Он, наконец, тронулся с места, но домой не поехал: решил еще сделать круг вокруг ее дома — вдруг заметит, выйдет? В сердце торчала какая-то заноза, что-то недосказанное между ними, и хватило бы одной улыбки, одного взгляда, чтобы занозы не стало. А интуиция подсказывала, что он обязательно увидит свою возлюбленную. И интуиция его не обманула.
Оксана с каким-то пожилым человеком садилась в большой внедорожник, припаркованный возле ее дома. Карамба! Что это значит?!
Он медленно проехал мимо, расширенными глазами рассматривая незнакомую машину. Свет фонарей высвечивал лица в темном салоне. Оксана весело улыбалась и прижималась к старику с лицом обезьяны. Может, это и есть ее любимый дядюшка Сурен, у которого она пропадала целую неделю, а потом вернулась вся в слезах?
Через пару сот метров Мигель съехал на обочину и выключил фары. Что происходит? Он не мог даже допустить, что Оксана обманула его. Невозможно. Она обещала!
И, тем не менее — куда-то уезжает с неизвестными людьми, и не похоже, чтобы ее тащили силком.
Или все-таки…
Мигель был растерян. Взгляд инстинктивно упал на крышку перчаточного ящика. Хорошо, что у него есть друг…
Фары «туарега» приближались, и Мигель пригнулся. Когда машина проезжала мимо, он попытался разглядеть, что происходит в салоне, но ничего не увидел. Габаритные огни исчезли за поворотом. Мигель завел двигатель и, не включая свет, поехал следом. В низком небе то и дело вспыхивали зарницы. Пахло большим дождем.
* * *
— Мне так нравится наш номер, Суренчик! Оттуда замечательный вид, когда я его вспоминаю, у меня колотится сердце…
— Через километр дорога закрыта, ремонт, — хмуро объявил Алекс, переключаясь на пониженную передачу. — Придется объезжать.
Ему не нравилось происходящее, и Сурен это почувствовал.
— Ну так объезжай, — холодно велел он.
Они свернули с главной дороги на грунтовку, и в открытые окна вскоре потянуло землей и прелой травой, а позже — близкой стоячей водой и тиной. Грунтовка перешла в черно-зеленую целину, где густая плотная трава была выше бампера. «Туарег» подпрыгивал на кочках и, наконец, резко затормозил.
— Куда это мы приехали? — заинтригованно спросила Оксана.
— Сюрприз, — буркнул Сурен.
— Ты просто прелесть, — судя по жизнерадостному голосу, Оксана все еще думала, что это очередное приключение, которое Сурен устроил для своей ненаглядной Барби. — Мы выходим?
— Конечно, выходи.
Было темно, и свет фар нисколько не разжижал эту темноту — ксеноновые лучи выглядели, будто два ярких белых гвоздя, вбитых в срез черного дерева. Томоканские болота имели дурную репутацию. На западе течет Малая Томоко, на востоке — Большая Томоко, между ними — вонючая топь, прорезанная бетонной полосой шоссе девяносто два.
Гиблое место, к тому же кишащее аллигаторами. Несколько лет назад сюда возили туристов, чтобы показать первобытных чудовищ в естественной среде обитания. Но ничего хорошего из этого не вышло: аллигаторам бросали гамбургеры и колбасу, поэтому они стянулись сюда со всего болота, стали драться за территорию, а потом и нападать на людей. Экскурсии прекратили, а у съездов с шоссе поставили предупреждающие таблички: «Опасно, аллигаторы! Кормить запрещено!» Таблички уже проржавели и не читались, но местные жители и так без особой необходимости сюда не ходили.
Сегодня с утра Суслик бросил в болото четыре куриные тушки, порубленные на четыре части. Прикорм — вот как это называется. Причем сочные, пахнущие кровью, куры — это не какой-нибудь стерильный гамбургер! Сейчас в непроглядном мраке болото зловеще светилось десятками красных точек — словно тлеющими гнилушками.
Оксана ничего этого не знала, красные огоньки на черной болотной глади ей ни о чем не говорили, но, выйдя из машины, она вдруг почувствовала приступ страха. Слишком неподходящим для веселых приключений было это место, да и погода совершенно не располагала к развлечениям. К тому же уж очень мрачными были ее сопровождающие, а их биополя излучали явную враждебность и сулили опасность. Включая биополе Сурена.
— А… а где же сюрприз? — напряженно спросила она.
— Вот он! — Сурен резко взмахнул рукой.
Жора схватил Оксану за волосы, рванул, запрокидывая голову назад. Девушка негромко вскрикнула, Алекс тут же ловко заклеил ей рот скотчем. В темноте пропищала, словно передразнивая Оксану, ночная птица. Со стороны шоссе послышался далекий шум проезжающей машины и вскоре затих. По черному небосклону змеились молнии, погромыхивал гром.
Оксана вырывалась, но Жора мертвой хваткой держал ее за руки. Алекс озабоченно светил фонарем в высокую траву.
— Я собирался на тебе жениться, хотел сделать тебя счастливой, — тихо произнес Сурен. — Но ты меня разочаровала. Опозорила. У меня большие проблемы. Очень большие. И ради чего? Ради какого-то нищего грязного мексиканца…
Раздался громкий всплеск, будто большая рыба лениво взыграла в воде — совсем рядом.
Оксана мычала, ее глаза округлились и почти вылезли из орбит. Что она хотела объяснить жестокому и непреклонному Змею? Что Мигель вовсе не мексиканец, а пуэрториканец? Или что Мигель просто ее знакомый, и она не развратная шлюха, а жертва неверности своего мужа Билла?
Об этом никто никогда не узнает. Да это никого и не интересовало.
Змей снова махнул рукой.
— За ноги бери! — скомандовал Жора, и Алекс мгновенно выполнил команду.
Они без труда несли легкое тело, девушка дергалась и изгибалась, но освободиться, конечно, не могла. Размытые широкоплечие тени протянулись далеко вперед, не пригибая высокую сочную траву. Зато кочки мягко поддавались под ногами, выдавливая наружу затхлую черную жижу.
— Как бы на змею не наступить, — напряженно сказал Алекс.
— Не должны, они бегут от света и шума, — процедил Жора. — А аллигаторы — наоборот…
В туфлях охранников захлюпала вода, и они остановились в нескольких метрах от черной глади болота. Красные огоньки приблизились и стали гуще. Отчетливо слышались чавкающие звуки: это нетерпеливо шевелились тяжелые, чешуйчатые тела прикормленных рептилий.
— Давай! — сказал Жора. — Раз, два…
Раскачав Оксану за руки и за ноги, охранники на счет «три!» с силой швырнули ее в темноту. Изящная фигурка описала широкую параболическую траекторию и шлепнулась в липкую теплую грязь. Руки неожиданно уперлись во что-то живое — скользкое и твердое. Болото вскипело, вспучилось бугристыми, шипастыми телами и разверстыми пастями, напоминающими гигантские ножницы для резки металла. Дыхание перехватило, мышцы обмякли, как парализованные. Запертый скотчем крик едва не разорвал легкие…
И тут же ее стали кромсать на части.
«Клац!» — огромный, не меньше пяти метров, аллигатор перекусил пополам тонкую талию.
«Клац!» — острые зубы другого реликтового чудовища перемололи стройные ноги, которые так любили мужчины.
«Клац!» — исчезла в страшной утробе нижняя часть туловища, с органом, принесшим девушке много радостей и обусловившим, в конечном счете, эту ужасную смерть.
«Клац! Клац! Клац!» — отталкивая друг друга, твари поменьше спешили урвать свой кусок. Зубастые пасти заглатывали руки, плечи, маленькие груди… Добычи явно не хватало на всех, и потому аллигаторы торопились…
* * *
Мигель заплутал, преследуя их с выключенными фарами, потерял «Туарег» из виду и упустил драгоценное время. Без толку сунувшись в несколько проулков, он, было, отчаялся и запаниковал, пока не увидел указатель на шоссе девяносто два. Сам не зная почему, он вдруг понял: они повезут Оксану именно туда — не в роскошный отель на Мидвей-авеню, не на побережье, где ночные бары и веселье до утра, а — на запад, во тьму, в болота.
Он включил дальние фары и гнал на максимальной скорости, какую мог выжать из старенького пикапа, гнал, пока не увидел далеко в стороне от дороги размытое пятно света. Не раздумывая, он резко вывернул руль, едва не перевернулся, съезжая с шоссе, и поехал по проселку, подпрыгивая на пока еще твердых кочках. Чтобы не обнаружить себя раньше времени, он заглушил мотор, выскочил из машины и побежал, потом вспомнил про револьвер, выругался в полный голос и вернулся.
Мальчишка из пуэрториканских картонных трущоб, где быстрые ноги и сильное тело были не столько признаком здоровья и спортивности, сколько условием выживания, никогда еще он не бежал так быстро, как сейчас, — словно под ногами была не вязкая и опасная топь, а лучшее синтетическое покрытие олимпийского стадиона.
И все-таки опоздал.
Он увидел стоявший на берегу болота «туарег» и целый вихрь насекомых, бьющихся о горящие фары; увидел, как застыли, оцепенели в напряженных позах три силуэта, трое мужчин, перед глазами которых разворачивалось жуткое действо, которое они даже при всем желании не могли уже прекратить.
