Петр Прудковский - Изотермы июля

Скорый поезд Москва — Сочи подходил к станции К. Проводник мягкого вагона Катя Власова, захватив зажженный фонарь, вышла в тамбур и приоткрыла наружную дверь. Мимо пробегали тусклые огоньки пригорода. В темном небе громоздились тяжелые облака; накрапывал теплый летний дождь.

Из темноты выплыло освещенное огнями здание вокзала.

Поезд замедлил ход и остановился.

— Стоянка поезда 15 минут, — возвестил репродуктор.

Катя соскочила с подножки и оглянулась по сторонам. Вслед за ней вышел из вагона пассажир в желтом пыльнике и фетровой шляпе с опущенными полями и поспешно направился к двери, над которой виднелась надпись «Буфет».

Этого пассажира из пятого купе Катя приметила еще в Москве. Его провожал молодой человек в ярко вышитой на груди гуцульской рубашке. До самого звонка они ходили по перрону, оживленно беседуя. Молодой человек нервно теребил свои русые кудри и вообще казался чем-то встревоженным, а его спутник, человек в летах, успокаивал негромким, солидным баском.

— Ничего, дружок, не придавайте этому значения. Такие ли бывают неприятности! — говорил он, уже стоя на подножке вагона.

В купе пассажир тотчас же взобрался на верхнюю полку и до самого вечера лежал, отвернувшись к стене, по-видимому, не имея никакого желания заводить знакомство со своими попутчиками.

Когда Катя принесла матрац и простыни и стала стелить их, пассажир вышел в коридор и пробыл там, пока его соседи не устроились на ночь и не погасили свет. Тогда он вернулся в купе.

Из всех пассажиров вагона только ему одному понадобилось заглянуть в буфет на станции К.

Ударил второй звонок; вот уже и сигнал отправления, а пассажир в желтом пыльнике не возвращался… Катя забеспокоилась — как бы он не отстал от поезда. Но в эту минуту знакомая фигура показалась в дверях буфета. Нахлобучив шляпу и подняв воротник пыльника, пассажир бегом пересек платформу и на ходу вскочил на подножку вагона.

…Утром, как обычно, Катя разносила по вагону чай и пакетики с печеньем. В пятом купе все уже встали; это были — пожилой гражданин в просторной холщовой паре, подполковник с женой и давешний ночной посетитель буфета. Но — странное дело! — сейчас, при дневном свете, он показался Кате гораздо моложе и даже как будто меньше ростом. Правда, лица его накануне вечером она не смогла как следует рассмотреть, но отлично запомнила солидную фигуру пассажира, когда он расхаживал по платформе вдвоем с молодым человеком в гуцулке.

Катя даже подумала, не поменялся ли он местами с кем-либо из соседнего купе, но, увидев висящий на крючке знакомый желтый пыльник и шляпу, а также чемодан, лежавший на том же месте, что и вчера, — в сетке над верхней полкой, — решила, что ошиблась…

Было около восьми часов утра, когда Якова Плужникова, аспиранта энергетического института, разбудил осторожный, но настойчивый стук в дверь. Накануне Яков занимался допоздна, и ему хотелось поспать подольше.

— Ну, кто там? — недовольно спросил он, поворачиваясь на койке-раскладушке.

— Это я, дядя Яша, — послышался из-за двери голос хозяйского сына Валерки. — Можно к вам?

— Входи… чего тебе?

— А я думал, вы уже встали (Валерка с виноватым видом остановился на пороге). Вы не сердитесь, дядя Яша. Тут такое дело… у нас репродуктор испортился, а мне очень надо послушать последние известия…

— Вот оно что! Ну, что ж, слушай, а я, брат, подремлю еще.

И он отвернулся к стене, предоставив Валерке самому распоряжаться приемником. Но сон уже улетучился, и, полежав с закрытыми глазами несколько минут, Яков скинул одеяло и сел на койке.

Он увидел, что Валерка разложил на столе какой-то большой лист и с карандашом в руке прислушивается к радиопередаче. Диктор начал сообщать сводку погоды, и карандаш Валерки быстро забегал по бумаге.

— А ну, покажи, что это у тебя? — поинтересовался Яков, когда передача окончилась.

Мальчику, видно, и самому не терпелось похвалиться перед дядей Яшей, он тотчас же присел на койку и развернул на коленях свой лист. Это была контурная карта европейской части Советского Союза. Около названий некоторых городов стояли столбики цифр и еще какие-то значки.

— Это — для нашего географического кружка, — стал объяснять Валерка. — Мне поручили составить карту изотерм июля нынешнего года… Каждый день я отмечаю температуру, а потом вычислю среднюю месячную и соединю линиями места одинаковых температур. Это и будут изотермы…

— Правильно! А ну-ка, дай мне посмотреть.

Отметки на карте были сделаны очень тщательно, и Яков одобрительно похлопал мальчика по плечу.

— Молодец, Валерка! Ты что же, метеорологом думаешь быть?

— А то! У меня есть уже одна такая карта… на январь. А осенью у нас своя станция будет при школе… будем отмечать каждый день и температуру, и давление воздуха, и направление ветра.

— Так, так. А что означают вот эти кружки?

— На берегу Черного моря? Это — шторм. Вот, поглядите, с шестого по тринадцатое июля были сильные штормы в районе Новороссийск — Батуми… и резкое снижение температуры. Разве вы не слышали? Об этом и по радио передавали, и в газете было.

— Проглядел, брат. Проглядел и прослушал. Ну, ты что сейчас собираешься делать? Давай, зарядкой займемся. Хочешь? Вот только койку сложу, чтобы просторнее было.

И Яков стал быстро скатывать матрац, подушку и простыню, чтобы засунуть их в платяной шкаф. Потом он взял лежавшие под подушкой листки бумаги и распечатанный конверт письма и собирался спрятать их в ящик письменного стола, но вдруг остановился, пораженный внезапно пришедшей мыслью.

— Когда, ты сказал, были штормы на Черном море?

— Целую неделю, дядя Яша. С шестого по тринадцатое… а что?

— Ничего. Так…

Он вынул из конверта листок и стал перечитывать его.

— Что за черт… А ты не ошибаешься, Валерка? Точно в эти дни были штормы?

— Я же своими ушами слышал… И в газете было. Хотите, я найду вам?

— Ладно… потом. Становись на зарядку. Ну, начали… Раз, два…

Москва изнемогала от жары. По улицам беспрестанно разъезжали машины, поливая веерообразными струями горячий асфальт. У киосков с газированной водой стояли длинные очереди, и постоянно спешащие куда-то москвичи то и дело пристраивались к ним.

Выйдя из вагона электрички, Яков прежде всего купил у разносчицы стаканчик пломбира и направился к павильону метро.

Путь предстоял далекий — через весь город; приятель Якова жил в новых домах по Ленинградскому шоссе. От станции «Сокол» надо было проехать две остановки на автобусе, а затем пройти с полкилометра по кварталам новостроек.

Обливаясь потом и досадуя, что нельзя было совершить этот путь в одних трусах, Яков поднялся на второй этаж красивого дома-коттеджа и позвонил у двери, на которой была прибита полоска ватмана с надписью: Александр Иванович Голубев.

Дверь тотчас же открылась. Хозяин обнял Якова и без лишних слов потащил к столу, где уже был приготовлен нехитрый завтрак.

— Ну, рассказывай, что такое стряслось? — спросил он, усаживая Якова за стол и доставая из холодильника две бутылки пива. — Опять неприятности с профессором? И что у тебя за характер, брат! Вечно с кем-нибудь не в ладах…

— Погоди, Сашок. Не о том речь. Я насчет другого… Ты мою открытку получил?

— Разумеется. Сам видишь — ждал тебя. И, признаться, даже встревожился — очень уж категорически было написано: «Обязательно будь дома… надо посоветоваться…» А ведь мы не дальше, как на прошлой неделе, виделись, и все как будто было в порядке. Если, конечно, не считать этой твоей глупой стычки с Прокофием Гаврилычем…

— Он сам виноват… Тупица, формалист! Даже не дал себе труда разобраться…

— Ладно, ладно. Это ведь дело прошлое. И все же я бы тебе залепил выговор… по комсомольской линии! Счастье твое, что я в другом районе теперь, а то, ей право, залепил бы. Нельзя же так! Прокофий — тяжелый человек, мы все это знаем, но он заслуженный ученый, и уж никак не тупица. Просто проявил некоторую осторожность, а ты и распсиховался. Некультурно, брат, я тебе прямо скажу. Ведь еще неизвестно, чем кончатся твои изыскания. Кстати, как они у тебя подвигаются?

— Пока туго. Дело оказалось не таким легким, как выглядело поначалу… но я уверен, что добьюсь своего! Главное, чтобы идея была верна, а остальное приложится… Как хорошо, что я выбрал именно эту тему для своей диссертации! Словно предчувствовал, что именно здесь меня поджидает открытие…

— Эк, куда загнул! Открытие! Просто усовершенствование, рационализаторское предложение…

— Не придирайся к словам. Пусть рационализация. Главное, что новое. А каждая, хотя бы самая маленькая крупица нового двигает науку вперед… Если, конечно, поперек не становятся такие типы, как наш Прокофий.