— Одна?
— Да, одна. У нас не такая профессия, чтобы работать стадно. Мы работаем в основном головой, если вы изволили заметить. У вас есть еще вопросы?
— Нет, — Климов поднялся, — мы перейдем в кабинет Сыркина. Только мы просим всех не уходить с работы, пока мы не закончим расследования.
— То есть вы хотите сказать, что арестовываете весь коллектив?
— Мы просим не уходить никого с работы, — повысил голос Климов. — Неужели вы не понимаете, что здесь произошло? Или вы совсем бесчувственный человек?
— Не кричите, — тихо попросила Моисеева, выходя из кабинета.
— Пойдемте в другую комнату, — предложил Климов, — она права, мы не должны были сюда входить. Учитывая, что самого Архипова нет, нам лучше перейти в другой кабинет.
Они поднялись, чтобы выйти, когда на пороге появился Сыркин. Он был явно расстроен.
— Женщинам плохо, — сообщил он, — у многих истерика. Все боятся, что убийца может зарезать еще кого-нибудь. Я пытался их успокоить. Но они требуют, чтобы их отпустили домой. Всем очень плохо, — повторил он.
— Нет, — жестко отрезал Левитин, — мы не отпустим никого, пока не поговорим с каждым. С каждым из семидесяти трех оставшихся.
— Это в основном женщины, — вздохнул Михаил Михайлович. — Может, мы соберем их в конференц-зале и поставим там двоих ваших людей для охраны? Так они будут чувствовать себя увереннее.
— Да, так будет лучше, — согласился Климов.
— У меня не так много людей, — разозлился Левитин, — нас всего четверо, вместе со мной и водителем.
— Вот пусть водитель и сидит с женщинами, — попросил Сыркин, — все-таки они будут чувствовать себя лучше. И вообще я попрошу наших мужчин тоже перейти в конференц-зал на втором этаже.
— Вы вызвали к нам сотрудников технического отдела?
— Вызвал всех четверых. Они ждут в приемной.
— Тогда начнем работу, — посмотрел на часы Климов, — и скажите, чтобы не закрывали буфет. Возможно, нам придется сидеть здесь до полуночи. Или больше.
— А как наши женщины будут добираться домой? — возразил Сыркин. — Многие из них живут довольно далеко, а по московским улицам лучше по ночам не ходить.
— Давайте сначала отпустим женщин, — предложил Дронго, — им ведь действительно трудно будет добираться.
— Семьдесят три человека, — напомнил Сыркин, — если на каждого по десять минут, то это будет семьсот тридцать минут. Примерно двенадцать часов. То есть до самого утра.
— Значит, будем сидеть до утра, — упрямо заявил Левитин.
— Но это нереально, — возразил Дронго, — и нерационально. В общей сутолоке мы все равно ничего не найдем.
— Не считайте себя вторым следователем, — оскорбился на слово «мы» полковник Левитин.
— Значит, нужно проверить только женщин из нашего списка и отпустить всех остальных, — подвел итог Климов, видя, что полковник снова пытается затеять скандал. — Иначе женщинам придется здесь ночевать. С Моисеевой мы уже, так сказать, поговорили. Значит, остались только три женщины. Поговорим с ними и отправим по домам. Идемте, Михаил Михайлович, мы устроимся в вашем кабинете.
В кабинете Сыркина они начали готовиться к долгой работе. Климов вызвал из прокуратуры еще двоих сотрудников, чтобы они вели опрос тех сотрудников института, которые оставались в здании. По предложению Михаила Михайловича всех пригласили в конференц-зал. Левитин послал машину с оперативниками ФСБ за успевшими уйти тремя сотрудниками института.
Первой вызвали Сулахметову. Она вошла в кабинет не просто расстроенная, а с покрасневшими от слез глазами. Конечно, подобное убийство по своему эмоциональному воздействию на женщин было сродни сильному шоку. И в таком состоянии наверняка находилась не только она. У Раисы Асафовны спутались и безжизненно повисли волосы, потекли ресницы. Войдя в комнату, она несколько раз всхлипнула, прежде чем сесть на стул. Сыркин достал бутылку минеральной воды и налил ей в стакан. Следователь включил магнитофон, и допрос начался.
— Вы извините, что мы вас задерживаем, — негромко произнес Климов, — вы ответите всего на несколько вопросов, и мы сразу же вас отпустим. Скажите, где вы находились в момент, когда стало известно, что произошло убийство?
— У себя в отделе, — тяжело вздохнула Сулахметова.
— Кто-нибудь, кроме вас, был в этот момент в отделе?
— Да, еще несколько человек.
— И до этого вы все время сидели в комнате, никуда не отлучались?
— Нет, — удивилась Сулахметова, — вот этот товарищ меня вызывал в коридор вместе с Михаилом Михайловичем. Мы там разговаривали, — показала она на Дронго. Левитин зло сверкнул глазами.
— И больше вы не выходили? — уточнил Климов.
— Выходила еще один раз. Мне нужно было зайти к Елене Витальевне, но ее не было на месте. И я вернулась обратно в отдел.
— Когда это было?
— Примерно в шесть, может, чуть позже.
— То есть вы выходили из своей комнаты в момент возможного совершения убийства?
— Не знаю. Я не знаю, когда случилось… когда это произошло. Но я поднялась на четвертый этаж к Моисеевой и, узнав, что ее нет, вернулась к себе в отдел.
— А где она была? — резко спросил, вмешавшись в разговор, Левитин. Он еще не забыл, как их выставили из кабинета Архипова.
— Сказали, что у директора, — вздохнула Сулахметова, — но я туда уже не пошла.
— Вы кого-нибудь видели в коридоре?
— На четвертом этаже только Фортакова. Он, кажется, шел к Михаилу Михайловичу. Больше никого.
— Вы хорошо знали погибшую?
— Знала, — снова тяжело вздохнула Сулахметова, — она была хорошим человеком. Всем она так нравилась.
— А вам лично?
— И мне нравилась. Хорошая девочка была. Господи, какое горе, какое горе, — запричитала Сулахметова.
— Как вы думаете, у нее были враги в институте?
— Нет, — простодушно ответила, Раиса Асафовна. — Какие враги? У нас такие хорошие люди работают. У нее не было врагов. Она только недавно пришла к нам. Год, полтора, не больше…
Климов оглянулся на Левитина, словно спрашивая, не хочет ли тот задать какой-нибудь вопрос. Полковник понял, что настал его черед.
— Вы больше никуда не заходили? — грозно спросил он. — Может, вы еще спускались и на первый этаж?
— Нет, — испугалась Сулахметова, — я туда не ходила.
— Как вы узнали об убийстве?
— Кто-то из девочек прибежал и сказал нам об этом.
— Кто именно?
— Не помню, — призналась она, — мы все так сразу закричали. Некоторые даже побежали вниз. — У вас были неприязненные отношения с погибшей Хохловой. А как вы относились к Ольге Финкель?
— У нас не было неприязненных отношений, — испуганно возразила женщина, — мы просто немного поспорили тогда. Я же вам говорила.
— Хорошо, хорошо, — раздраженно произнес Левитин, — я только уточняю. Как вы относились к погибшей?
— Хорошо относилась. Хорошая девочка была.
— Ладно, — махнул рукой полковник, — у меня все.
— У вас есть вопросы? — спросил Климов у Дронго.
— Если позволите, у меня два вопроса. Климов кивнул. Он не хотел признаваться сам себе, но его интересовали методы, практикуемые столь известным экспертом, и вообще манер его расследования.
— Вы когда-нибудь ходили в душевую? — спросил Дронго.
— Куда? — вздрогнула она.
— Вы ходите обычно в душевую? — уточнил он.
— Нет. Не хожу. У нас дома нормально идет вода, зачем мне принимать душ на работе. Мне далеко добираться, и я могу простудиться по дороге. Я там была несколько раз, но очень давно, когда переезжала на новую квартиру.
— А кто обычно принимает душ?
— В основном сотрудники лабораторий. Его для них и построили.
— Спасибо. У меня больше нет вопросов. Когда Сулахметова вышла, Климов обратился к Сыркину:
— Кто там следующий?
— Уборщица Мая Краснолуцкая, — посмотрел в свой список Михаил Михайлович, — я сказал Носову, чтобы он вызвал ее сюда.
— А почему не Фирсова? — поинтересовался Климов.
— Она сейчас в приемной, вместе со своим мужем. Ему тоже было плохо. Это ведь второе убийство в его отделе. Представляете, что он чувствует? Она рядом с ним, но, если нужно, мы ее потом сюда позовем.
— Давайте Краснолуцкую, — согласился Климов.
Сыркин выглянул за дверь.
— Идите сюда, — позвал он кого-то. В кабинет вошла пожилая, лет шестидесяти, женщина. Она была в рабочем темно-синем халате. Очевидно, уже приступила к уборке, когда в институте произошло убийство. Невысокого роста, морщинистое лицо, волосы с двумя смешными, почти ученическими косичками. Войдя в комнату, она опасливо остановилась у дверей.
— Входите, — подбодрил ее Климов. Он сидел рядом с Левитиным, расположившимся на месте Сыркина. Дронго сидел чуть в стороне.
— Вы Краснолуцкая? — спросил Климов. Протоколы допроса, которые нужно было оформлять по всей форме, лежали у него в портфеле. Учитывая исключительные обстоятельства, Климов пользовался магнитофоном для записи беседы для того, чтобы потом все переписать по форме.
