— Войдите!
Лэтем открыл дверь. Лицо Карин де Фрис, сидевшей за столом у стены слева, выражало изумление.
— Вот уж не ожидала вас увидеть, — испуганно сказала она. — Простите, мне не следовало так уходить.
— Вы все превратно поняли, мадам. Это я должен перед вами извиниться. Я говорил с Витковски...
— Да, с полковником...
— А теперь пришел побеседовать с вами...
— Мне бы следовало догадаться, — перебила она. — Хорошо, давайте поговорим, мсье Лэтем, но не здесь. В другом месте.
— Почему? Я просмотрел то, что вы мне дали, — работа выполнена не просто хорошо, а великолепно. Я едва могу отличить пассив от актива, но вы объяснили все очень понятно.
— Благодарю. Однако вас привело сюда не это, правда?
— Что вы имеете в виду?
— В шести кварталах отсюда, если свернуть на восток с авеню Габриель, есть кафе «Le Sabre d'Orleans» — «Орлеанская сабля». Оно маленькое и не слишком посещаемое. Приходите туда через сорок пять минут. Я буду в кабинке в глубине зала.
— Не понимаю...
— Поймете.
* * *
Ровно через сорок семь минут Дру вошел в маленькое захудалое кафе в стороне от авеню Габриель и, вглядываясь в полумрак, подивился тому, что в одном из самых дорогих районов города находится столь убогое заведение. Он нашел Карин де Фрис в самой дальней кабинке.
— Ну и дыра, — прошептал он, усаживаясь напротив нее.
— L'obstination du francais[34], — заметила де Фрис. — Кстати, шептать незачем. Здесь нет никого, кому интересны наши дела.
— А кто же упрямец?
— Хозяин кафе. Ему предлагали большие деньги, но он отказывается продать свое заведение. Он человек богатый, а это кафе принадлежало его семье еще до того, как он разбогател. Он держит кафе, чтобы давать работу родственникам, один из них как раз направляется к нам — только не упадите.
К столику нетвердой походкой подошел пожилой, явно пьяный официант.
— Будете заказывать? Только еды у нас нет! — выпалил он.
— Шотландское виски, пожалуйста, — сказал Лэтем по-французски.
— Шотландского сегодня нет, — ответил, рыгнув, официант. — У нас хороший выбор вин и японская мура, которую тоже называют виски.
— Тогда белое вино. Шабли, если есть.
— Значит, белое.
— И мне тоже, — сказала Карин. Когда официант отошел, она заметила: — Теперь вы поняли, почему это кафе непопулярно.
— Его просто-напросто следует закрыть... Давайте поговорим. Ваш муж работал с моим братом в Восточном Берлине.
— Да.
— И это все, что вы можете сказать? Только «да»?
— Полковник же все вам сказал. Я не знала, что он работает в Париже, когда попросила перевести меня сюда. Выяснив это, я поняла, что разговор с вами неизбежен.
— Так вы перевелись из-за меня?
— Из-за того, что вы — брат Гарри Лэтема, которого мы с Фредериком считали очень близким другом.
— Вы так хорошо знаете Гарри?
— Фредди работал на него, хотя это нигде не зафиксировано.
— Подобное никогда не фиксируется.
— Даже коллеги Гарри, а уж тем более полковник Витковски и его военная разведка не знали, что Гарри — куратор моего мужа. Не было ни намека на их сотрудничество в этой области.
— Но ведь Витковски сказал мне, что они работали вместе!
— Как единомышленники — да, но не как агент и куратор. Сомневаюсь, что кто-то об этом подозревал.
— Это следовало держать в тайне даже от нашего начальства?
— Да.
— Почему?
— Из-за характера работы, которую так охотно, с таким энтузиазмом выполнял Фредерик для Гарри. Если бы в некоторых событиях был обнаружен американский след, это привело бы к ужасным последствиям.
— Ни одна из сторон не отличалась особой чистоплотностью, а порой и обе выглядели чудовищно. Что же могло нарушить это негативное равновесие?
— Думаю, убийства.
— Убивали и те, и другие.
— Но убивали крупных людей. — Глаза Карин расширились, они почти молили. — Как я понимаю, многие из убитых занимали высокое положение, это были немцы — фавориты Москвы, лидеры, отчитывавшиеся непосредственно перед Кремлем. Представьте, что мэров ваших крупных городов или губернаторов штатов Нью-Йорк или Калифорния убили советские агенты. Понимаете?
— Этого не могло бы произойти — подобные акции ничего не дают. Москва никогда бы не пошла на это.
— А здесь такое было, и Москва, кстати, весьма разумно не раздувала скандала.
— Не хотите же вы сказать, что мой брат, куратор вашего мужа, приказывал ему убивать таких людей? Это абсурд. Да история с «У-2» по сравнению с этим — детская забава. Я вам не верю, леди. Гарри слишком умен и опытен, чтобы устраивать такое — это вызвало бы массовые ответные акции в Штатах, дело покатилось бы к атомной войне, а этого никто не жаждет.
— Я же не говорила, что ваш брат приказывал моему мужу совершать такие акции.
— Что же вы говорили?
— Что такие акции совершались и что Гарри курировал Фредерика.
— Вы хотите сказать, что ваш муж...
— Да, — тихо сказала Карин де Фрис. — Фредди хорошо служил вашему брату, он так снюхался со Штази, что они устраивали приемы в честь торговца бриллиантами из Амстердама, который обогащал аппаратчиков. Потом выявилась схема: время и место убийства влиятельных восточных немцев, связанных с Кремлем, неизменно свидетельствовали, что это дело рук Фредерика. Мы с Гарри — порознь и вместе — спросили его об этом. Он, конечно, все отрицал. Его простодушное обаяние и находчивость убедили нас, что все это чистейшие совпадения.
— В этих делах не бывает совпадений.
— Мы это поняли за неделю, до падения Стены, когда Фредерика схватили. Под пытками и под действием медикаментов муж признался в убийствах. Гарри, один из первых профессионалов, проникших в штаб-квартиру Штази и начавших там обыск, пришел в ярость от смерти Фредди. Он знал, когда это случилось и что надо искать. Найдя копию допроса, он держал ее у себя, пока не отдал мне.
— Значит, ваш муж сражался в одиночку, и ни вы, ни мой брат его не раскусили.
— Надо было знать Фредди. Он имел основания для таких поступков. Он ненавидел воинствующих немцев, но это чувство не распространялось на терпимых, даже склонных к покаянию граждан Западной Германии. Видите ли, его деда и бабку расстреляли эсэсовцы на городской площади на виду у всех жителей. Они были виновны лишь в том, что принесли еду голодающим евреям, которых держали за колючей проволокой в поле, возле железнодорожного депо. Хуже всего, что в назидание непокорным жителям вместе с его дедом и бабкой расстреляли семерых невинных мужчин, а все они имели детей. Безумие, порожденное паникой, привело к тому, что на всю семью де Фрис легло клеймо. Родственники забрали Фредерика в Брюссель, ему лишь изредка разрешали видеть родителей, которые впоследствии одновременно покончили с собой. Я уверена, что страшные воспоминания преследовали Фредди до самой смерти.
Она умолкла. Пьяный официант принес вино, выплеснув часть из бокала на брюки Дру.
— Пошли отсюда, — сказал Дру. — За углом есть вполне приличная пивная.
— Я тоже ее знаю, но предпочла бы закончить разговор здесь.
— Почему? Здесь же отвратительно.
— По-моему, нам не стоит показываться вместе.
— Господи, да мы же вместе работаем. Кстати, почему вы ни разу не появлялись на наших посольских сборищах? Я уверен, что запомнил бы вас.
— Я не особенно люблю вечеринки, мсье Лэтем. Я живу очень уединенно и вполне счастливо.
— Одна?
— Таков мой выбор. Дру передернул плечами.
— Что ж, о'кей. Итак, вы увидели мое имя в списках, направленных нами в Гаагу, и попросили перевести вас сюда, потому что я брат Гарри. Зачем?
— Я же говорила вам, что прошла проверку в НАТО и имею допуск к самым секретным материалам. Полгода тому назад мне в руки попала памятная записка главнокомандующему, переданная по радио, по спецканалу, и, снедаемая любопытством, я, как и сегодня, прочла ее. В ней говорилось, что некоего Дру Лэтема — с полного согласия Кэ-д'Орсей — переводят в Париж для изучения «Германской проблемы». Не надо обладать богатым воображением, чтобы понять это, мсье. «Германская проблема» погубила моего мужа, и я хорошо помнила, как тепло отзывался о вас Гарри. Он очень не хотел, чтобы вы шли по его стопам, ибо считал вас человеком слишком горячим и лишенным способностей к языкам.
— Гарри завидует мне, потому что мама всегда больше любила меня.
— Вы шутите!
— Нет. Вообще-то мне кажется, она считала — и думает так по сей день, — что мы оба со странностями.
— Из-за вашей профессии?
— Нет, черт возьми, она не знает, кто мы, а у отца хватает ума не посвящать ее в это. Она убеждена, что мы работаем в Госдепартаменте, разъезжаем по всему свету, отлучаясь на многие месяцы, и огорчается, что мы не женаты: ей так хотелось бы побаловать внучат.
— Вполне естественно.
— Кроме тех случаев, когда у сыновей такие необычные профессии.
— Гарри, однако, признавал, что вы человек очень сильный и достаточно умный.
