Питер О`Доннел - Вкус к смерти

Криминальные и сексуальные приключения обаятельных героев романа «Вкус к смерти» стали популярными в комиксах и кинофильмах, а экстравагантный юмор заставляет вспомнить лучшие страницы детективов Агаты Кристи.

v 1.0 — создание fb2 — Faiber

v 1.1 — исправлен номер серии fb2 — Faiber

Вилли Гарвин давно уже привык считать себя осторожным и предусмотрительным человеком, и с этим, пожалуй, нельзя было не согласиться. Тем большее раздражение он испытывал теперь, столкнувшись с неожиданным и досадным препятствием.

В самом деле, еще на берегу он тщательно осмотрел свой акваланг и все остальное снаряжение. Протер сигаретным окурком наружную сторону круглой маски, чтобы вода ровно обтекала стекло, не давая больших зрительных искажений. Изнутри, чтобы маска не запотевала, он обработал ее ламинарией. Несколько раз проверил, как работает в разных положениях регулятор подачи сжатого воздуха, — Вилли прекрасно знал, что изменение глубины всего на несколько дюймов потребует соответствующих изменений в подаче воздуха для дыхания.

Кроме того, поглядывая на стальной «Ролекс» на руке, Вилли видел, что находится на глубине в сорок футов уже семнадцать минут, а это погружение было шестым за день. Значит, всего на глубине он пробыл больше двух часов, следовательно, при всплытии необходимо сделать двухминутную задержку футах в десяти от поверхности воды.

Короче говоря, Вилли Гарвин, как обычно, действовал строго согласно всем правилам и рекомендациям для аквалангиста. Он предусмотрел десятки разных случайностей.

И вот на песчаном, покрытом кораллами дне он наступил на игольчатые, острые, как пики, лучи морской звезды.

Под водой нет смысла разражаться проклятиями. Не стоит даже ругаться про себя — это вызовет задержку дыхания, что для ныряльщика на глубине крайне нежелательно.

Неторопливо, стараясь ровно дышать, Вилли Гарвин поставил свою огромную корзину, сел на нее и снял ласт с ноги. Специальным стальным захватом осторожно отсоединил морскую звезду от камня, к которому она прилипла. Звезда была фута два в поперечнике, во все стороны из кожистого тельца торчали алые шипы. Кончики некоторых игл, содержащие довольно опасный для человека яд, отломились, когда Гарвин наступил на них. Яд, попавший в ранки, вызывал острую боль в ноге. Придерживая зажимом трепещущую звезду, Вилли приблизил пятку к входному отверстию системы продувки костюма и сразу же почувствовал энергичное всасывание. «Так можно и совсем без ноги остаться, милая Дора», — сказал про себя Гарвин.

Минуты через две боль стала понемногу стихать. Откинув подальше в сторону так и тянувшуюся к нему морскую звезду, Гарвин надел ласты, удивляясь, почему он вдруг назвал обитательницу морского дна женским именем Дора. А потом, еще минут десять, он продолжал методично работать, каждые двадцать секунд оглядываясь, не появились ли поблизости акулы или мурены.

Только глаз опытного ныряльщика может быстро и безошибочно обнаружить в песке раковину крупной устрицы, особенно если она наполовину зарылась в грунт. Но Гарвин давно уже научился примечать едва уловимые движения устриц, погружающихся глубже в песок при приближении человека. Он сразу обращал внимание на характерные тоненькие вереницы пузырьков воздуха, поднимающиеся от них. Легкими и точными движениями Гарвин извлекал раковины из песка, обрывая нити, которыми они держались за камни. Находящаяся, в сорока футах над ним лодка отбрасывала огромную тень на дно моря.

Когда корзина наполнилась, Вилли подплыл к спущенной с лодки веревке с грузом и привязал ее к толстой ручке корзины. Он поднимался медленно, внимательно следил за крохотными пузырьками воздуха вокруг себя и старался их не опережать. Поднимаясь, Гарвин думал о странностях человеческой памяти: почему поведение морского животного заставило его вспомнить необыкновенную девушку по имени Дора, с которой он был знаком в Портсмуте когда-то давным-давно?

Через три минуты Гарвин всплыл на поверхность. В лодку он забрался по коротким деревянным планкам, специально для этого прибитым к борту. После многих дней, проведенных под открытым небом, тело Вилли стало бронзовым от загара, а плавки, когда-то синие, выгорели до белизны. Скинув маску и ласты, Гарвин подставил спину Лучо, чтобы тот помог ему снять акваланг объемом в семьдесят кубических дюймов.

— Морская звезда, — объяснил Вилли, садясь и поднимая ногу.

Лучо вынул изо рта свою сломанную трубку, сплюнул за борт и принялся внимательно рассматривать пятку Вилли. Потом крепкими жесткими пальцами ощупал поврежденное место.

— Все в порядке, — заключил он.

Сунув трубку обратно в рот, он продолжил работу над целой горой устриц, сваленных на дно лодки. Быстрыми движениями, с помощью короткого ножа с широким лезвием, он вскрывал каждую раковину, ощупывал и проверял скользкий, покрытый слизью панцирь, потом тщательно осматривал самого моллюска, влажного, сверкающего на солнце и отливающего перламутром, а затем откидывал его в растущую кучу за спиной.

Вероятно, впервые в жизни старому индейцу пришлось проделать грандиозный путь длиной в целых сорок миль — от Палато, что в архипелаге де-ля-Перлас, до самой Панамы. Собственно, Лучо было всего пятьдесят лет, но выглядел он на все семьдесят. Он и сам давно уже перестал интересоваться собственным возрастом. Долгие годы тяжелой и опасной работы ловца жемчуга искорежили его тело. Лет десять назад на море погибла его первая жена, тоже нырявшая за раковинами. Спустя некоторое время он снова женился — на молодой женщине, — но новая супруга только изводила его бесконечными придирками.

Двадцать поколений назад великий Бальбоа во главе горстки испанцев прибыл сюда для того, чтобы завоевать Панамский перешеек. Он первым из европейцев своими глазами увидел это побережье Тихого океана. Бальбоа полюбил девушку из индейского племени куна, дочь местного кацика[1], Карету, и остался верен ей до конца жизни. С Жемчужных островов его хитростью заманили на перешеек, судили и приговорили к смерти через удушение. Но именно на Жемчужных островах Бальбоа заронил в свою возлюбленную семя, давшее начало тому роду, к которому принадлежал и Лучо.

Всего этого Лучо, конечно же, не знал, да и вряд ли это показалось бы ему интересным. Слово «бальбоа» для него означало «деньги» — именно так называется панамская монета, равная американскому доллару. Когда удача сопутствовала ему, Лучо зарабатывал в год до двухсот бальбоа. Но на этот раз ему просто невероятно повезло. Странный американец, нанявший Лучо, платил ему за неделю работы столько, сколько Лучо мог бы надеяться получить за год.

Все это непонятно, думал старик, в то время как его руки, казалось, сами выполняли привычную работу: раскрывали раковину, отрезали мускулы моллюска, шарили в мокром месиве внутри раковины в поиске водяного пузыря, в котором может скрываться жемчужина, потом отбрасывали раковину в сторону. Ну и дела…

Как этому американцу удается… Черт, да как же его зовут? Вилли? Здорово он работает. Вот уже целый месяц он достает со дна не меньше двух сотен раковин в день. За это время они нашли две прекрасные жемчужины, круглые и ровные, еще две — в форме пуговиц и, наверное, с дюжину более мелких. А вот что совсем уж чудно — американцу нужны только эти две круглые жемчужины, остальные вместе со всеми раковинами он отдал Лучо. А столько раковин и сами по себе представляют немалую ценность.

— Мелочь, — сказал Вилли Гарвин, вытаскивая пальцы из скользких внутренностей раковины.

Он осторожно положил крохотный перламутровый шарик на ладонь Лучо. Тот осмотрел его, хмыкнул, что могло означать все что угодно, потом завернул в тряпицу и спрятал в маленький мешочек, висящий на шее.

Вилли усмехнулся. Он прекрасно понимал, что Лучо считает его, мягко говоря, чудаком.

— Они слишком прекрасны, чтобы их продавать, Лучо. Тебе надо бы их растворить в уксусе и выпить. Так Клеопатра делала. Сразу станешь таким молодцом, хоть джигу танцуй. Да и женушка перестанет попрекать тебя. Взбодришься немного, ты, несчастный старый дуралей.

Лучо пожал плечами, будто все понял, и взял следующую раковину.