— Соответствует ли это требованиям людей, господин президент? Примет ли народ это?
— Я надеюсь, что да, если объяснять будут такие люди, как вы, Энди.
Последовала минутная пауза, и Би стряхнул с себя усталость.
— Я хочу на некоторое время быть предельно откровенным.
— Пожалуйста, я слушаю.
— Если закон можно изменить так, что он позволит любому стать следующим президентом, почему им должны оказаться вы?
— Потому что я считаю себя единственным человеком, способным получить достаточную поддержку. Неужели вы думаете, что если вы пойдете в конгресс и попросите избрать вас президентом, они сделают это за сорок восемь часов?
— Нет, — согласился Би. — Я уверен, что они этого не сделают. Это было бы слишком грубо. Но ваш способ тоже довольно груб.
— Но это единственный путь, который дает шансы на успех. И я — единственный человек, у которого достаточно сил вести такую борьбу — снискать поддержку обеих партий в обеих палатах. И единственный, кто знает, что происходит в коридорах власти. Я тоже предельно откровенен с вами. Это вопрос практичности, Энди. Вы не можете позволить себе принимать в расчет мои амбиции или ваши опасения. Вы должны просто решить, кого вам удобнее видеть в этом кресле в четверг днем — Уэнди Холландера или меня.
23:40, северо-африканское время.
Лайм прошел в каюту на корме. Шед Хилл сидел у портативного радио. Бино был где-то наверху, на пристани или в баре напротив, находясь под скрытым наблюдением трех агентов; Бино понимал, что если у Бен Крима возникнут малейшие подозрения, его голова полетит с плеч. Золотые соверены подсластили пилюлю, которую Лайм заставил его проглотить, и, возможно, он смирился с этим. Если нет, Лайма ждал проигрыш в следующем раунде.
Ему оставалось только надеяться.
Шед Хилл слушал комментатора, описывающего прибытие «вашингтонской семерки» в женевский аэропорт. Лайм мысленно представил место события, заполненное военизированной полицией и агентами, как при приезде военных преступников в Нюрнберг перед судом. Эти семеро пробили брешь в системе безопасности Соединенных Штатов, взорвав сотни людей, теперь же силы безопасности были вынуждены защищать их от выпадов разъяренной толпы. Те полицейские были отнюдь не в восторге от своей миссии, и комментатор пытался передать сложный букет их переживаний.
— Господи, — отрывисто произнес Лайм. Он уставился на Хилла. — Бен Крим обязан быть там, не так ли? И из Финляндии разослан приказ на его арест. Мы должны отменить его, иначе его схватят в Женеве.
— Я уже позаботился об этом, — мягко сказал Хилл.
Было приятно, что рядом с тобой кто-то умеет пользоваться головой. Шед Хилл молча протянул Лайму завернутые в бумагу бутерброды. Он сел и начал есть их, роняя на колени крошки и прислушиваясь к радио.
«…заключенные будут содержаться под усиленной охраной в неназываемом отеле до тех пор, пока не поступят дальнейшие инструкции от похитителей Клиффорда Фэрли…»
Безусловно, они должны направить туда Бен Крима, чтобы получить сведения из первых рук. Вероятно, они снабдили его фальшивым журналистским удостоверением; похоже, Стурка располагал бездонным источником великолепно подделанных документов на все случаи жизни.
— Поступили какие-нибудь сведения с юга?
— Нет. И нам вряд ли удастся получить там что-то. Слишком много самолетов нефтяных компаний постоянно пролетает взад-вперед над этим районом. Едва ли кто вспомнит, слышал ли он шум самолета Бино над головой четыре ночи назад.
Но стоило попытаться. Если они потеряют Бен Крима, у них оставалась только эта ниточка. Принесли кофе из камбуза Бино. Лайм жадно выпил две чашки. Кофе был слишком горячим, и он обжег язык.
— Если мы предположим, что Бен Крим сейчас находится в Женеве, ему потребуется не меньше пяти часов, чтобы добраться сюда. Возможно, восемь или десять — я не знаю, существует ли прямое сообщение между Женевой и Алжиром.
Он взглянул на Шеда Хилла. Тот обкусал ногти до мяса.
— Пойду подышу воздухом. — Лайм вышел из каюты, поднялся наверх и остановился на падубе для ловли рыбы, вглядываясь в тусклые огни таверны, тихие гребни волн и бесчисленные звезды. Море было спокойно, воздух приятно тепл и не обдавал жарой.
Он посмотрел на часы. Миновала полночь. Начался новый день: вторник. В Вашингтоне еще был вечер понедельника. Это обстоятельство представляло интерес. Предположим, они освободят Фэрли. Предположим, это случится в одиннадцать часов утра по алжирскому времени. В четверг. Предположим, они стремительно доставят его в американское посольство в Мадриде или Танжер, и тот примет присягу при вступлении в должность ровно в полдень. Но к тому времени в Вашингтоне будет только шесть часов утра. Кто в таком случае будет президентом? Фэрли или Брюстер?
Проще ответить, сколько чертей умещается на кончике иголки.
ЧАСТЬ IV
ПОРЯДОК ПРЕЕМСТВЕННОСТИ
6:30, северо-африканское время.
Кто-то тряс Пегги за плечо.
— Спускайся и подготовь его.
Она села. Крепко зажмурилась, а потом широко распахнула глаза.
— Господи, как я устала.
— Свари кофе и захвати его с собой — возможно, оно понадобится.
Когда она с трудом поднялась на ноги, Стурка добавил:
—= В этот раз он должен заговорить, Пегги.
— Если он не умер, — прежняя злость вернулась к ней.
— Он не умер. — Стурка произнес это с отвратительной невозмутимостью. — Алвин сидел рядом с ним.
Она взяла с собой кофе в камеру. Алвин кивнул ей.
Фэрли вытянувшись лежал на спине и спал, его грудь медленно поднималась и опускалась.
— Пожалуйста, проснись, — в ее голосе слышались профессиональные нотки медсестры. Она коснулась его щеки — серой и холодной, нездорово бледной. Дыхание по-прежнему поверхностное, привычно отметила она. Но пульс перестал быть таким угрожающе слабым.
Его глаза заморгали и открылись. Она дала ему несколько секунд, чтобы прийти в себя.
— Ты можешь сесть?
Он сел без посторонней помощи. Она изучающе посмотрела на его лицо.
— Как ты себя чувствуешь сегодня? — отголоски учебы в школе медсестер давали себя знать: «И как мы себя чувствуем сегодня?» Безмозглое чириканье.
— Паршиво, — пробормотал Фэрли. Он странно гримасничал и таращил глаза.
Появился Сезар в халате и с тарелкой еды. Она потратила не меньше двадцати минут, заставляя Фэрли поесть и вливая в него кофе. Он безропотно съел все, но без всякого аппетита, жуя очень медленно и, казалось, иногда забывая глотать.
В семь часов вошел Стурка с магнитофоном.
— Теперь все готово?
Но Фэрли даже не взглянул на того, кто вошел. «Ой по-прежнему далеко отсюда», — подумала она. Настолько ли далеко, чтобы сыграть в представлении, как того хочет Стурка?
Она ждала, чувствуя растущий страх: неизвестно, что сделает Стурка, если это не сработает. С Фэрли или с ней. Последние несколько дней Стурка позволял своему гневу прорываться наружу. Раньше она такого не замечала: он всегда оставался бесстрастным; теперь напряжение давало о себе знать, и Стурка начал срываться. Однажды, в какой-то момент, она почувствовала, что он находится на пределе и от него можно ждать чего угодно.
Стурка включил магнитофон. Сезар сел на углу койки, держа микрофон так, чтобы он мог улавливать голос Фэрли. В этот раз монтаж не требовался, они хотели показать полицейским, что здесь нет трюка, и Фэрли говорит без исправлений.
Они потратили много времени, составляя текст. Надо было вставить несколько реплик, подчеркивающих, что пленка записана недавно.
Это была довольно длинная речь, потому что в ней содержались детальные инструкции по освобождению «вашингтонской семерки». Фэрли должен был связно прочитать целиком весь текст. Их не тревожило, что голос может звучать слабо и тихо, но нельзя было допустить, чтобы он спотыкался на каждом слове.
Стурка протянул руку к подбородку Фэрли и резко поднял его голову.
— Послушай меня. Мы кое-что приготовили, чтобы ты громко прочитал это вслух. Еще одну речь, как в последний раз. Ты помнишь, что было в последний раз?
— …Да.
— Тогда сделай это. Когда ты закончишь, ты сможешь опять заснуть. Тебе хочется опять заснуть?
Фэрли быстро заморгал. Было предельно ясно, что он дает утвердительный ответ. Стурка жестко продолжал:
— Но если ты не прочтешь нам это, мы не позволим тебе спать, пока ты этого не сделаешь. Ты слышал о том, что происходит с рассудком людей, которым слишком долго не дают заснуть? Они становятся совершенно ненормальными. Ты знаешь?
— …Я знаю. Я слышал.
Его голос звучал лучше, чем прошлой ночью, Пегги с надеждой отошла в передний угол.
