— Слушаю.
— Для меня тут зарезервирована комната. На имя Маджио.
Хозяин бросил спичку. Глазки его за стеклами очков сверкнули. Даже не знай он, что этот крупный, светловолосый человек имеет отношение к преступному миру Маджио, по одному лишь колючему, как осколок стекла, взгляду он сразу признал бы человека того же типа. Хозяин снял ключ с доски, висевший позади стола:
— Четыре шестьдесят за ночь.
Келлер не торопясь отсчитал деньги и положил на стол. Хозяин сгреб их и поднялся.
— Это наверху. Я покажу.
Поднявшись на два пролета, он остановился перед дверью и отпер ее.
Келлер протянул руку за ключом:
— Где тут можно поесть?
— На углу Девятой авеню есть закусочная. А если еще что надо, могу помочь.
Заметив, что он готов был протянуть к нему свою грязную лапу, Келлер кивком головы показал ему на дверь. Хозяин спешно ретировался.
Келлер обвел взглядом маленькую комнату, в которой стояли только кровать, стул и шкаф. Потрогал постель. Она была жесткая. Подошел к окну и попытался его открыть, но раму плотно заело. Но даже и так в комнату проникали грохот транспорта и громкие голоса. Келлер убрал в шкаф свою одежду, тяжело опустился на кровать и закурил. Оттого, что ему нечего было делать, он оказался беззащитным перед мыслями об Элизабет. Стоило закрыть глаза, ему казалось, что она здесь, в этой грязной комнате, и протяни он руку — как тут же дотронется до нее. Человек, позвонивший ему, приказал уйти из квартиры, когда Элизабет не будет дома, и не оставлять никаких следов, по которым она могла бы его найти. Келлер сделал все, как ему было велено. Но на прощание послал ей цветы. Прошлой ночью он признался, что любит ее. Он истратил часть своих денег на желтые розы, подумав при этом, что этой суммы ему хватило бы на месяц. Но как же он хотел ее! До боли в теле.
Элизабет была неопытна и беспомощна в любви, всецело завися от его познаний, приобретенных у проституток. Но Элизабет — это не Соуха. Она богата, ни в чем не нуждается. И не пошла бы за ним послушно, как ребенок, ни о чем не спрашивая. Она переживет его уход, смирится с тем, что больше никогда его не увидит, снова уберет свои белокурые волосы наверх и будет встречаться с элегантными американскими мужчинами, которые не знают, как пробудить в ней любовь. От одной этой мысли, терзаясь ревностью, Келлер вскочил с неудобной постели. Он покрылся испариной. А представив себе, как кто-то другой будет трогать ее, целовать губы, которые целовал он, перебирать ее красивые волосы, засыпать, обняв ее, довольную и теплую, почувствовал, что сходит с ума. Он стал ходить по комнате, пытаясь унять разыгравшееся воображение. Проклятие! Где его холодность, равнодушие? Одно дело — жалость к Соухе и другое — эта всепоглощающая страсть к женщине. Келлер снова сел. Надо перестать думать о ней, потому что совершенно ясно, что они никогда больше не встретятся. Нужно взять себя в руки, заглушить желание, унять боль разлуки. Он должен забыть ее глаза, ее смех и ее девственно нежное, гладкое тело. Такие женщины, как Элизабет, не для него. Он видел их только издали, когда они проезжали мимо в шикарных автомобилях или проходили по улице. То, что произошло, — это случайность. На короткий миг перед ним распахнулись ворота красивой жизни, но теперь они закрылись, и он снова оказался на задворках. Там, где ему и положено быть, — в грязной комнатушке среди таких же, как он. Элизабет ушла из его жизни навсегда. Ушел и человек, который ненадолго разделил с ней жизнь и убедился, что любовь существует. И тоже навсегда. Остался только тот, кто готов убивать за деньги. Если думать о деньгах, может быть, ему удастся избавиться от мыслей об Элизабет и поверить, что любовь к ней — иллюзия, что он сможет забыть ее, как она забудет его. Деньги. Келлер улегся на кровать, сбросив ботинки. Надо думать о деньгах. Пятьдесят тысяч долларов — это целое состояние. Конечно, не для Америки, где могут истратить такую сумму на картину, чтобы повесить ее в комнату любовника. Но в Бейруте на эти деньги он заживет, как крупный коммерсант. Будет покупать Соухе красивую одежду, заплатит, чтобы она была элегантно и со вкусом одета. И тогда, может быть, в нем проснется к ней такая же любовь, как к Элизабет. Может быть, такое счастье, что выпало ему случайно, он сможет купить за деньги? Келлер подошел к окну и выглянул на улицу. Человек, позвонивший ему, сказал, что ждать осталось недолго. Элизабет называла его Кингом. Эдди Кингом. Но Келлеру он не назвался. Только приказал уйти и порвать все связи с мисс Камерон. От этого будет зависеть его вознаграждение. Дал адрес и велел ждать. Никуда не выходить. С ним скоро свяжутся. И все.
Телефон умолк. Келлер опустил шторы и снова улегся на постель. Надо думать о деньгах. О том, что в новой жизни можно купить на них. Думать о чем угодно, только не об Элизабет. А если это не удастся, то надо воспользоваться старым армейским навыком и уснуть.
* * *
Едва открыв дверь своей квартиры, Элизабет поняла, что Келлер ушел. Еще в такси у нее начала болеть голова. Шофер попался болтливый. Он все время оборачивался и что-то говорил. А она всю дорогу сидела, закрыв глаза, не давая себе труда отвечать. Президент, война во Вьетнаме, волна ограблений таксистов по ночам. Все это било по мозгам вместе с пульсирующей болью в глазах. Значит, отец с матерью были убиты. Их жизнь, как и жизнь других невинных людей на борту самолета, оборвалась, подобно тому, как по чьей-то воле нажатием кнопки выключают свет. Это был тяжелый удар. Второй удар, поменьше, она получила, узнав о связи Кинга с теми, кто повинен в смерти пассажиров. Подсознательно она чувствовала, что ее ждет и третий, самый тяжелый удар, — Келлер, видимо, тоже один из таких людей. Она рассказала Лиари все, что вспомнила о Бейруте, об Эдди Кинге с момента своего знакомства с ним. Но о Бруно Келлере она умолчала.
Элизабет сразу прошла в гостиную, но, прежде чем окликнуть Келлера, уже поняла, что его нет. Самое худшее произошло. Прежнего не вернуть. А если бы он оказался на месте, как бы она поступила, что бы сказала? Смогла бы его отвергнуть? Но ведь она ничего не сказала о нем, даже когда узнала, кто такой Кинг и кем может оказаться Келлер. И даже после того, как Лиари представил ей вещественные доказательства того чудовищного акта диверсии.
— Не можешь же ты взять и покинуть меня, — жаловалась она утром Келлеру, когда они проснулись. Он ответил, что ему нечего обещать. Возможно, ему действительно придется ее покинуть.
В гостиной Элизабет не обнаружила никакой весточки. Заглянула в свою спальню и в комнату, где первые дни спал Келлер. Нигде ничего.
— Почему же я не рассказала о нем Лиари? — вслух произнесла Элизабет. — Ведь я же понимала, что для них это важно, но продолжала лгать, ничего не сказала о Келлере. Стоит только снять телефонную трубку и позвонить Питеру Мэтьюзу. И Келлера найдут. Любовь не может служить оправданием.
Раздался звонок, и Элизабет кинулась к двери. Но безумная надежда тут же погасла. Келлер никогда не выходил один. Там за дверью не он. Оказалось, это портье.
— Здравствуйте, мисс Камерон. Джентльмен просил передать вам эти цветы, когда вы вернетесь.
Это был сноп желтых роз в упаковке цветочного магазина на углу квартала. Ни карточки, ни записки. Прижав к себе цветы, Элизабет разрыдалась. Вот чего она боялась больше всего: ужасной пустоты, какую оставляет после себя мужчина, для которого она была лишь милым развлечением. Келлер прислал ей в знак прощания цветы. А утром, когда она собиралась уходить, он позвал ее и поцеловал. Элизабет вернулась в гостиную, прижимая к себе розы и не замечая, что мнет их. Слава богу, она ничего не сказала Лиари и, значит, успеет отыскать Келлера первой. Он постоянно твердил о том, что ему платят. Если дело только в деньгах, она не уступит Кингу, сколько бы он ни предложил Келлеру. Элизабет встала, чтобы поставить розы в воду, обертка упала на пол, а на телефонном столике блеснула булавка. Подбирая ее, Элизабет вдруг обратила внимание на то, что верхний листок блокнота оторван. Она тут же забыла про цветы. Значит, никто за Келлером не приезжал. Ему позвонили и сообщили адрес, куда он должен переехать. Он записал его на блокноте и взял с собой листок. Элизабет поднесла блокнот к свету. На бумаге остались следы от нажима карандаша, но разобрать что-либо было невозможно. Элизабет собрала цветы и пошла ставить их в воду. Руки дрожали. Она налила себе рюмку коньяку и медленно выпила. Келлер пил много виски, но она ни разу не видела, чтобы алкоголь развязал ему язык или как-то повлиял на него. Она говорила, что он бездонная бочка, а он смеялся. Взяв рюмку и блокнот, Элизабет села. Нет, это бесполезно. Расшифровать эти вмятины немыслимо. Но, выпив коньяк и немного успокоившись, она вдруг что-то вспомнила. Белое на белом не видно. Но и детям известен этот старый способ тайнописи. Стоит аккуратно и осторожно заштриховать карандашом листок, как буквы станут отчетливо видны. Элизабет взяла карандаш и не спеша, тщательно стала заштриховывать бумагу. Вскоре проступили два первых слова: «Моррис-отель». А потом и вся фраза, написанная наклонными прописными буквами, как обычно пишут иностранцы: «Тридцать девятая улица». Келлер не использовал цифры, чтобы было проще. Значит, вот куда ему было велено уйти: Моррис-отель, западная окраина, Тридцать девятая улица. Элизабет вырвала листок и спрятала его в сумочку. Поддавшись минутному порыву, она хотела отправиться к нему немедленно. Но тут же подавила в себе это желание. Нельзя этого делать. Да, ей очень хотелось найти Келлера, хотелось рассказать о том, что произошло, выплакаться и найти утешение в его объятиях. Но если он работает на Кинга, не стоит пока идти туда. Нельзя ничего предпринимать и даже пытаться предлагать деньги, пока она не узнает, за что именно ему платят. И лучший способ узнать обо всем — это обратиться к источнику замысла. Элизабет допила коньяк и пошла в спальню собирать вещи.
