Александра Маринина - Городской тариф

Ионов слушал его с удовлетворенной улыбкой. Вот такие молодые, как Костя Большаков, - его надежда, надежда и опора всей Программы. Хорошо обученные, грамотно подготовленные, честные. В резерве Программы их достаточно.

- У меня для тебя есть подарок, - Ионов лукаво подмигнул. - Ты ведь не знаешь, что я нацелился на твою Каменскую?

Лицо Большакова мгновенно помрачнело.

- Вы хотите забрать ее в Фонд?

- Хотел. И даже дал команду изучить ее. Но вывод, увы, неутешительный. Она хочет работать только там, где работает, и нет такой силы, которая могла бы ее оттуда вынести. Первоначальные результаты изучения говорили о том, что она нам подходит, что ей можно и даже нужно делать предложение о работе у нас, и она это предложение с высокой степенью вероятности примет, но в последнюю неделю поступили данные о том, что у нее резко усилилась мотивация на работу в твоем отделе. Уж не влюбилась ли она в тебя, мой юный друг? - пошутил Ионов.

- Ну вы скажете тоже, Евгений Леонардович, - смутился Большаков.

- Да я шучу, шучу. Одним словом, мы ее не забираем, она остается с тобой. Это мое решение, так что с тебя причитается. Ты ее береги, не обижай, у нее хорошая голова.

- Я знаю, - Большаков с облегчением улыбнулся.

Попрощавшись с Константином, Евгений Леонардович снова принялся просматривать письменный отчет о результатах монографического исследования хода работы по убийству Милены Погодиной и вдруг обнаружил приложение на нескольких страницах, которое он раньше не заметил. Начал читать. Это была история Бориса Безбородова и его семьи.

В глазах у Ионова потемнело. Он, ученый, исследователь, сидел в своей башне из слоновой кости и никогда не думал о том, чем в реальной жизни оборачивается разнузданная свобода, которой пользуются сегодня правоохранительные органы. Он думал только о том, что слабеющая система защиты вынуждает нападающих терять квалификацию. Ему не приходило в голову, что слабая защита и слабое нападение - жесткие и сильные жернова, перемалывающие человеческие жизни, и между этими жерновами может оказаться любой, даже самый честный и порядочный человек, никогда не имевший дела с криминалом. Они слишком заигрались в свою обожаемую Программу, в собственные научные амбиции и забыли про людей.

Настроение испортилось. Евгений Леонардович торопливо собрал бумаги, сложил в портфель, вызвал машину и поехал домой. Поужинав, отпустил Розу, выключил верхний свет, оставил только бра над диваном и прилег, укрывшись пледом. Тянуло и ныло сердце, в горле стоял ком - верный признак того, что сосуды барахлят. Ответа от Владимира Игнатьевича пока нет. Хорошо, если они поймут, что Программу надо начинать разворачивать немедленно, пока еще не все жизни в этой стране перемолоты страшными жерновами правового беспредела. А если не поймут?

И в этот момент профессор Ионов, отдавший Программе двадцать лет, вдруг понял, что ему все равно. Он больше не хочет участвовать во всем этом. Он не хочет работать в Фонде. Он не хочет заниматься Программой. Он не хочет воевать с Димой Шепелем из-за назначения его сына. Пусть назначают кого хотят. Они породили монстра, который в течение последних пятнадцати лет методично и последовательно превращал страну в огромное кладбище сломанных и разрушенных судеб.

Евгений Леонардович задремал, лежа на диване, и увидел во сне себя, одиноко стоящего среди могил. Он не знал, кто эти люди, похороненные здесь, но отчего-то точно понимал, что виноват в их смерти. Он плакал во сне, слезы катились по морщинистым щекам и тонули в мягкой подушке.

Через полтора часа Ионов проснулся. Он не помнил свой сон и не помнил, что плакал. Но он знал точно: решение принято. Он уходит. Это самое меньшее, что он может сделать, но надо же с чего-то начать.

Сентябрь 2005 г. - январь 2006 г.