— Вы служили во флоте?
— Чего? — дернул головой жестянщик, видимо, хорошо не расслышав. — Флот? Как же, пришлось послужить царю–батюшке. Дела давно прошедшего времени. Вы, барышня, водички принесите, так, с полведерка. Проверим, вроде все готово.
Оксана принесла ведро с водой. Жестянщик осторожно вылил воду в таз, приподнял его над головой, осматривая швы припая. Затем опустил, выплеснул воду и показал девушке сухое днище.
— Так что можете собственноручно убедиться, — сказал он с оттенком профессиональной гордости. — Лучше нового.
Старик постучал толстым черным ногтем в днище и сунул таз на крылечко под ноги девушке.
— За работу не сомневайтесь, будете вспоминать и благодарить. А хозяйка–то убежала!.. Обождать?
— Я сама вам заплачу.
Жестянщик разочарованно покачал головой.
— Не в том дело, барышня. Хозяйка обещала чайком напоить и кипяточек будто приготовила.
— Если есть кипяток, я вам дам чаю.
— Сделайте милость. Может, кусочек сахару найдется? Уважьте старика… Целый день на холодном ветру, без горячей пищи.
Он засуетился, собирая инструмент в большую потертую кожаную сумку.
«Нет, это не тот мастер, о котором говорил Тарас», — подумала Оксана. Она приготовила чай и принесла из своей комнаты на кухню два кусочка сахару. Жестянщик постучал в дверь, попросил разрешения войти и, появившись на кухне, опустил на пол у порога свою сумку. Затем он снял очки, с силой зажмурил уставшие, слезящиеся глаза и, открыв их, весело посмотрел на девушку. Его худое, с запавшими щеками, поросшее колючей седой щетиной лицо вдруг преобразилось, стало значительным.
— Ну, давай будем с тобой знакомиться, Ромашка. Угадала. Бывший матрос Балтийского флота. Фамилию свою сам забыл… Не имеет значения. Для тебя буду — Тихий.
Тихий? Вот это тот Тихий, к которому ее прислали? Нет, тут что–то не так. Подстроено. Какая Ромашка? У нее другая кличка — Ласточка.
— Я вас не понимаю, — опасливо, но строго оглянула старика Оксана, как бы подозревая, что она имеет дело с каким–то психически ненормальным человеком. — Что за Ромашка? Вы что хотите? Я крикну, и вас арестуют! Я позову полицию. Я — немка. Идите вон отсюда!!
Чем больше возмущения звучало в голосе девушки, тем веселее становились глаза жестянщика.
— Не кричи. Ласточка, — торопливо сказал он. — Виноват… Я забыл, что ты еще не знаешь. Тебя перекрестили. Теперь ты — Ромашка. Ясно? И угощай, не стесняйся. Тебе понравилась моя работа, ты угощаешь чайком старого мастерового человека. Что тут особенного? Хозяйка ушла надолго, тебе на работу часа через два. Мы успеем поговорить.
Он подвинул ногой табурет к столу, снял шапку и, откусив кусочек сахару, начал аппетитно отхлебывать из алюминиевой кружки кипяток.
— Горяченький, хорошо! Желудок у меня… Колит, гастрит и еще какой–то черт!
— Я принесу вам печенье, — сорвалась с места Оксана.
— Не надо, — решительно поднял руку Тихий. — Лишнее… Может, кто зайдет… С какой такой причины ты, немка, рабочего человека печеньем угощаешь? Кто ты такая есть — тебе всегда надо помнить. Да, говорят, у тебя память какая–то особенная?
— Не жалуюсь.
— И по–немецки здорово шпаришь?
— Видимо, все еще есть акцент и не всегда удачны построения фраз. Вспомогательные глаголы путаю.
— Ну, тут я ничем тебе помочь не могу. Я и в русской–то грамматике слабоват. Учись, читай побольше.
— Читаю много.
— Все это хорошо. Как здоровье?
— Чувствую себя лучше.
— Вижу: порозовели щеки немного. Я ведь тебя видел еще тогда, когда ты на лихаче с вокзала покатила.
— И еще два раза. На Степной. Следили?
— Нет, наблюдал… — усмехнулся жестянщик. — Чего тебя проверять? Слава богу, проверена. Мне ведь про тебя легенды рассказывали. Ловко обвела вокруг пальца гестаповца.
— Товарищ Тихий…
Жестянщик угрожающе поднял руку.
— Давай без товарищей, — сказал он строго. — И Тихого забудь. Держи на самом донышке.
— Простите, сорвалось… Я хотела предупредить вас. Вы знаете, что случилось в поезде, и, может быть, думаете, что я… Ну, вроде заколдованная, что ли. Я сама не могу объяснить, почему все так счастливо обернулось для меня. Мне просто повезло. Такое счастье выпадает только один раз в жизни.
— Значит, ты ни при чем? — усмехнулся Тихий. — Счастливый случай?
— Нет, не только случай. Я держалась хорошо, прямо–таки прекрасно. Как говорится, была в ударе. Но все–таки это был редкий случай. Другого такого не будет.
— Ты что, скромничаешь?
— Нет, предупреждаю. Вы должны реально оценивать мои возможности.
— Вот оно что! А я думал — струсила.
Жестянщик допил кипяток и попросил налить еще. На высоком морщинистом лбу выступил пот. Он смахнул его ребром ладони.
— Я, дорогая, сам без толку рисковать не люблю. Не даром кличка такая — Тихий. И ты у меня будешь тихо работать. Тихо, аккуратно, так, чтобы комар носа не подточил. Как свое нынешнее положение оцениваешь? Крепко на ногах стоишь?
— Вполне.
— А сведения об аэродроме? Что–нибудь можешь сообщить?
Доклад Оксаны занял минуты две. Тихий отставил кружку и слушал, нахмурив брови, остро поглядывая на девушку. Казалось, он был чем–то недоволен. Он прервал Оксану, когда она начала подробно перечислять названия аэродромов, номера частей и количество самолетов.
— Откуда у тебя такие данные? Спрашивала кого–нибудь?
— Нет. Из разговоров летчиков.
— Быть не может! Так болтают? Что они, с ума посходили?
— Сама удивляюсь. Полное отсутствие бдительности. Меня они считают своей, а среди официанток только я одна хорошо знаю немецкий язык.
— Смотри, Ромашка… Никаких расспросов. Только мотай на ус, что они говорят. Контрразведчики в столовую заходят?
— Не знаю.
— Вот! Постарайся узнать их всех в лицо. Контрразведка у них за штабом находится. Как к воротам подходишь — метров четыреста вправо серый двухэтажный домик у стены. Остерегайся этого домика… Продолжай. Слушаю.
Оксана рассказала о предложении капитана Бугеля и разговоре со штабным писарем, объяснив Тихому, кто такой Иоганн Беккер и откуда она о нем знает. Жестянщик порылся в своей сумке и вынул низенькую бутылку, наполненную кусочками какого–то коричневого вещества. Ее широкое горлышко было заткнуто вместо пробки туго скатанным комком грязной бумаги. Тихий вынул пробку, и в кухне запахло канифолью. Жестянщик развернул комок бумаги, осторожно вытащил из середины смятый листок, очевидно, вырванный из ученической тетради.
— Писаря пока не трогай, держи про запас, присматривайся, может, пригодится в дальнейшем, — сказал он, разглаживая листок бумаги на столе. — Раз летчики сами все выбалтывают, он тебе сейчас не нужен. Да и неизвестно, что это за человек, какое у него теперь настроение. Со Своим начальником ты правильную линию повела. Возьми его на кукан. Бояться особенно нечего — у них среди интендантов такие ворюги встречаются, каких свет не видел. Гребут обеими руками, не стесняются. Адрес покупателя я тебе дам: владелец комиссионного магазина пан Полищук. Человечишка жадный, спешит разбогатеть, золотые вещички у него найдутся. Сведи своего начальника с ним, а как приоденешься немножко, сразу отскакивай от этого дела в сторону. С тебя, правда, спрос невелик — продуктов не крала, не носила, только и всего, что познакомила одного с другим. Но все–таки дело грязное, могут пригласить в свидетели. Теперь проверим твою память. Смотри на эту азбуку и запоминай.
Он подал девушке листок.
На листке был код, составленный таким образом, чтобы закодированное сообщение могло уместиться на маленьком клочке бумаги.
Оксана долго изучала код. Наконец, она передала листок Тихому и закрыла глаза.
— Проверьте. Диктуйте текст, я буду кодировать.
Через несколько минут Тихий убедился в том, что память у разведчицы поистине поразительная. Листок с кодом немедленно сожгли в печке. Они договорились о связных, о том, как сообщать друг другу об опасности или необходимости срочно встретиться, и о многих других деталях, нужных для соблюдения тщательной конспирации. Тихий все продумал основательно, очевидно, он имел уже немалый опыт в этом деле.
— Сам приходить буду редко, — сказал Тихий, пожимая на прощанье руку Оксане. — Вызывай меня только в исключительных случаях. Береги свою Анну, твоя Анна Шеккер дорого досталась, за нее наши люди кровью, жизнями заплатили. Помни, дорогая, — хороший разведчик иной раз больше стоит, чем дивизия солдат.
Он надел на плечо сумку, надвинул на лоб шапку и сразу как–то сгорбился, стал ниже ростом. Толкнул локтем Дверь.
— Будьте здоровы, барышня. Премного вам благодарен за чаек. А про тазик не сомневайтесь, все сделано на совесть, так что будете только благодарить.
И он ушел — старый, тщедушный мастеровой человек, с изрезанными жестью, обожженными кислотой руками. Где–то далеко на улице прозвучал его протяжный голос: «Ве–едра–а–а! Па–аять! Лу–ди–ить!!»
