Оксана ничего не сказала и пошла в сторону улицы. Молодой человек шел рядом с ней.
— Так как насчет бара?
— А что потом? — дерзко спросила она. — Потом вы потащите меня в постель?
«Конечно, потащит, идиот. А потом принесет „подарок“ своей подружке! Или, еще лучше — жене! То-то она обрадуется…»
— Нет, я и не думал… Извините, — двойник Билла отстал.
То-то же. Здесь за сексуальные домогательства вполне можно попасть в тюрьму!
И тут ее осенило! Надо свалить все на Билла! Хорошая идея! Дорогой муженек нагулял на стороне дурную болезнь и заразил ее перед отъездом! Тогда она — несчастная потерпевшая сторона, пострадавшая от коварного изменщика!
Да, это идеальный план! В конце концов, Сурен ее любит, возможно, простит, и она все-таки заживет в его роскошном доме в богатстве и довольстве!
Только надо убедительно сыграть: слезы, отчаяние, попранная гордость… Ну откуда еще могла взяться эта зараза, Суренчик, дорогой? Ты же меня знаешь, я чистенькая, я не какая-нибудь подзаборная шлюха!..
На подобные дела голова у Оксаны работала хорошо. Мозг, получив пищу для размышлений, заработал быстро и четко. Можно подделать несколько электронных писем на его адрес. Мол, от нечего делать зашла на его ящик, нашла случайно… Это несложно: зарегистрироваться где-нибудь на «Yahoo!» сперва под вымышленным женским именем, а потом под именем Билла, создать два почтовых ящика и набросать туда какой-нибудь шелухи: люблю, целую, жду, это был прекрасный секс…
В глубине души копошились сомнения. Кто сказал, что Сурен будет вникать в подробности? Нет, нет, убеждала себя Оксана, он поймет, он поверит!.. По крайней мере, другого выхода у нее нет.
Она прошла еще несколько шагов, остановилась и обернулась. Молодого человека уже не было видно. Наверное, ушел быстрым шагом. Или убежал.
— Спасибо за подсказку, — неизвестно кому сказала Оксана и направилась к остановке такси.
* * *
Ровно в 19.30 человек в стареньком «Форде» позволил себе пару глотков воды из бутылки. У него было много вполне приличных имен и только одно прозвище, которое ему не нравилось, — Суслик. Когда-то он располосовал ножом щеку одному парню, за то, что тот его так называл. Сильно располосовал — от брови до подбородка. За это ему дали четыре года, но в колонии для несовершеннолетних его называли точно так же. И, в конце концов, он привык.
Суслик был раздражен. Дома зима в самом разгаре, в Тиходонске на неделе было минус двадцать, а у этих америкосов все не как у людей: духота, влажность, тучи по небу ходят — видно, опять или гроза, или ураган, или смерч этот долбаный. Климат в хваленой Америке, оказывается, очень хреновый.
Он вытер мокрое лицо, до пояса расстегнул клетчатую «шведку». Поднять бы стекла и включить кондер… Но нельзя, потому что в пригороде запрещено стоять с включенным двигателем дольше десяти минут. А по своему опыту Суслик знал, что ровно через десять минут какая-нибудь сука обязательно позвонит в дорожную полицию, и тогда придется убираться отсюда. Воду он не пил по той же причине — общественных туалетов в этой зоне не предусмотрено, а поссать на травку себе дороже обойдется.
Он торчит здесь уже полдня, но наконец повезло: только что вернулась домой та самая телка, из-за которой шеф затеял весь сыр-бор. Можно было бы наградить себя за такую удачу и глотком чего-нибудь покрепче, но на работе пить нельзя. Рискованно, все равно что наугад выстрелить себе в ширинку: шеф узнает — яйца вырвет. С шефом шутки плохи: Змей и есть Змей. У него мозги с вывертом. Что для другого западло, для него — самое то!
Вон ее дом, третий от конца квартала…
Суслик не выдержал и сделал еще глоток — пить хотелось страшно.
А вот рядом другой дом: дверь опечатана, разбитое окно заколочено щитом и крест-накрест перечеркнуто желтой полицейской лентой. По слухам, там недавно прикончили хозяина, ранили хозяйку и вынесли «рыжья» на пару тысяч. Наверное, черные. Или латины. Белые пацаны здесь все организованы, работают по уму. А это какой-то отморозок. Чего он полез, спрашивается, ночью, когда хозяева дома? О чем думал? Да здесь после полудня — пустыня: кто на работе, у кого сиеста, кто-то на океане отдыхает. Сразу видно: лох гопнул хату. Взял копейки, мокряк заделал, свидетеля оставил… Короче, глупость на глупости… Если копейки, то зачем мочить? А если мочишь, то зачем свидетелей оставлять? Америкосы, одним словом.
В 20.10 человек в «Форде» заметил, как осторожно бредущая вдоль газона фигура вдруг нырнула в калитку третьего дома. Он взял лежащую на соседнем сиденье трубку и набрал номер.
— Шеф, тут какой-то парень пожаловал.
— Хорошо, — ответила трубка голосом Сурена Бабияна. — Смотри в оба. Я заказал ужин, через час-полтора подъедем.
Суслик вздохнул. Он бы тоже был не прочь поужинать. Хотя бы гамбургер пожевать…
* * *
Мигель стоял как столб.
— Убирайся, сволочь! Убирайся вон! И не смей прикасаться ко мне! Не сметь!!.. — истерически взвизгнула Оксана, когда он сделал робкую попытку пошевелиться. — Ты мне жизнь сломал, подонок! И еще смеешь приходить сюда! Вон! Вон!..
Может, оттого, что большую часть своего монолога она произносила по-русски, может, по какой другой причине, но Мигель не уходил. Он вжал голову в плечи и приподнял руку, то ли пытаясь таким образом остановить поток брани, то ли прикрываясь, будто Оксана бросалась в него не словами, а камнями, утюгами и тостерами. Скорее всего, дошло бы и до тостеров, но в какой-то момент он стремительно надвинулся на нее и схватил за запястья. Оксана зашипела, как разъяренная кошка, попыталась вырваться, но он не отпускал.
— Прости меня! Я очень виноват перед тобой! Я не хотел!
Он опустился на колени, выпустил ее ладони и с силой обхватил за ноги.
— Да, я ходил к проститутке, но это было до тебя… Я ничего не знал. Даю тебе честное слово!!
Он тоже плохо говорил по-английски, особенно сейчас, когда был взволнован и расстроен, и вместо английских слов вылетали по большей части испанские, да и те были далеки от языка Борхеса и Кортасара. Мигель не понимал по-русски, Оксана не понимала по-испански, они оба не понимали друг друга, и в то же время для того, чтобы понять, им не нужно было никаких слов. Вообще никаких. Ни русских, ни испанских.
— Сволочь! Сволочь! Сволочь!
Он говорил, вжимаясь лицом в низ ее живота и сквозь бриджи обжигая тело горячим дыханием, а Оксана клоками рвала черные жесткие волосы. Потом стала бить его по голове, сжимая костяшки пальцев, чтобы получилось побольнее. Ее лицо побледнело, исказилось в злобной гримасе, она лупила что есть силы, отбивая себе руки. А он будто ничего не чувствовал, не вздрогнул ни разу и только твердил:
— У нас все будет хорошо, вот увидишь… Мы оба вылечимся и начнем новую жизнь. Мы можем уехать отсюда хоть завтра… У меня есть деньги! Много денег!
Оксана даже перестала его колотить. Это было выше ее сил. Ее разбирал приступ истерического смеха.
— Какие деньги?! — взвизгнула она не своим голосом. — У тебя? Откуда?!..
— Смотри!
Он метнулся к сумке, которую бросил в прихожей, порылся и вынул пачку двадцати- и пятидесятидолларовых купюр, жемчужное ожерелье и часы «Лонжин».
— Этого нам хватит надолго! — радостно воскликнул Мигель. — Мы разбогатели и теперь сможем жить, как короли!
У Оксаны оборвалось сердце. Страшная мысль, которая шевелилась в ее душе и которую она безуспешно прогоняла, наглядно материализовалась в этом «богатстве».
— Здесь три тысячи? — омертвело спросила она, еще надеясь, что случится чудо, и все окажется простым совпадением.
— Нет, тут меньше, я купил машину, — сказал Мигель и осекся. — А откуда ты знаешь, что было три тысячи?
— Вижу… по толщине пачки… — медленно вымолвила Оксана.
Она смотрела на Мигеля округлившимися от ужаса глазами. Он сидел перед ней на корточках, возбужденный, растопырив руками ожерелье. Глаза маниакально блестели, к потной щеке прилипли несколько вырванных с мясом спутанных прядей, рот открывался и закрывался, оттуда вылетали какие-то слова, которые Оксана не слышала. Кажется, он предлагал ей померить это замечательное украшение.
— Ты такая умная! — радовался Мигель. — Когда мы с тобой уедем? Смотри, какие у нас есть часы! Мы теперь никуда не опоздаем… Ты довольна? Я все делаю для тебя! И еще буду делать!
Да, она узнала эти часы. Последний визит к Джессике: демонстративно-назидательная молитва перед обедом, холодная отстраненная вежливость хозяев… Джон смотрит на свой «Лонжин» и включает телевизор. Потом отчетливо представила, как Мигель снимал эти часы с убитого, как отстегивал окровавленный браслет, не обращая внимания на стоны раненой Джессики, как потом в своей квартире отмывал их под краном в умывальнике и как сам мылся в душе, оттирая мочалкой кровь… И все это он делал ради нее.
