— Совершенно верно! — прорычал Сайкс. — Так неужели вы верите, что Джонни Сен-Жак стал бы уничтожать собственный курорт и разрушать процветающее предприятие?
— В преступном мире происходят и более странные вещи, сэр Генри, — со знанием дела произнес Сирил Сильвестр Причард. — Мне доводилось слышать много разных историй... Инциденты, которые описал мой племянник, называются тактикой отвлечения. Ее используют для того, чтобы создать впечатление, что мошенники на самом деле являются жертвами. Мне это подробно объяснили.
— Даже так! — вскричал бывший бригадный генерал британской армии. — Позвольте теперь мне кое-что вам объяснить... Вас обвел вокруг пальца международный террорист, который разыскивается по всему миру! Вы знаете, какое наказание положено за содействие подобному преступнику? Я объясню, если вы, паче чаяния, «по службе» упустили это из виду... Расстрел или даже, что менее милосердно, публичное повешение! А теперь дай мне этот чертов парижский телефон! И побыстрее!
Дрожащий как лист племянник схватил дядю за руку, которая ходила ходуном, когда он раскрывал записную книжку.
— Я сейчас... Вот он... Надо спросить «дрозда». По-французски, сэр Генри. Я могу сказать несколько слов, сэр Генри... По-французски, сэр Генри, — пробормотал заместитель директора.
* * *
Вызванный охранником Джон Сен-Жак в белых брюках и белом полотняном пиджаке свободного покроя прошел в библиотеку их новой «крепости» — поместья в Чесапик-Бей. Охранник, мускулистый мужчина среднего роста с четко очерченными испанскими чертами лица, стоял в дверном проеме; жестом он указал на телефон на огромном столе вишневого дерева.
— Это вас, мистер Джонс. Директор на проводе.
— Благодарю, Гектор, — сказал Джонни и, немного помедлив, продолжил: — А этот «мистер Джонс» так уж необходим?
— Так же, как и Гектор. Меня зовут Роджер... а может, Даниэль. Называйте, как хотите.
— Понятно. — Сен-Жак поднял трубку. — Холланд?
— Тот номер, который сообщил твой друг Сайкс, привел в тупик... Но этот тупик не такой уж бесполезный.
— Как сказал бы мой зять, будь добр, говори по-английски.
— Это телефон кафе, которое расположено на набережной Марэ. Надо спросить «дрозда». Если «дрозд» на месте, контакт устанавливается. Если нет, надо звонить снова.
— В чем же польза этого номера?
— Мы будем звонить часто, а в кафе посадим нашего человека.
— Что еще происходит?
— Мой ответ будет неполным.
— Черт тебя дери!
— Мари просветит тебя...
— Мари?!
— Она сейчас на пути домой. Она прямо с ума сходит, но с другой стороны, у нее словно груз с души свалился.
— Почему она сходит с ума?
— Я заказал ей место второго класса на нескольких рейсах дальнего следования...
— Бога ради, почему?! — сердито перебил Сен-Жак. — Пошли за ней, черт возьми, самолет! Она оказала вам больше услуг, чем кто бы то ни было в вашем глупом конгрессе или тупом сенате, а за ними вы посылаете самолеты по всему белу свету. Я не шучу, Холланд!
— Не я посылаю эти самолеты, — отрезал директор ЦРУ. — Этим занимаются другие. Те самолеты, которые посылаю я, вызывают слишком много любопытства и вопросов за рубежом... Давай ограничимся этим объяснением. Ее безопасность важнее, чем ее комфорт.
— Согласен, бандит.
Директор помедлил, явно сдерживая раздражение.
— Знаешь что? Ты не самый приятный человек...
— Моя сестра со мной как-то уживается, и для меня это важнее твоего мнения. Почему у нее словно груз с души свалился? Кажется, так ты сказал?
Холланд помолчал, но уже не из-за того, что сдерживал раздражение, а подыскивая подходящие слова:
— Произошел неприятный инцидент. Об этом никто не мог даже подумать, не то что предсказать.
— О, опять я слышу эти знаменитые, мать их, слова, которые так полюбились американскому истеблишменту! — проревел Сен-Жак. — Что вы проворонили на этот раз? Грузовик с ракетами, которые попали в руки агентов Аятоллы в Париже? Что случилось?
В третий раз Питер Холланд ответил не сразу, хотя в трубке раздавалось его тяжелое дыхание. Наконец он заговорил:
— Знаешь, юнец, я вполне могу повесить трубку и забыть о твоем существовании, и это будет полезно для моего кровяного давления.
— Послушай, бандит, речь идет о моей сестре и о том парне, за которого она вышла замуж... Ему, как мне кажется, сейчас совсем не сладко. Пять лет назад вы, ублюдки, — повторяю: вы, ублюдки, — едва не угробили их обоих в Гонконге и кое-где еще к востоку от него. Я не знаю всех фактов, потому что они либо слишком честны, либо слишком глупы, чтобы придавать их огласке, но мне известно достаточно, чтобы у себя на островах я не доверил бы тебе и должности официанта!
— По крайней мере, честно, — смягчаясь, заметил Холланд. — Не то чтобы это было важно, но тогда я не сидел в этом кресле.
— Это и не важно. Суть вашей тайной системы такова, что и ты поступил бы таким образом.
— Может, и поступил бы... Так же, как и ты, если бы знал все... Но это тоже не важно. Это уже история.
— А сейчас — это сейчас, — перебил Сен-Жак. — Что случилось в Париже? Что за «неприятный инцидент»?
— По словам Конклина, на частный аэродром в Понкарре было совершено нападение. Его отбили... Ни твоего зятя, ни Алекса не ранили. Вот и все, что я могу сообщить тебе.
— А больше мне ничего и не надо.
— Я только что разговаривал с Мари. Она сейчас в Марселе и будет у нас завтра утром. Я лично встречу ее и доставлю в Чесапик.
— А что с Давидом?
— С кем?
— Зятем моим!
— Ах... да, понял. Он сейчас на пути в Москву.
— Куда?
* * *
Самолет «Аэрофлота» свернул с посадочной полосы аэропорта «Шереметьево». Пилот провел его еще примерно с четверть мили по расположенной рядом рулежной полосе и остановился недалеко от здания аэропорта.
— Перед выходом будет пяти-семиминутная задержка. Пожалуйста, оставайтесь на местах, — объявили по-русски и по-французски.
Объяснения этой информации не последовало, и те пассажиры парижского рейса, которые не были советскими гражданами, вновь взяли газеты и журналы, предполагая, что задержка вызвана взлетом другого самолета. Однако граждане СССР, а также пассажиры, уже знакомые с тем, как проходит процедура прибытия в Москву, поняли, в чем дело. Происходила эвакуация если не всех, то части людей из передней части самолета, которая была предназначена для особых пассажиров. К выходу обычно подкатывали трап, а в нескольких десятках метров от самолета ждал правительственный лимузин. Чтобы выходящих особых пассажиров невозможно было запомнить, стюардессы сновали по салону самолета и следили за тем, чтобы никто не фотографировал. Такого никогда и не случалось. Прибывшие путешественники были поручены заботам КГБ. По причинам, которые могли объяснить только в Комитете, их не должны были видеть в здании международного аэропорта «Шереметьево».
Алекс Конклин, хромая, спустился по трапу, вслед за ним сошел Борн с двумя дорожными сумками, вмещавшими их багаж. Навстречу им уже спешил Дмитрий Крупкин.
— Как там ваш друг доктор? — стараясь перекричать шум двигателей, спросил офицер советской разведки.
— Держится! — прокричал в ответ Алекс. — Может, у него и не выйдет, но он чертовски хорошо борется!
— Это твоя вина, Алексей! — Самолет покатил в сторону. Крупкин понизил голос, но говорил по-прежнему громко, хотя и не кричал. — Надо было позвонить Сергею в посольство. Его ребята были готовы сопровождать вас, куда бы вы ни пожелали.
— Мы подумали, что если поступим так, то пошлем тебе сигнал тревоги.
— Лучше ложная тревога, чем попасть в перестрелку! — возразил русский. — Люди Карлоса никогда бы не осмелились напасть на вас, зная, что вы под нашей защитой.
— Это не Шакал, — сказал Конклин. Он уже не кричал, поскольку шум самолета превратился в легкий гул.
— Конечно, не он сам... Шакал ведь здесь. Это его бандиты выполняли приказ...
— Не было ни приказа, ни его бандитов.
— Что ты имеешь в виду?
— Позже поговорим. Давай выбираться отсюда.
— Подожди. — Крупкин нахмурился. — Сначала поговорим... во-первых, добро пожаловать в Россию. Во-вторых, я буду тебе признателен, если ты воздержишься от обсуждения некоторых аспектов моего стиля жизни на враждебном, грозящем нам войной Западе, где я бываю по поручению нашего правительства...
— Знаешь, Круппи, однажды они прищемят тебе хвост.
— Никогда. Они меня обожают, так как я скармливаю Комитету больше полезных слухов о высшем свете загнивающего, так называемого свободного мира, чем любой офицер зарубежной резидентуры. К тому же я как никто другой умею развлекать начальство в этом самом загнивающем мире. Если нам в Москве удастся загнать в угол Шакала, меня непременно сделают членом Политбюро, да еще Звезду Героя повесят.
