— Я никогда не дергаюсь, — отрезал он. — По крайней мере, это не то, что вы думаете. А убийство Равеля вы должны были предотвратить!
— Шериф, откуда мне было знать, что она убьет его? Я ведь не ясновидящий? — не подумав, ляпнул я.
Его лицо исказила зловещая ухмылка.
— Вот как, Уилер? — сказал он злорадно. — А я было уверился в обратном, когда ко мне зашла Аннабел справиться насчет того письма миссис Мэннерс!
— Что ж, — слабо оборонялся я, — в этом деле с Равелем ясновидение меня подвело.
— Но вы пересказали содержание письма слово в слово, — безжалостно продолжал Лейверс. — И даже не видя его! Вот это да! Как это у вас только получается?
— Это у него действительно здорово получилось, — с гордостью сказал Полник. — Насчет письма. Я сначала никак не мог понять…
— Полник, — быстро прервал его я. — Не надо рассказывать шерифу, по какой причине я на самом деле устроил вечеринку. Я бы хотел удержать в тайне от него вашу страсть к «Наполеону».
Я убийственно на него посмотрел, но сразу же понял, что беспокоиться мне не о чем. Упоминание о коньяке попало куда надо: он сразу заткнулся.
— Вы говорили, сержант… — с надеждой сказал Лейверс.
— Что, шериф? — невинно покосился на него Полник.
— Вы говорили, что сначала никак не могли понять… Чего вы не могли понять?
— О, это, — встрепенулся Полник. — Я сначала никак не мог понять, зачем ему надо было устраивать вечеринку, как он только что сам об этом сказал.
Лейверс пробормотал что-то себе под нос, и Полник поморщился.
— Шериф, — сказал я, — если я вам больше не нужен…
— Вы мне больше не нужны, Уилер, — сказал он важно. — Как всегда, мне приходится самому расхлебывать кашу, которую вы заварили. А что делать с остальными?
— Я не вижу причин задерживать их, сэр.
— А Лютера? Он ведь пытался убить Равеля прошлой ночью?
— Не думаю, что Равель предъявит ему обвинение, — заметил я. — А так как до Лютера дошло, что Харкнесс его не обманывал, то и с этой стороны нам нечего бояться.
— Прекрасно, — сказал шериф. — Уилер раздает свободу преступникам щедрой рукой, и весь мир рукоплещет!
Я вышел из комнаты, пока он не надумал чего-нибудь еще, и направился в гостиную.
Камилла сидела с закрытыми глазами, откинув голову на подушки кресла. Лютер и Харкнесс примостились бок о бок на кушетке и что-то горячо обсуждали.
Когда я вошел, все как один повернули ко мне головы.
— Что дальше, лейтенант? — быстро спросил Лютер. По нему не было заметно, что он только что отлеживался после удара Полника.
— Все кончено, — сказал я. — Можете идти по домам.
— Что ж! — Харкнесс встал. — Рад слышать это. Я умираю от голода! Бен, — он повернулся к Лютеру, — почему бы нам не отужинать в моем отеле? Мы можем заново составить контракт.
— Чудесно, — прогудел Лютер. — У тебя светлая голова, Дон, мой мальчик! Это будет такой фильм!
Он обнял Харкнесса за плечи, и они медленно направились к выходу.
— А насчет процентов, — говорил Харкнесс, ритмично пережевывая очередную порцию жевательной резинки, — это ведь новый материал, Бен. Поэтому проценты…
Дверь за ними закрылась.
Камилла поднялась с кресла.
— Мне тоже пора, — сказала она.
— Но ты очень важный свидетель по этому делу, — напомнил я.
— Ты хочешь сказать, что я должна буду остаться здесь?
— Я хочу сказать, что не могу отпустить тебя домой без надежной охраны, — сказал я. — Это важное дело поручили мне.
— Поручили? — Ее губы расплылись в широкой улыбке. — Кого ты хочешь одурачить, Эл Крестьянин?
— Золушка! — сказал я с восхищением. — Ты читаешь во мне как в открытой книге!
Когда мы добрались до «Дневной мечты», было уже около полуночи.
Камилла исчезла в спальне, попросив меня смешать ей очередной «Поцелуй Дьявола». Я смешал коктейль, налил себе вики и уселся на кушетку, терпеливо ожидая, когда она выйдет.
Я продолжал думать о Джуди Мэннерс. В самом начале жизни ревность заставила ее избавиться от одной соперницы — и как жестоко судьба посмеялась над ней! Может быть, именно тогда она решила, что если у нее будет мужчина, то она не потеряет его никогда, как потеряла Джонни Кея, который остался во Вьетнаме. Руди сам подписал смертный приговор и себе, и своей любовнице, когда начал изменять жене. Интересно, кто заберет тело Джуди из газовой камеры? Близких родственников у нее не было. Я на секунду закрыл глаза и вновь очутился в Окридже, на кладбище, а передо мной маячил темный силуэт старика на фоне заходящего солнца. Старый Коулмен восемь лет ждал этого дня, и он не обманулся в своих ожиданиях.
В комнату впорхнула Камилла и немедленно схватила бокал с коктейлем. На ней было то самое свободное платье, на которое пожалели материала, компенсировав длину шириной. Она подошла к кушетке с бокалом в руках, ее платье раздувалось пузырем, и я совсем позабыл об убийстве и старом Коулмене.
Она легко скользнула мне на колени.
— Я рада, что все позади, — сказала она. — Руди стал для меня привычкой, а это так скучно!
— Но все же он платил ренту, — заметил я. — Что же ты будешь делать теперь?
— Об этом можешь не беспокоиться, — весело сказала она. — Об этом будут беспокоиться другие.
— Кто? — спросил я с любопытством.
— Разве ты не слышал, как Лютер с Харкнессом обсуждали свой новый контракт?
— Конечно, но при чем здесь ты?
— Я оказалась очень фотогеничной, — объяснила она спокойно. — И у них возникла прекрасная мысль — снять фильм о жизни и смерти Джуди Мэннерс. Придется, конечно, кое-что додумать, но фильм обещает быть чудесным!
— И что?
— А то, что у меня в этом фильме главная роль, — сказала она счастливым голосом. — Утром я встречаюсь с Харкнессом и подписываю контракт. Голливуд, вот и я!
— По крайней мере, это решает вопрос с рентой.
Она допила коктейль и небрежно бросила пустой бокал через плечо.
— Вот как, Эл Крестьянин! — сказала она, прислушиваясь к звону бьющегося стекла. — Вот как я сейчас себя чувствую!
— Золушка! — выдохнул я восхищенно. — Я чувствую себя точно так же! — И мой бокал полетел в том же направлении.
— Тогда не выключай свет, — сказала она, прижавшись ко мне с такой силой, что я даже не успел сказать ей, что не имею ни малейшего желания выключать свет.
Так же как и она, я твердо надеялся, что тот маленький человечек с биноклем уже испарился.
«Мики» — наркотик, сильное снотворное. (Примеч. перев.)
По-английски Рай — Paradise, то есть Парадиз.
