— Маннергейм обещал атаковать остров Ханко и лишить русских возможности отойти в Прибалтику.
— Господа! Я уже не раз говорил вам, что мы можем полностью рассчитывать только на германские войска, — напомнил Гитлер. — Соединения Румынии не имеют достаточной наступательной силы. У венгров нет никаких причин для активного ведения боевых действий против России. Их интересы — в Югославии. И там они кое-что получат. Словаки — славяне. Их можно будет использовать только в качестве оккупационных войск.
В большой овальной комнате, заполненной военными, за отдельным столом сидели две стенографистки. Обе в черных юбках и кипенно-белых блузках. Одна постарше, лет тридцати пяти, другая — совсем молоденькая. На вид ей можно было дать лет двадцать. Ее звали Рената Вагнер.
Гиммлер, не привлекая к себе внимания, бесшумно подошел к ним. Работала молоденькая. Старшая отдыхала. Тонкая, изящная рука стенографистки ловко и быстро заполняла белый лист непонятными для непосвященных знаками.
Постояв с минуту за стенографистками и почти осязая, как напряглись спины у обеих, почувствовавших, кто стоит за ними, Гиммлер, тихо ступая, вышел из кабинета.
Через час, переодевшись в штатское, он покинул имперскую канцелярию.
* * *
Его черный «мерседес» с матовыми стеклами остановился за два квартала от дома, который он намеревался посетить. Вместе с Гиммлером машину покинул телохранитель. Оба они были одеты в черные костюмы. Дымчатые очки скрывали глаза. Оба были с приклеенными бородками.
Знаменитую берлинскую гадалку Анну Краус заранее предупредили о визите некоего важного лица, именем которого она не должна была интересоваться.
Как только телохранитель Гиммлера нажал кнопку звонка, дверь распахнулась. Их ждали. В комнате царил полумрак. Горела неяркая красная лампочка. На стенах висели ритуальные темные маски. Они зловеще скалились. В углу, на тумбочке, покрытой до пола черным покрывалом, белел человеческий череп.
Служка, который проводил их в комнату ожидания, не проронил ни слова. В это время в комнату вошла гадалка. На ней была черная кашемировая шаль, а на груди на золотой цепочке — амулет. Седые волосы ее были гладко зачесаны назад. Она внимательно посмотрела на одного и другого и повелительным тоном сказала телохранителю:
— Вы останетесь здесь.
Анна Краус повернулась к Гиммлеру и сделала приглашающий жест. Гиммлер последовал за ней.
Они прошли небольшую, тоже слабо освещенную комнату и оказались в зале, стены которого покрывала черная драпировка. Одна из стен изображала карту звездного неба. Звезды горели; была ли это искусственная подсветка или они выполнены из какого-то светящегося материала — трудно понять.
В углу на возвышении лежал индейский скальп. Длинные черные волосы его ниспадали на желтое покрывало.
В другом углу стояла жаровня с потухшими углями.
Другую стену занимали до потолка полки, набитые книгами в затрепанных, старинных, кожаных переплетах.
— Что вы хотели узнать? — спросила Краус.
— Я хотел бы, чтобы вы посмотрели мой гороскоп и еще гороскоп человека, которого здесь нет. Оба они составлены одним астрологом, но мне нужно подтверждение.
— Хорошо. Я сверю их со своими книгами. Когда вы родились, я знаю. Когда родился человек, гороскоп которого вы принесли с собой?
— Он родился в апреле.
— Число?
— Двадцатое.
Анна Краус взяла оба гороскопа и удалилась. Гиммлер терпеливо ждал.
Гиммлер верил в астрологию, но это не значит, что он верил каждому астрологу. Среди них, как и среди врачей, попадались такие, которые могли поставить «ложный диагноз».
В зале стояли два кресла с высокими резными спинками. Гиммлер разместился в одном из них.
Вскоре бесшумно вошла Анна Краус. Она опустилась в кресло напротив.
— Человек, о котором вы хлопочете, находится под покровительством Марса, — заговорила она. — Рожденный под этим знаком обладает сильной волей. Этот человек властолюбив и агрессивен. Его нельзя назвать жестоким, но он не считается с другими людьми. У него все подчинено одной цели. Для достижения этой цели он не остановится ни перед чем.
Расположение звезд благоприятствует его деятельности в настоящее время. Но в ближайшие дни его настигнет болезнь. Опасности для его жизни она не представляет. О будущем его я говорить не буду. Когда я заглянула туда, мне стало страшно!
— Вы находите, что будущее у этого человека ужасно? — спросил Гиммлер.
— Да. Я вижу там смерть!
— И как скоро?
— Скорее, чем вы думаете.
— Мой астролог говорил мне нечто другое, — проговорился Гиммлер.
— Ваш астролог врал.
— Но зачем?
— Из страха! Я же вам говорю правду, потому что не боюсь никого.
— И что же вы скажете о моем гороскопе?
— Ваша звезда поднимется еще выше. В будущем вас не ждут мучения. Даже смерть ваша будет легкой.
— Вы знаете даже это?
— Я вижу ее.
У Гиммлера не хватило смелости спросить когда, а Анна Краус продолжала:
— Вам чужд риск и азарт. Вам покровительствует Сатурн. Вы честолюбивы, но скрываете это. Живете не мечтами, а реальной действительностью. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой вы идете к своей цели. Вы намечаете главную схему и не останавливаетесь на мелочах. Сблизиться вам ни с кем не удастся. У вас нет друзей. Но вы — хороший семьянин. Вам чужда импульсивность. Знак, под которым вы родились, Козерог. Это один из самых выносливых знаков Зодиака. Люди, рожденные под этим знаком, настойчивы в достижении цели, замкнуты и чувствительны. Под знаком Козерога рождаются хорошие администраторы, инженеры, ученые и политики… Однако нам надо прервать сеанс. У вас сейчас болит желудок. Главное я уже сказала вам.
— Спасибо, фрау Краус. Спасибо. Вот моя благодарность. — Гиммлер вытащил кошелек.
— Оставьте это при себе. Есть вещи, за которые я не беру денег.
* * *
После разговора с Анной Краус Гиммлер не вытерпел и через два дня позвонил в «Вольфшанце» связался с лейб-медиком фюрера доктором Мореллем.
— Как здоровье фюрера, Тео?
— Второй день фюрера мучают желудочные боли.
— Фюрер нарушил диету?
— Нет. Боли у него явно невралгического характера.
— Вы не находите ничего серьезного?
— Нет.
— Хорошенько лечите фюрера, Морелль, — приказал Гиммлер и положил трубку на аппарат. «Чертова гадалка! Все сказала верно», — подумал он.
— Послушай, Ганс, тебе не надоело торчать в тюрьме?
Перед Беккертом сидел человек лет тридцати пяти в серой арестантской одежде.
— Вы смеетесь надо мной, господин комиссар.
— Зачем мне смеяться над тобой? Ты думаешь, у меня нет других дел?
— Дел у вас много, господин комиссар, это я знаю.
— Так что ты все-таки ответишь мне?
— Что я отвечу? Кому охота сидеть в тюрьме?
— Тебе еще осталось, по-моему, два года?
— Яволь, господин комиссар, два года.
— А что, если я освобожу тебя, ты постараешься оказать мне маленькую услугу?
— Я готов оказать вам любую услугу, господин комиссар…
— Мне только не нравится твоя последняя профессия — сутенер. Разве это дело для мужчины?
Заключенный Ганс Петерс стыдливо опустил глаза.
— У тебя есть какая-нибудь другая профессия?
— Я был когда-то неплохим дамским мастером…
— Это тоже не совсем мужская профессия, но… пожалуй, подойдет. Ты бы мог вернуться к своей старой специальности?
— Вы снова шутите, господин комиссар?
— Нисколько. Я спрашиваю серьезно.
— Думаю, что смог бы… Надо только немножко потренироваться. Сейчас на воле женщины, наверное, носят другие прически…
— Слушай, а почему ты все-таки занялся сводничеством? — спросил комиссар.
— Я любил женщин.
— Любил женщин и потому стал сутенером?
— Вы можете мне не поверить, комиссар, но это так. Женщины любили меня, и я любил их. Мне не надо было искать их — ведь я был дамским мастером. Они сами ко мне приходили. Я всегда чувствовал, которая «клюнет». Когда на ее голове я делал узоры и строил «за;мки» из волос, между моими руками и ее телом пробегал ток… Ну, а потом уже все просто: мы договаривались и встречались. Но их было слишком много. Некоторые из них оказались назойливы… Вот тогда я и подумал: есть немало застенчивых мужчин… Им хочется женщину, а они стесняются, робеют… Почему бы им не помочь…
— Значит, ты делал это из сочувствия к застенчивым мужчинам? — притворно удивился Беккерт, но Петерс не почувствовал этого.
— В значительной степени, да… Но и женщинам мне хотелось доставить приятное…
— Ты просто большой гуманист, Ганс, — продолжал иронизировать полицейский комиссар. — За что же тогда тебя посадили?..