– Желание есть, но сегодня я дежурю до утра…
– Зато завтра, полагаю, день отдыхаешь – вот и дерзай!
Руслан что-то прикинул и с сомнением сказал:
– А потом? Кто мне даст работать по закрытому делу?
– Вот здесь инициатива принадлежит тебе самому! Ищи окошки в рабочем времени, используй свободное, а как ты хотел?
Широков заметил, что не до конца убедил лейтенанта и добавил:
– Загляну я сегодня к твоем начальнику розыска – переговорю. Он хоть не такой лапоть, как ваш следователь?
Воспрянув духом, Руслан сообщил, что шеф – отличный мужик, все схватывающий на лету. Затем, пообещав держать связь, откланялся.
Ваня стоял, опираясь локтями на перила, и наблюдал отбытие дежурной машины.
– Вещи Гошины забрали, – кивнул он на капитана, загружавшего полосатый чемодан в задний отсек «уазика». – Посекретничали? И до чего же вы договорились?
– Военная тайна! – усмехнулся Станислав. – Мы на обед не опаздываем?
– Уже опоздали… И все из-за тебя! Меня, понимаешь, изолировали… Почему я должен страдать, не зная ради чего?
Медведев обиженно засопел и продолжал в том же духе:
– С милиционером поговорить не дал! Как Гоша разбился, я в результате не узнал! Я, может, вопросы хотел задать, уточнить кое-что…
– Что, например? – удивился Широков.
– Почему Гоша бутылкой в стену засветил?
Широков несколько опешил и внимательно посмотрел на приятеля.
– Ты подслушивал? – в его голосе зазвучали сердитые нотки.
– Я не подслушивал! Я – слышал… Дверь не закрывалась плотно, вот и… Не сердись, пожалуйста!
Просьба прозвучала по-детски жалостливо и искренне. К тому же Ваня забавно прижал ладошки к груди, изображая раскаяние. Станислав рассмеялся и обреченно махнул рукой, потом обнял приятеля за плечи и повел обедать.
Черкасовы как раз спускались по ступенькам столовой, когда подошли Широков с Медведевым.
– Станислав Андреевич! – почти бросилась навстречу Ольга Петровна. – Голубчик! Вас только отпустили?
– Увы… – развел руками Широков, собираясь ограничиться этим и проскочить мимо. Медведев уже прошел в зал, обернувшись в дверях и показав язык.
– Какой день! Какой ужасный день! – продолжала патетически старушка. – Вы посмотрите: сплошные беды у людей!
– Беды?
– Да! Вы не сильны в астрологии? Нет? Наверняка сегодня страшные магнитные бури!
– Возможно, но…
– Точно! Совершенно точно!
Ольга Петровна перевела дух.
– Сначала – ужасная смерть Гоши! Чтобы там о нем плохого ни говорили, он все же человек… Живая душа!
Разволновавшаяся женщина достала из-под манжета носовой платочек и коснулась им краешка глаза.
– Потом еще мальчик нашей соседки – ну, вы знаете Машу из седьмой – упал на детской площадке с перекладины и сломал ногу!
У Татьяны Андреевны на моих глазах случился сердечный приступ, и я ее, душечку, валерианкой отпаивала: получила, бедная, письмо от близкой подруги, что сын у той умер. Она юноше крестной была.
Ольга Петровна всплеснула руками и торопливо добавила:
– И, в довершение всему, минувшей ночью кочегар из нашей санаторской котельной паром насмерть обварился! Ужас!
Егор Петрович, все это время стоявший рядом, многозначительно закивал, разделяя чувства своей супруги.
– Успокойтесь, Ольга Петровна, так уж жизнь наша устроена: то густо, то – пусто! Может, на самом деле вчера и сегодня – не самые лучшие дни для этого санатория и отдыхающих в нем людей! – согласился Широков. И прибавил, желая успокоить женщину.– Зато завтра-послезавтра все войдет в прежнее русло. Так всегда бывает!
С этими словами он поспешил в зал, перепрыгивая через две ступеньки.
Прямо из столовой Широков повел Медведева в Приморский парк, пояснив, что хочет сам посмотреть место, где все случилось. Без помощи мороженщицы злополучную беседку пришлось бы искать долго. Она стояла в стороне от центральных аллей, и вела к ней только одна дорожка, длиной метров двадцать, закрытая по бокам рядами декоративно подстриженных кустов. Сама беседка представляла из себя классическую ротонду, внутри которой вдоль перил стояла пара скамеек. Когда-то белая, штукатурка теперь утратила свою свежесть, а местами и вовсе отвалилась, что придавало строению затрапезный вид. Посередине дорожка упиралась прямо в ступеньки. Слева и справа беседку прикрывали те же кусты. И только прямо, между колоннами, открывался чудный вид на море. В целом место производило унылое впечатление.
– Вечером тут, должно быть, и того веселее! – сказал Ваня, выразительно кивнув на единственный фонарный столб с пустым глазом плафона.
– Да уж…– согласился Широков, проходя внутрь ротонды и морщась от едкого запаха мочи. – Не хотел бы Я в таком месте свести счеты с жизнью!
– Кому что нравится, – философски заметил Медведев, перегнувшись через перила и разглядывая берег.
Станислав тоже наклонился. Далеко внизу у груды окружавших скалу камней песок был истоптан – там, очевидно, и лежало тело.
– Метров тридцать будет, – прикинул Широков. – Выступов на скале нет, значит, падал прямо, без помех, а?
– Пожалуй… Только вот перила…
– Что – перила?
– Я пытаюсь рассмотреть процесс с точки зрения моей любимой математики, – пояснил Ваня. – Если я правильно помню, рост Бицы, то, учитывая высоту ограждения, центр тяжести тела располагался так, что сам выпасть Гоша мог только в том случае, когда б зачем-то навалился животом на перила, пытаясь, допустим, разглядеть под скалой нечто его интересующее. Причем, должен был даже встать на цыпочки, а то, что падал он именно из такого положения, лично у меня сомнений не вызывает. Достаточно учесть вес тела, форму скалы и траекторию, если, конечно, точку падения мы с тобой определили верно.
– Да? – с неподдельным интересом спросил Станислав, внимательно следивший за изысканиями приятеля.
– Можешь во мне не сомневаться! Если бы Гоша прыгнул через перила, что маловероятно при его комплекции, или же спрыгнул вниз, стоя на перилах ногами, тело бы упало ближе к воде.
– По-твоему выходит: просто потерять равновесие – подскользнуться там или оступиться – и случайно кувырнуться Гоша не мог?
– Ты правильно понял…
– Иными словами, либо Гоша перегнулся, рассматривая подножие скалы, у него закружилась голова, и он полетел вниз, либо… его могли подтолкнуть, так?
Медведев повел плечами, показывая, что другого объяснения лично он не видит. Широков присел на скамью и задумался, покусывая верхнюю губу. Машинально он провел ладонью по шершавым рейкам и вздрогнул, когда приличная заноза проткнула мякоть большого пальца. Станислав отдернул руку и наклонился, чтобы разглядеть обидчицу. Но тут его внимание привлек синий кругляк, застрявший в щели сидения. С помощью спички находку удалось вытащить. Это была пуговица с четырьмя дырочками.
– Только не говори, что эта штука имеет отношение к делу, – скептически сказал Ваня, заметивший манипуляции товарища.
– Я и не говорю… Обычная пуговица от пальто, плаща или куртки. Хотя… Ты случайно не помнишь, не было у Гоши одежки, к которой могла подойти такая?
– Вроде бы – нет. Таких цветов, чтобы подходила синяя, он не носил.
– А какие, по-твоему, цвета могут подходить?
– Какие? – Медведев помедлил, прикидывая. – У мужчин – синий и серый. Вернее, светло-серый. У женщин – сложнее. Я, например, видел с синими пуговицами и красные, и зеленые, и белые куртки.
– Ну, курткам больше характерны молнии и кнопки… – с сомнением в голосе заметил Широков.
– Не скажи… У Нади, вон, голубая куртка с синими пуговицами.
– Да? Впрочем, наверное, ты прав, и мы зря ломаем головы…
Пуговицу все же Широков спрятал в карман.
– Станислав, давай поговорим серьезно! Я так больше не могу!
– В смысле?
– Мне кажется, вокруг творится какая-то ерунда, начавшаяся после… исчезновения Мокшанского…
Широков про себя отметил, что Ваня сказал – не «отъезда», а именно – «исчезновения».
– Как я понял из случайно услышанного вашего разговора с Русланом, – продолжал Медведев, – у тебя – подобные ощущения. И не случайно ты предложил лейтенанту… покопаться поглубже в разных там фактах! Скажи мне откровенно, Гошу убили?!
Станислав угрюмо молчал, глядя в сторону.
– Я очень прошу тебя, ответь! Пусть я – не профессионал, но, может быть, смогу чем-то помочь?
– Хорошо! – сдался Широков. – Видишь ли… У тебя никогда не возникало ощущение двойственности при взгляде на какие-либо вещи или явления? Только постарайся правильно понять мою мысль. Представь: перед тобой великолепный девственный лес. В нем – все органично: растительность и животный мир. Перед твоими глазами, как на экране телевизора, проходят картинки жизни… Они – разные. Идиллию обезьяньей семьи сменяет ужасная сцена пожирания антилопы гиенами и так далее. Плохое и хорошее уравновешивается, и ты не ощущаешь дискомфорта, так?
