Не о том хотел сказать Петрович. Но слишком много у него было на душе, чтобы вот так сразу переложить это на слова.
Он не был политиком, никогда не интересовался общественной деятельностью. И хоть и был членом партии, коммунистом по духу не являлся. Не то, чтобы он упирался, когда его начали "окучивать" заводские партийные работники. Скорее, вступил с охотой. Это было полезно и почетно.
А обрабатывали его капитально. КПСС к тому времени окончательно перестала быть, собственно, рабочей партией. Она мутировала в партию служащих. И это было головной болью тогдашних бонз. Ясное дело! Кто у нас в стране должен быть в авангарде социалистического строительства? Кто — носитель власти и главная ее опора? Рабочий класс, кто же еще! Власть-то у нас какая? Рабоче-крестьянская, забыли что ли… А что же это за рабоче-крестьянская власть, когда единственная партия, ядро политической системы страны, состоит в основном не из рабочих и крестьян, а из служащих и интеллигенции? Ерунда какая-то получается… Значит надо делать — что? Правильно! Проводить пропагандистскую работу среди трудовых коллективов предприятий и колхозов на предмет пополнения рядов КПСС рабочим классом. Чем, собственно говоря, и занимались партийные работники на низовом уровне с переменным успехом…
Все тогда знали: это надо было что-нибудь особенное отчебучить, чтобы рабочего из партии турнули. Попробуй-ка… Заклюют наверху, и разбираться не станут. "Вы что там, сукины дети, с ума посходили? Рабочих из партии исключаете! У нас и так каждый пролетарий на вес золота, а вы еще и ряды наши, так сказать, прореживаете! У-у-у, мать вашу так! Что ты там говоришь? Алкаш? Жену бьет? Работу с похмелья прогуливает? Так проведи среди него разъяснительную работу! Поставь на вид! Товарищеский суд, в конце концов! Ты партийный работник или где!?"
А теперь… Теперь он никто. Совсем никто. Как там: "кто был ничем, тот станет всем"? Так, что ли? Ага. Только наоборот. Петрович не был идиотом или небесным романтиком. Он прекрасно видел всю ложь и скотство, которое творилось при коммунистах. Для того чтобы понять, что ни о каком социальном равенстве и речи не было, не надо было быть профессором политэкономии. Но все же, несмотря ни на что, тогда он чувствовал себя человеком. Он уважал себя, он был уверен, что делает что-то полезное, а не барахтается в грязи, пытаясь не опуститься до нищеты.
А что сейчас?! Да пошли они все к такой-то матери! Накопилось злости… За все. За разорванную надвое жизнь, за унижение бедностью, за молчаливые упрекающие взгляды сына, вынужденного идти в школу в старых туфлях с дыркой на подошве. За то, что оказался на обочине жизни. За то, что, не двигаясь с места, оказался в чужой стране, которая раньше была своей, родной. За наглые надменные морды лощеных телеведущих, с умными лицами обливающих с экранов телевизоров грязью все, что раньше было для него свято. И главное — за дурманящее, стягивающее душу и тело бессилие противостоять всему этому, повлиять хоть на что-то…
В этом — причина. Именно поэтому Петрович поступил так, а не иначе. Когда он увидел этих парней, решительных, твердых, желающих что-то изменить в своей жизни, ему тоже захотелось хоть на какое-то время стать таким же. Почувствовать себя мужчиной, воином, а не униженным стариком, бывшим рабочим, возящим по ночам шлюх и пьяных "мажоров", чтобы заработать себе на кусок хлеба.
И теперь он знал, что пойдет до конца. Не выпустит этот "калаш" из рук, не вернется в прежнее состояние. Он больше никогда не будет жертвой…
— Смотри, — серьезно проговорил Саша. — Коли уж ввязался, заднюю скорость не включай. Мы тут не в игрушки играем. Ты теперь в составе Двадцать седьмой боевой группы Кировогорской дружины "Краинского народного фронта". Отныне мы подчиняемся "Кировогорскому Революционному Совету". Я — твой командир, а время военное. Понял?
— Я Вас прекрасно понял, товарищ командир, — медленно и немного издевательски-официально ответил Петрович. — Только вот решений я своих не меняю. Не та порода. А что такое дисциплина, думаю, мне не хуже Вас известно. У нас в танковых войсках этому быстро учили.
Саша удовлетворенно кивнул.
Время тянулось мучительно долго. Все молчали, и только командир, видимо, имея своей целью подбодрить подчиненных, изредка заводил какой-нибудь пустой разговор. Автомобилей становилось все меньше. Мимо проехала патрульная милицейская машина, не обратив на стоящую "пятерку" никакого внимания. Петрович изредка смотрел на часы. Прошел почти час с тех пор, как они подъехали к мосту.
— Готовность — десять минут, мужики, — вдруг резко сказал Саша.
— Н наконец-то, — выдохнул Колян.
Все напрягли внимание. Петрович внутренне собрался.
— Итак, бойцы, — чеканил командир. — Шутки и приготовления кончились. Слушать всем внимательно. Выступление намечено на три часа ночи. То есть, через пять минут. Перед нашей Двадцать седьмой боевой группой поставлена задача: взять под контроль Ковалевский мост и удерживать его до особого распоряжения. Нам надлежит, используя все имеющиеся у нас средства, полностью перекрыть движение по мосту, пропуская лишь автомобили, водители или пассажиры которых предъявят вот такой пропуск…
Он вытащил из кармана брюк небольшой ламинированный лист бумаги и передал его Петровичу. На фоне краинского флага с трезубцем и российским триколором в верхнем правом углу, вверху крупными буквами было написано: "Краинский народный фронт. Кировогорский Революционный Совет". И чуть ниже: "Пропуск. Двадцать седьмая боевая группа". Осмотрев изделие, Петрович передал его назад.
— Такие у всех должны быть? — поинтересовался Максим Павлович.
— Нет. Если пропуск есть хотя бы у одного, следует пропускать всю группу.
— Ясно. — Колян повертел в руках пропуск. — Как будем действовать, командир?
— Следующим образом, — Саша развернулся так, чтобы видеть лица сидящих сзади бойцов. — Сейчас по моей команде бежим к середине моста. Останавливаем несколько машин и перегораживаем ими проезжую часть. Причем делаем это так, чтобы создать две баррикады, одна от другой — метров на пять. Между ними и будем держать оборону. Ясно?
— А что с водителями? — испуганно спросил молчавший до этой секунды Алексей.
— Ничего с водителями, — раздраженно отрезал Саша. — Гнать в шею. При попытке сопротивления — прикладом в морду, или по ногам стрелять. Кровь зря не льем.
Бойцы молча внимали словам командира.
— Петрович — возьмешь "зажигалки", — распоряжался тот. — Алексей — флаг. Я возьму листовки и раскидаю их по пути. Вопросы есть?
— Да все понятно, командир, — спокойно ответил Максим Павлович. — Ты не дергайся. Бог не выдаст, свинья не съест…
— Оно так… — выдохнул Саша. — Я, мужики, вам речей толкать не буду. Разный там моральный дух поднимать… Скажу просто. Давайте выполним свой долг хорошо. Не подведем товарищей, которым задачи посложнее выпали. За что деремся — знаем. А жизнь нас рассудит.
Он замолчал и стал неотрывно следить за стрелкой часов.
— Ну все, — почти крикнул командир, открывая дверцу. — Вперед!
23.09.2009. Краина, г. Кировогорск. ул. Луначарского. 02:38
— Как настроение?
Денис плюхнулся на сиденье и оглядел компанию.
Окна микроавтобуса были занавешены плотной тканью. Горело слабое освещение.
В салоне сидело десять человек. На мужчинах была новая камуфляжная форма, черные береты и шнурованные военные ботинки. На левом рукаве — шеврон: черный с красной окантовкой щит с изображением двуглавого орла и георгиевской ленточкой.
"Союз казаков Севастопольска", — гласила белая надпись по краям щита.
На левой стороне гимнастерки — прямоугольная нашивка "Рымский казачий союз". Вооружены все были "до зубов". Разгрузки, забитые рожками и гранатами. У некоторых на поясах висели длинные кинжалы. В проходе между сидениями лежали два ручных пулемета, несколько "Мух" и пара знамен. Одно — "Краинского народного фронта", выданное группе на складе, второе, как предположил Денис, какое-то казачье. Под сиденьями лежала пара "жестянок" с патронами и какие-то ящики.
"Лева не поскупился", — подумал оперативник.
— Настроение боевое, — ответил за всех хорунжий.
— Вот и хорошо, — Денис достал из кармана несколько ламинированных листков бумаги. — Это — пропуска, — он выдал всем по одному, — Ознакомьтесь и запомните. С этими удостоверениями вы можете свободно перемещаться по территории города через наши блокпосты. При этом пропуск может быть один на группу. Это тоже допускается. По этому поводу вопросы имеются?
Бойцы молча осматривали бумаги и засовывали их в нагрудные карманы.
— А теперь — главное, — Денис придал голосу больше серьезности и напряженности. — Ставлю боевую задачу. Вам, вместе со мной, надлежит взять под контроль здание Областной государственной администрации, разоружить милиционеров внутри и обеспечивать охрану объекта, который будет являться штабом восстания.
