Антонио поставил чемодан, открыл дверь, внес чемодан в комнату и поставил на стол.
– Вот, синьор.
Серый дневной свет с трудом проникал в квадратное помещение, еще более неуютное благодаря ужасным обоям гранатового цвета. Менцель сдержал гримасу и сумел улыбнуться, протягивая служащему чаевые, которых тот ждал.
– Грациа, синьор. Не торопитесь насчет карточки. Можете спуститься за ней попозже.
Стефан Менцель подошел к фаянсовой раковине, висевшей в углу у окна.
– Горячей воды нет?
– Нет, синьор.
– Вы можете мне ее принести?
– Да, синьор. Кастрюлю...
– И принесите также «Коррьере ди Триесте».
– Хорошо, синьор.
Когда дверь закрылась, Стефан Менцель сразу же проверил надежность запоров. Он запер дверь на задвижку, снял плащ и шляпу и повесил их на вешалку. Он был весь в поту; рубашка прилипла к телу. Менцель снял свой измятый пиджак, бросил взгляд на грязные внизу и пузырящиеся на коленях брюки и на поношенные грязные ботинки.
Он вдруг почувствовал себя очень усталым. Комната показалась ему удручающе мрачной: эти темные стены и мебель, этот жалкий свет... Есть от чего стать неврастеником...
Он провел влажной рукой по поредевшим и начинавшим седеть растрепанным волосам, посмотрел по сторонам, и его губы скривились...
Стук в дверь. Он вздрогнул и почувствовал, что пот на теле стал ледяным, а сердце замерло, но сразу же взял себя в руки. Он вел себя совершенно глупо...
– Кто здесь?
– Антонио, синьор.
Он отодвинул задвижку, осторожно приоткрыл дверь, впустил служащего, взял у него газету и посмотрел, как он несет к умывальнику кастрюлю горячей воды.
– Грациа, Антонио.
Протянув столировую бумажку, Менцель движением руки остановил поток благодарности и снова закрыл дверь на задвижку.
Недолго поколебавшись в выборе между горячей водой и газетой, он выбрал газету и лихорадочно развернул ее. Халлейн должен был ждать его уже несколько дней...
Найдя рубрику «Частные объявления», Менцель подошел к окну, чтобы разобрать мелкий шрифт.
На последней строке он машинально поднес руку к горлу и почувствовал, что что-то тяжело забилось в груди. Не может быть... Халлейн обещал, а он такой человек, что на него можно положиться.
Он перечитал еще раз, медленнее...
Ничего.
Он стал читать всю страницу в надежде, что произошла ошибка и условное сообщение попало в другую рубрику.
Ему потребовалось добрых десять минут, чтобы прочитать все от первой до последней строчки.
Ничего.
Франц Халлейн нарушил свое обещание.
Стефан Менцель ощутил, как его охватывает паника. Что он будет делать в этом враждебном городе один, без знакомых? Он свернул газету, и его взгляд машинально упал на первую страницу. Господи Боже!
Он подскочил. Рот с толстыми губами остался открытым, глаза расширились от ужаса, руки затряслись.
На первой странице, на видном месте, был снимок Франка Халлейна.
МЕРТВОГО.
Лицо трупа было распухшим, но тем не менее легко узнаваемым.
Помутившимися глазами Менцель прочитал текст, сопровождавший фотографию. Это было сообщение полиции. Тело были извлечено из канала Гранде вчера, рано утром. Никаких документов, с одежды спороты все метки. На трупе следы многочисленных ударов, по утверждению медэксперта, в воду он был сброшен уже мертвым. Лиц, способных помочь в установлении личности погибшего, просили связаться с управлением полиции.
Значит, Франц Халлейн умер. Вне всяких сомнений, его убили. Очень вероятно, что перед этим его пытали...
Заговорил ли он? Услышали от него палачи о приезде в Триест Стефана Менцеля, немецкого инженера, или нет?
Газета выскользнула из рук. Он быстро нагнулся, поднял ее и положил на стол, стоявший между дверью и окном.
Тот человек, что следил за ним от Полы... Менцель с раздражением встряхнулся. В конце концов, почему он так решил? На пароходе было пятьдесят пассажиров, и если этот смотрел на него больше, чем другие, это еще ничего не доказывало. Ведь Менцель не видел его с того момента, как покинул морской вокзал...
Он поднял плечи, подошел к умывальнику и посмотрелся в висевшее над ним зеркало. В сумерках собственное лицо показалось ему еще более некрасивым. Слишком большая голова, оттопыренные уши, тоже слишком большие, грязно-светлые волосы, острый кривой нос, слишком толстые губы, слишком сильные челюсти... Да еще зарождающаяся лысина... И шрам на левой щеке – воспоминание о студенческих годах, – которым он когда-то очень гордился, а теперь проклинал, потому что шрам лишал его надежды остаться незамеченным...
Немного смущаясь, он попытался поправить узел своего бесцветного и бесформенного галстука. Бесполезно... Чтобы привести себя в порядок, надо было раздеться. Он вытер рукавом зеркало, запотевшее от шедшего от кастрюли с горячей водой пара.
Было уже совсем темно. Надо было зажечь свет, но сначала закрыть ставни и задернуть шторы, чтобы его не увидели снаружи.
Он открыл окно, высунулся, чтобы достать ставень, и замер.
На противоположной стороне улицы, на тротуаре, шедшем вдоль канала, стоял, прислонившись к фонарному столбу, человек.
НЕИЗВЕСТНЫЙ, СЛЕДИВШИЙ ЗА МЕНДЕЛЕМ ОТ ПОЛЫ.
Теперь сомнений не было: этот человек следил за ним. Странно, но эта уверенность принесла Менцелю некоторое облегчение. Теперь он знал, чего опасаться, и мог действовать соответственно обстоятельствам.
К нему почти вернулось хладнокровие. Он неторопливо закрыл ставни и прильнул глазом к одной из косых щелей.
Человек на улице сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой, и на короткое мгновение его круглое лицо стало видно очень четко. Он погасил спичку, энергично тряхнув ею, и бросил через плечо в канал.
В тот самый канал, из которого извлекли безжизненное тело Франца Халлейна...
Стефан Менцель, словно зачарованный, не мог отвести от незнакомца глаз.
Неизвестный, канал, Франц Халлейн.
На улице зажглись фонари, золотистые отблески забегали по мокрому от воды тротуару. Человек сдвинул шляпу на затылок, поднял голову, посмотрел на фасад гостиницы, вынул изо рта сигарету, выпустил длинную струйку дыма, посмотрел налево, потом направо и пошел через улицу к входу в гостиницу.
Стефан Менцель отступил на шаг, чтобы закрыть окно. Руки дрожали. Он задернул занавески и пошел включить свет.
Идя наощупь, он наткнулся на стол, в панике отскочил, наткнулся на кровать, добрался наконец до двери и добрых десять секунд искал выключатель. Свет отчасти вернул ему спокойствие. Сердце сильно колотилось, лоб был мокрым. Он мысленно обругал себя, пытаясь собраться, но натянутые до предела нервы уже никак не реагировали.
Он опустился на кровать, пружины которой противно заскрипели. Свесив руки между расставленными ногами, опустив голову на грудь, он попытался размышлять.
Смерть Франца Халлейна рушила все его планы. Теперь надо было принимать решение...
Главное, не допустить ошибку.
В дверь постучали.
Юбер резко затормозил перед поворотом, потом снова нажал на педаль газа. Впереди появилось огромное здание Пентагона.
Он проехал под одним мостом, потом под другим и повернул голову, чтобы взглянуть на автостраду, с которой только что свернул...
Первый мост. Он резко нажал на тормоз в самый последний момент. Это была одна из его наиболее любимых шуток. Военные полицейские сначала отшатнулись назад, потом их руки сжались на оружии. Именно в эту секунду и нужно было остановиться, не позже.
Разъяренный великан сержант подскочил к машине. Юбер высунулся из окна дверцы ровно настолько, чтобы показать свои галуны.
Унтер-офицер замер по стойке «смирно» и пробурчал:
– Вы не заметили пост, господин полковник?
Юбер добродушно улыбнулся:
– Заметил, но никак не мог вспомнить, на какую педаль надо нажать, чтобы остановиться.
Сержант облизал губы.
– В подобных случаях плохо то, – ответил он, – что мы всегда помним, на что нужно нажать...
Он красноречиво пошевелил пальцем на спусковом крючке автомата. Юбер широко раскрыл глаза и посмотрел на оружие так, словно впервые его увидел.
– Хорошая штука, – заметил он. – Ваша? Я бы хотел иметь такую же... Может быть, уступите, если я дам за нее хорошую цену?
– Пропуск?
Юбер добрых три минуты копался в карманах, еще одну думал, потом достал документ из отделения для перчаток. Унтер-офицер пожал плечами, проверил пропуск и отчетливо произнес:
– Юбер Бониссор де Ла Бат... Вы откуда?
– Из Майами, сержант.
– Я не это хотел сказать... Меня интересует происхождение вашей фамилии...
– Понимаю, – сказал Юбер. – Мои предки были французы.
Военный полицейский вернул ему пропуск:
– Теперь я тоже все понимаю, господин полковник. Можете проезжать...
Знак. Шлагбаум поднялся. Юбер отъехал назад, остановился, только когда увидел в зеркало заднего обзора другую подъезжающую машину, поехал вперед и, специально притормозив у шлагбаума, бросил сержанту:
