли привести в божеский вид этого жмурика. В больницу повезем.
…Теперь Крымова мяли пальцы дежурного врача хирургического отделения городской больницы. Несмотря на субботний вечер, этот мужик оказался на удивление трезвым, и после прощупывания брюшной полости пришел к заключению, что больного придется оперировать.
— Когда? — хмуро спросил старший конвоя.
— Что когда? — не понял хирург, ополаскивая под краном руки.
— Оперировать когда будете?
— Ну-у, во-первых, придется все анализы сделать, так что не раньше чем в понедельник, — пожал плечами врач, и Седой увидел, с какой неприязнью он покосился на прапорщика. Потом спросил, кивнув на синюшного от побоев пациента (а ведь старался, очень старался тюремный лепила, прибирая своего клиента в горбольницу, даже кровяные подтеки спиртом протер и голову от спекшейся крови отмыл): — Что, клиент, поди, с нар ненароком упал?
— Не, — ощерился старший конвоя. — Это его опера приложили, когда с риском для собственной жизни брали. Опасен, с-сука, весьма опасен.
— Убийца, что ль? — подыграл ему хирург.
— Угу, — подтвердил прапор и, видимо считая вечер вопросов законченным, перешел на доверительный тон: — И поэтому его необходимо определить в отдельную палату.
— Знаю, не впервой, — буркнул врач, однако тут же поинтересовался: — А если вдруг убийца этот сбежать надумает?
Конвоир снисходительно хмыкнул:
— Да куда он на хер денется? Я же с ним охрану оставлю.
И опять Седого везли на каталке, но теперь по больничному коридору, где пахло йодом, лекарствами и еще чем-то необыкновенно знакомым, что сопровождало его порой по жизни. Потом в небольшой одиночной палате санитары перегрузили пациента на кровать с белой простынью, что уже казалось счастьем, и его избитое, ноющее от побоев тело словно растворилось в этом медицинском комфорте.
Врач, добрая душа, чтобы облегчить страдания больного, вкатил ему какой-то укол, после которого не только отступила разлившаяся по телу боль, но и сами собой стали закрываться глаза, мозги заволокла подступающая дремота и он словно проваливался в состояние невесомости, вздрагивая каждый раз, когда воспаленное сознание возвращало его в пресс-камеру СИЗО. Перед тем, как его забрали в санчасть, над ним склонился Сиська и почти в самое ухо прошептал доверительно:
— Ты того, Седой… только не вздумай в ящик сыграть. А насчет малявы не волнуйся. Считай, что она уже в кармане Мессера.
Проснулся Крымов от прикосновения к плечу и даже удивился тому, что сразу же открыл глаза. Палата была наполнена длинными, с багряной подсветкой лучами заходящего солнца, и он не понял даже, сколько же проспал после укола. Привыкнув к этому солнечному свету, которого он был лишен в камере, уже более осмысленно всмотрелся в лица трех мужиков, которые прервали его сон. Тот, который тронул его за плечо, оказался врачом, сменившим дежурного по отделению, второй — спортивного телосложения брюнет, истинные корни которого выдавал корейский разрез глаз, и третий — уже чистой воды кореец, видимо потомок оставшихся в СССР после того, как закончилась война в Корее.
Седой покосился на прикрытую дверь, и в его мозгах стало кое-что проясняться.
Предназначенный для охранника стул был пустой, а это значило, что появившиеся в палате незнакомцы не желали иметь лишних свидетелей при разговоре с пациентом. Он перевел взгляд сначала на врача, затем на одного брюнета, потом на другого, и тут же подвел итог своему экспресс-исследованию. Если этот приятной наружности посетитель в дорогом, прекрасного покроя сером костюме и имел какое-то отношение к силовым структурам, то не иначе как к офицерскому корпусу, причем в звании не ниже майора. Теперь надо было ждать дальнейшего развития действий, причем первый ход должен был сделать именно владелец корейского разреза глаз.
Врач, между тем, присел на стул, взял левую кисть пациента в свою ладонь, отсчитав положенные секунды, проверил пульс и, явно довольный результатом, повернулся лицом к Корейцу, как мысленно окрестил шеголеватого брюнета Антон.
— Ну что ж, теперь, пожалуй, могу оставить вас одних. Если вчера этот больной находился в критическом состоянии, то сейчас… Я, конечно, не дам гарантии, что
