Хозяйка с враждебной настороженностью смотрела на девушку, ожидая ее вопросов.
— Гут! — кивнула головой Оксана, подымаясь. — Больше у фас нихто нет?
— Нет. Я живу одна, квартирантов не имею.
— Простите беспокойстфо, — сухо сказала девушка, — досфидание, приятно быть.
Одернув куртку, Оксана твердым шагом вышла из комнаты.
Хозяйка проводила неожиданную и подозрительную гостью на крылечко, закрыла за ней дверь и поспешно вернулась в комнату. Тут она ахнула: платяной шкаф был отодвинут, черноволосый юноша, босой, в белой сорочке с расстегнутым воротом стоял у окна и, отодвинув пальцем занавеску, Смотрел в щелку. На его правом виске виднелись глубокие синеватые шрамы, правая рука также была покрыта синими рубцами, и на ней недоставало нескольких пальцев.
— Андрюша, зачем ты вышел, сынок? — испуганно зашептала женщина. — Что ты делаешь?! Боже!
Ничего не объясняя матери, юноша торопливо отстранил ее и выбежал в сенцы. Через секунду он появился на пороге крылечка. Черные глаза его горели, грудь порывисто вздымалась, на высокий смуглый лоб упали растрепавшиеся волосы. Подавшись вперед, он смотрел в спину удаляющейся девушки, следя за каждым ее движением, и вдруг, жадно глотнув открытым ртом воздух, тихо, неуверенно окликнул:
— Сана!..
Оксана была уже у калитки и готовилась открыть ее, чтобы выйти на улицу. Услышав свое имя, она вздрогнула, оглянулась. В тот же миг она узнала его и, словно защищаясь при неожиданном нападении, подняла руку. Но рука задрожала и потянулась к Андрею. Так, с протянутой рукой, точно слепая, девушка медленно шагнула к крылечку. Из широко раскрытых глаз текли слезы, — но она не отрывала взгляда от лица Андрея. Он бежал ей навстречу. Она видела только приближавшееся к ней лицо. Все — земля, сады, небо и даже солнце — померкло, но лицо Андрея было освещено — бледное, прекрасное, отмеченное страшными шрамами лицо ее любимого.
Наконец, руки их встретились.
Это было счастье, но счастье призрачное, неуловимое, тревожное, счастье, на которое они не имели права.
— Ты… ты… — шептали губы Оксаны. — Идем, идем, родной!..
Их могли увидеть… Где–то рядом была беседка — зеленая, увитая стеблями дикого винограда. Оксана инстинктивно увлекала туда Андрея. Лишь там, в стороне от чужих взглядов, почувствовав себя в относительной безопасности, она уронила голову на плечо юноше и дала волю слезам.
Он гладил ее рукой, пытаясь успокоить.
— Сана, не надо плакать, милая. Видишь, я живой. Живой!.. Ну, Сана, родная!
Она подымала залитое слезами лицо, смотрела на его искалеченную правую руку, осторожно и нежно гладила ее, тянулась губами к синеватым рубцам на виске Андрея, покрывала их поцелуями и снова рыдала, припав к груди любимого.
Но тревожное чувство, появившееся еще у калитки, в первое мгновение, когда она увидела Андрея, взывало к рассудку и воле. Нужно было немедленно что–то предпринять, спасти Анну Шеккер, оградить ее хотя бы временно от опасности. Оксана подавила рыдания, вынула платочек.
— Андрей, Андрюша! Ты должен… Сходи, предупреди маму. Сейчас же… Не говори ей, кто я. Прошу тебя, дорогой! Она не должна знать. Слышишь?.. Скажи, что я твоя случайная знакомая, немка. Больше ни слова, прошу… Иди, иди… Ты обещаешь мне?
Девушка говорила, глотая слезы, торопливо, но все еще не выпуская руку Андрея из своей руки, точно боясь хотя бы на одну минуту расстаться с ней.
— Не понимаю… — сказал Андрей, встревоженный странным требованием Оксаны. — Почему ты…
— Я расскажу, — поспешно прервала его девушка. — Я все расскажу. Сейчас иди к матери. Запрети ей приходить сюда. Помни: я немка, твоя случайная знакомая. Ты обещаешь мне? Скажи!
Все еще недоумевая, юноша кивнул головой и вышел из беседки. Вскоре он вернулся. Оксана встретила его благодарным взглядом. Она сидела на скамейке в глубине беседки, тихая, печальная, но уже полностью овладевшая собой. Только красноватые припухшие веки говорили о ее недавних слезах.
— Присядь. Расскажи, Андрей… Как это случилось?
Андрей перехватил взгляд, устремленный на его искалеченную руку, и понял, о чем она спрашивает.
…Командир и два бойца, подписавшие рапорт, в котором рассказывалось, при каких обстоятельствах погиб их отважный товарищ сержант Андрей Савченко, не хотели кого–либо вводить в заблуждение. Их краткое сообщение, подшитое подполковником Горяевым к личному делу Ромашки, было абсолютно правдивым. Гитлеровские солдаты также зачислили в мертвецы советского сержанта. Тело его оттащили подальше от окопов, в ложбинку, куда сваливали трупы убитых.
Но Андрей был жив.
Он очнулся под утро, понял, что с ним произошло, и решил поспорить со смертью. Кое–как перевязав руку и голову, он напился воды из ручья и побрел наугад, стараясь удалиться от тех мест, где гремели взрывы, где его ждала верная гибель.
Все, что происходило в дальнейшем, напоминало игру в орлянку. Был лесник и его пятнадцатилетняя дочка, подобравшие Андрея, были гитлеровские офицеры и солдаты, заходившие в хату лесника и хотевшие застрелить раненого «большевика», был пожилой немецкий военный врач, научивший девушку делать перевязки и «позабывший» в хате часть своих медикаментов. Было многое: томительный, полный опасности путь на восток, нелепый случай, арест, лагерь советских военнопленных, побег, второй арест и второй побег.
Только четыре дня назад Андрей с фальшивой справкой в кармане пришел в Полянск. Мать начала хлопотать, узнавала, кому нужно дать взятку, чтобы получить настоящий, надежный документ. Она не разрешала Андрею выходить из дому и, когда к ней заходил кто–либо, прятала сына за шкаф. Там, за шкафом, стоял Андрей, когда Оксана разговаривала с матерью. Голос «немки» показался ему удивительно знакомым. Как только мать, провожавшая гостью, вышла из комнаты, он отодвинул шкаф, подбежал к окну и, увидев идущую по дворику дев ушку, узнал ее.
…Оксана слушала рассказ Андрея, не подымая глаз, и только нежно гладила ладонью его руку. Лицо ее было скорбным, задумчивым.
— А ты, Сана? — спросил Андрей, тревожно оглядывая девушку. — Как ты живешь?
Этот вопрос можно было не задавать. Красивая, добротная одежда и здоровый цветущий вид девушки говорили без слов, что она живет хорошо и, очевидно, ни в чем не нуждается. Само по себе это могло показаться странным.
— Ты не успела эвакуироваться? Почему ты — немка? Как это понять?
Он смотрел на Оксану сочувственно, но в его черных глазах уже таилось неясное подозрение, и на губах дрожала неуверенная пугливая улыбка.
Океана глубоко вздохнула, подняла голову.
— Андрей, — сказала она твердо, — я должна огорчить тебя. Той Оксаны, которую ты знал, нет.
Юноша бросил пристальный взгляд на девушку, понял, о чем она говорит, ужаснулся и побледнел.
— Где же она? — спросил он едва слышно. — Умерла?
— Ее нет… Пусть будет — умерла.
— Вот как?! Но смерти бывают разные, Сана. Скажи, какой смертью умерла ты?
— Факт не меняется…
— Меняется смысл.
— Умерла в любом смысле.
Оксана не оставляла места для сомнений. Ока подтверждала своими словами самые горькие и страшные подозрения Андрея. Все ясно! Она — предательница и служит у гитлеровцев. Андрей торопливо пошарил в кармане, достал кисет, дрожащими пальцами свернул цыгарку, закурил.
— Не верю, Сана, — сказал он вдруг горячо, с глубокой убежденностью. — Я видел многое… многих, но ты… Не могу поверить. Ты должна воскреснуть.
— Вряд ли, — покачала головой девушка. — Может быть, после войны…
— После войны? — Андрей порывисто схватил ее руку. В его глазах вспыхнули радость и надежда. — Ты? Сана, тебя оставили? Да? Скажи, не бойся! Ведь ты меня знаешь, я скорее язык себе откушу. Ну? Я ни о чем не буду спрашивать, только кивни. Ну?
Девушка грустно улыбнулась.
— Что ты, Андрей… Ты слишком хорошо обо мне думаешь…
Он смотрел ей в глаза, жадно ловил их выражение, все еще надеясь. Он многое мог простить ей и многое мог оправдать, но только не ту смерть, какую называют изменой родине. Оксана выдержала этот взгляд. Она страдала. Но тайна Анны Шеккер не была только ее тайной.
В этой беседке незримо присутствовал жестянщик Тихий. Он испытующе смотрел на девушку сквозь треснувшие стекла очков в стальной оправе.
Андрей прочел страдание в глазах любимой и понял, что ему надеяться не на что. Он прижал ее ладони к Своему лицу и замер.
— Успокойся, Андрюша, — шептала Оксана. — Я знаю: ты сильный, ты перенесешь и это. Успокойся, милый. Мне надо идти…
Юноша выпустил ее руки.
— Вот не думал, Сана, что у нас будет такая встреча. Не думал… Могла ты меня разлюбить, могла отвернуться. Все бывает. Стерпел бы. Ни слова не сказал бы. Но как ты могла от самого дорогого отвернуться? Не понимаю и не пойму. Неужели слепой был? Будь проклята такая слепая любовь!..
Он говорил медленно, прислушиваясь к своим словам и удивляясь им, в глазах блестели слезы. Оксана хотела поцеловать его изувеченную руку, но юноша отшатнулся и ожег девушку гневным взглядом.
