Принимавший Гейма офицер миссии сказал, что сначала они не хотели его тревожить, поскольку он находился на излечении в госпитале, а в Вашингтон вместе с рапортом полковника Коула были отосланы магнитофонная запись команд русских военных властей и фотоснимки, сделанные в момент гибели первого самолета, но, к сожалению, как об этом сообщили из Штатов, снимки абсолютно испорчены, по-видимому, полковник слишком нервничал при исполнении служебного долга и в результате лишил соответствующие инстанции важных улик, которые позволили бы обвинить Советы в агрессии. Ноты, конечно, уже посланы, ответственность за жертвы и убытки возложены на Советское правительство, однако возместить отсутствие улик в виде фотоснимков очень трудно, и только письменное показание капитана Гейма – непосредственной жертвы нападения русских – как-то поможет делу.
Гейм слушал гладко текущую речь офицера, откинувшись на спинку кресла, полузакрыв глаза.
Интересно – за кого они его принимают, за подлеца или идиота? А может быть, Коул обманул их, и они добросовестно заблуждаются? Он сидел и думал. Офицер с любопытством рассматривал его – пытался угадать, какие мысли владели капитаном в эти минуты.
– Вот перо и бумага. Если хотите, могу вызвать стенографистку. Вот диктофон, можете говорить на ленту, – вкрадчиво заговорил он.
– Вряд ли я могу быть полезен, – сухо сказал Гейм. – Дело в том, что в момент гибели первого самолета над советской территорией я, как вы, наверное, знаете, находился далеко от того района. Снимков своих полковник Коул мне не показывал. – Гейм говорил абсолютную правду. – Что касается самолета, на котором летели мы с полковником Коулом, то с ним обстояло совсем иначе, чем он, полковник, об этом пишет.
– Вы хотите сказать, что полковник Коул солгал нам? – осведомился офицер. В его голосе Гейм отчетлива расслышал предостережение, угрозу.
– Видимо, он ошибся, – сказал Гейм. – Во всяком случае я-то знаю, что самолет, которым управлял и я, летал над Советской Арменией. Рассчитывать, что поверят мне, а не показаниям приборов, наивно.
– Мы не просили вас беспокоиться об этом, – язвительно заметил офицер. Он явно хотел бы припереть летчика к стене, упрекнуть в отсутствии патриотизма, и Гейм отчетливо понимал это стремление собеседника.
– Я не хочу впутываться в эту историю, – неприветливо возразил он. – Мое имя не должно украшать нот госдепартамента русским. По крайней мере, мне кажется, я не имею права согласиться на это.
– Почему?
– Если я уподоблюсь рекламному щиту – мой шеф мистер Прайс наверняка рассердится. – Гейм выложил свой последний козырь.
– Вы служите у Прайса?
– Да, я его личный пилот.
Офицер недовольно поджал губы.
– Вы предлагаете запросить согласие мистера Прайса, так я вас понял?
– Совершенно верно, – подтвердил Гейм.
– Хорошо, мы посоветуемся… Потом сообщим вам, капитан.
Гейму осталось неизвестно, запрашивала ли военная миссия в Анкаре Уильяма Прайса, но через пару часов он получил предписание отбыть на авиабазу Инджирлик, а оттуда направиться в распоряжение полковника Коула.
На сайгонском аэродроме уже прибывшие туда с Окинавы летчики по секрету сообщили Гейму: с Коулом неладно, запил, озверел, ходят слухи, что его привлекают к военному суду за срыв задания, говорят – зря загубил людей и самолеты, что-то там странное произошло с какими-то очень важными фотоснимками.
Вскоре на аэродроме появился и сам Коул. Гейма встретил шумно:
– Стив, дружище, наконец-то, а то я тебя тут заждался… – что-то зловещее почувствовалось летчику в его словах, насторожило, и, как тотчас выяснилось, предчувствие не обмануло Гейма.
– Я тут кручу мозгами, Стив, насчет одной пакости… Вот мы с тобой теперь вместе и обмозгуем – зачем тебе потребовалось оставлять меня в дураках… – он умолк, испытующе и недружелюбно разглядывая капитана.
– Что ты хочешь сказать? – спокойно спросил Гейм. Тихо, свистящим шепотом Коул выдохнул:
– Я никак не могу припомнить, не заходил ли ты в кабину после того, как я сделал серию фотоснимков…
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – резко сказал Гейм. – И может быть, мы отложим этот разговор, вокруг нас чужие люди…
– Хорошо, – согласился Коул, – но я доберусь, доберусь… – он потряс кулаками и скверно выругался. – Я разберусь, и если это ты…
– Мне не нравится такой разговор, – Гейм понимал, что если вот сейчас он как-то не остановит подвыпившего «приятеля» – неприятностей не миновать.
Полковник о чем-то задумался, казалось, он приходил в себя.
– Ну, вот что, – сказал тоном приказа, – если ты вечером не придешь ко мне, то ты свинья. Я тебя угощу такими девочками, – он снова хрипло, по-пьяному расхохотался. – На востоке каждый знает: застенчивость убивает человека. Девочки… – он сделал непристойный жест и уселся в «виллис». – Садись, отвезу тебя в гостиницу.
Вечером Гейм пришел по адресу, который ему дал полковник.
Коул сидел в кресле, в одном нижнем белье и, как заметил Гейм, был пьян еще более, чем днем. Молодая вьетнамка, склонившись, мыла ему ноги. Коул недовольно рычал на нее, бранился.
– Сейчас оденусь, – сказал он Гейму и ткнул девушке в лицо мокрой ногой. – Пройди пока на веранду, Стив, там, кстати, найдешь новый роман «Ночь убийцы», только что получил из Токио.
Выходя, Гейм обратил внимание на девушку: она была красива, стройна, с иссиня-черными волосами и тоскливыми темными глазами.
Черт возьми, Коул везде чувствует себя на положении завоевателя.
Усевшись на веранде, Гейм принялся перелистывать «Ночь убийцы». Так прошло не менее десяти минут. Неожиданно в комнате раздался выстрел, и Коул появился в дверях, пытаясь нетвердой рукой вложить в кобуру еще дымящийся кольт.
– Ну, пошли, – сказал он.
– Что случилось? – спросил Гейм, вставая.
– Ничего не случилось, – ответил Коул с некоторым удивлением.
– Я слышал выстрел.
– Ах, ты вот о чем… Я прикончил эту девчонку – надоела. Ее, наверное, подсунули мне вьетконговцы шпионить за мной…
Гейм инстинктивно опустил руку в карман, где у него лежал пистолет, и в то же мгновение поймал настороженный, недоверчивый взгляд полковника. Что это – проверка, провокация?
– Жаль, – с сожалением сказал он, вспоминая красивое лицо девушки. – Ты мог бы уступить ее мне на то время, что я пробуду тут.
Коул даже остановился от удивления.
– Ты, кажется, свихнулся, Стив? И стал бы ты повсюду таскаться с этой вьетнамской бабенкой! Идем.
Они пришли в ресторан, на входной двери которого огромными буквами было написано: «Только для американцев». Пили много виски и еще какой-то дряни. В этот вечер случились два происшествия, как оказалось, обычные здесь. Началось с того, что в ресторан каким-то образом попал офицер из таиландской бригады. Офицер потребовал ужин. Ему предложили немедленно убираться ко всем чертям и хорошенько проспаться, на двери же ясно написано: «Только для американцев». Но чудак офицер не хотел ничего знать, он даже рассердился и на ломаном английском языке принялся выкрикивать обидные слова. Сначала на это никто не обратил внимания, просто все покатывались со смеху, но потом разобрали: этот азиат с гневом говорил о том, что он не допустит издевательств над собой, что достаточно того, что, когда бывало жарко на фронте, американцы отступали, а для прикрытия выставляли таиландских солдат. Кто его знает, что он еще там говорил, но как только основной смысл речи дошел до сознания веселящихся американцев, попытка «союзника» удовлетворить голод окончилась для него печально: первым подскочил к нему и ударил молоденький лейтенант с детским, но уже испитым лицом. Затем били почти все, били чем попало и наконец истерзанного выбросили на улицу.
– Так мы поступим со всяким, кто полезет в нашу компанию. Здесь имеем право быть только мы, американцы! – провозгласил Коул, принимаясь за очередную бутылку любимого коктейля.
Неожиданно из-за соседнего столика поднялся худощавый пожилой человек в штатском, только что пришедший сюда.
– Между нами говоря, – сказал он, – эту надпись на двери следовало бы убрать. В городе дислоцированы союзные американцам части.
– Не имеет значения! – гаркнул Коул. – Даю слово, если хоть один из этих паршивцев посмеет сунуть сюда свой нос, я выпорю его вот этим ремнем. – И Коул положил руку на свой ремень.
– Вот как! Что ж, вы намерены выпороть и меня?
– А ты что за персона? Разве ты не американец? – Физиономия Коула стала совсем багровой, голос хриплым от еле сдерживаемого приступа бешенства.
Незнакомец в штатском с улыбкой отрекомендовался:
– Полковник новозеландских войск (полковник назвал свою фамилию), недавно прибыл сюда со своей частью с родины.
– Сейчас я тебя выпорю, – сказал Коул, отодвигая стулья.
В ресторане стало тихо. В предчувствии скандала присутствующие столпились, образовав круг, среди которого очутились Коул и новозеландский полковник.
