— Но если ты не прочтешь нам это, мы не позволим тебе спать, пока ты этого не сделаешь. Ты слышал о том, что происходит с рассудком людей, которым слишком долго не дают заснуть? Они становятся совершенно ненормальными. Ты знаешь?
— …Я знаю. Я слышал.
Его голос звучал лучше, чем прошлой ночью, Пегги с надеждой отошла в передний угол.
Стурка протянул Фэрли бумагу — длинный желтый свернутый листок из блокнота.
— Громко прочти. Это все, что от тебя требуется. Потом ты сможешь спать.
Фэрли держал его на коленях, сведя брови, как будто пытаясь разобрать написанный от руки текст. Палец скользнул по листку:
— Что это? Эль-Джамиба?
— Эль-Джамиля. Название места.
Фэрли попытался сесть, но, кажется, это потребовало от него слишком много усилий. Он опять откинулся к стене и поднял перед глазами речь, вглядываясь в нее. Сезар передвинул микрофон поближе.
Когда я должен начать?
— Как только будешь готов.
Взгляд Фэрли блуждал по листку. Что тут такое о Декстере Этридже… и о Милтоне Люке?
— Это правда. Они мертвы.
— Боже мой, — прошептал Фэрли.
Казалось, шок привел его в чувство. Он снова сел и на этот раз удержался в таком положении.
— Они мертвы? Каким образом?
— Похоже, Этридж скончался естественным образом, — солгал Стурка. — Люк был убит бомбой, взорвавшей его лимузин. Пожалуйста, не спрашивай меня, кто это сделал. Я не знаю. Тебе известно, что никто из нас к этому не причастен, — мы находимся, здесь, а не в Вашингтоне.
— Боже мой, — опять пробормотал Фэрли. — Это уже началось?
— Революция? Если нет, то произойдет в скором времени.
— Сколько сейчас времени? Какой день?
— Вторник. Восемнадцатое января. Раннее утро. Кто знает, если ты будешь действовать достаточно быстро, возможно, успеешь домой к инаугурации. Или хотя бы просто немного поспишь. Но сначала ты должен прочитать текст.
Фэрли попытался возразить, но он был слишком подавлен, оглушен действием разрушающих волю наркотиков. Он подобрал желтый листок и начал монотонно читать, опустив ресницы, голосом, иногда переходящим в шепот.
«Говорит… говорит Клиффорд Фэрли. Я очень устал и нахожусь под действием мягких транквилизаторов, которые были применены ко мне для гарантии того, что я не совершу безрассудных поступков, способных подвергнуть опасности мою жизнь. Это должно объяснить… мой вялый голос. Но я вполне здоров…
Э… мне сообщили о… смерти избранного вице-президента Декстера Этриджа и спикера Люка, в связи с чем я испытываю глубокую личную скорбь…
Семь политических заключенных из Вашингтона были доставлены в Женеву, как требовалось, и мои похитители попросили меня объявить сейчас их дальнейшие инструкции. Семь… узников должны быть переправлены по воздуху в Алжир, затем доставлены в город Эль-Дзам… Эль-Джамиля, где в их распоряжение должен быть предоставлен автомобиль. Им должны сообщить, чтобы они ехали по шоссе в направлении Эль-Голеа до тех пор, пока их не встретят.
Если какое-нибудь наблюдение… наблюдение будет замечено, мне сообщили, что меня не освободят. Ни алжирское, ни какое-либо другое правительство не должно преследовать арестованных или предпринимать другие попытки, чтобы обнаружить их местонахождение. Мои похитители обеспечат арестованным возможность выехать из Алжира, но перед этим их разденут и просветят рентгеном, чтобы убедиться, что в их одежде или теле не скрыты электронные устройства…
Если все условия будут точно соблюдаться, семь арестованных получат сорок восемь часов, чтобы скрыться в надежном убежище в стране, которая мне не названа…
Если не будет признаков обмана со стороны Соединенных Штатов или любого другого правительства, я буду отпущен через двадцать четыре часа после освобождения семерых узников…
И последнее указание. Семь арестованных на своей машине должны покинуть Эль-Джамиля точно в шесть часов вечера — в восемнадцать часов по европейскому времени — в четверг, двадцатого января. И мне велено повторить, что любая попытка наблюдения за машиной заключенных или слежка с помощью электронного устройства будет обнаружена и закончится моей… смертью».
7:45, восточное стандартное время.
— …попирает основную цель Конституции, — произнес сенатор Фицрой Грант.
Саттертвайту пришла в голову фраза Вудро Вильсона, характеризующая сенат: маленькая группа своенравных людей…
Он сказал:
— Этот суровый наставительный тон, но говорили бы вы подобные вещи, случись Говарду Брюстеру оказаться республиканцем?
— Да, — резко выплюнул короткий ответ лидер меньшинства в сенате.
— Даже несмотря на то, что альтернативой является Холландер?
— Вы рассуждаете с точки зрения минутной выгоды, Билл. Вы всегда так делаете. Я же думаю о долговременных последствиях. Я не считаю, что мы можем рисковать всем смыслом Конституции ради временного кризиса.
— Он перестанет быть временным, если Холландер вознамерится провести в Белом доме четыре года. Это может стать одним из самых перманентных событий, когда-либо случавшихся в истории нашей страны. Если вы согласитесь, что уничтожение можно назвать перманентным.
— Давайте обойдемся без сарказма, — голос Гранта эхом отдавался в его кабинете. В окне за головой Гранта Саттертвайту была видна крыша Капитолия, занесенная снегом. Внешний вид здания не слишком изменился после взрывов. Перед восточным входом стояло несколько прицепов, по сравнению с прошлым месяцем увеличилось число охранников. В этом было нечто абсурдное, поскольку внутри находились одни рабочие.
Фицрой Грант слегка повернул голову, и свет от окна упал на его лицо с набухшими мешками под глазами; его взгляд был печален. Он осторожно провел рукой по аккуратной волне белых волос.
— Послушай, Билл, большинство так или иначе проголосует вместе с тобой. Мой голос не имеет значения.
— Тогда почему бы не добавить его к нашим?
В глубоком неторопливом голосе слышалась мягкая ирония.
— Если хочешь, назови это принципом. Я понимаю, что истина не может восторжествовать над ложной идеей, чье время сейчас пришло. Но я должен делать то, что считаю нужным.
— Могу «я попросить вас хотя бы воздержаться?
— Нет. Я собираюсь голосовать против.
— Даже если от этого будет зависеть исход голосования?
— Мое имя начинается не с последней буквы алфавита.
— Ты видишь, что я готов в чем-то изменить свое мнение, хотя не привык обсуждать условия сделки, сопровождая это постоянными уступками. Но мне действительно кажется, что мы каким-то образом можем прийти к общему соглашению. Своего рода компромиссу.
Похоже, что Грант улыбался.
— Ты не так уж испорчен, Билл. Не стоит опускаться до политических игр.
— Ну, я уверен, что от общения с вами моя репутация не пострадает.
— Говард Брюстер слишком резко прокладывает себе путь. Люби меня и люби мои идеи. Он все поставил на карту — все, чем владел. Один бросок в игре в кости. Хорошо. Я понимаю, что он предчувствует успех. Мне тоже не нравится Холландер. Но такая самонадеянность из Белого дома — вот, что я не приемлю. Откровенно говоря, я считаю, что мы можем управлять Холландером. Сдерживать его. Способы существуют, если только конгресс проявит находчивость. По-моему, Холландер представляет собой меньшую угрозу, чем Говард Брюстер — потому что, если Брюстер осуществит свой план, это будет еще один гвоздь в гроб республики. Римские цезари пришли к власти, украв ее у сената. Брюстер пытается заставить конгресс восстановить его в должности, которую он только что потерял при публичных выборах. Для меня в этом есть привкус государственного переворота. Боюсь, у меня просто не хватит совести поддержать это движение. Вот, собственно, и все.
— Фиц, вчера вы говорили с президентом, и…
— Скорее, президент говорил со мной.
— …и вы сказали ему, что не можете поддержать его. Но вы согласились сохранить все в тайне до тех пор, пока он не раскроет ее, Почему?
— Полагаю, из-за своих своеобразных представлений о личной преданности. Он вел личный разговор. А мы были друзьями почти тридцать лет.
— Тогда могу ли я, с учетом этой дружбы, рассчитывать хотя бы на то, что вы согласитесь не выступать активно против замыслов президента?
— Под «активно» вы подразумеваете «публично»?
— Нет. Я имею в виду также частным образом. Пока комитет будет готовиться доложить законопроект, можете ли вы обещать, что не будете применять тихий нажим, который вам так хорошо удается?
Фицрой Грант добродушно рассмеялся.
— Забавно. Я всегда считал, что подобные методы отличают Говарда Брюстера. Как вы думаете, то, чем вы сейчас занимаетесь, не является легким выворачиванием рук?
