— Положите его обратно, — хрипло прошептал я. — За вами наблюдают, а соваться в почтовый ящик — федеральное правонарушение.
— Вы меня не предупредили об этом.
— Я попросил только попытаться прочитать адрес через стекло. А теперь положите письмо обратно.
В моем голосе чувствовалось такое напряжение, что ее рука инстинктивно дернулась, и письмо провалилось в щель.
— Адрес прочитала?
— Нет, по вашей вине не успела.
Я посмотрел через плечо, но в тамбуре уже никого не было.
— Я не хотел навлекать на вас неприятности. Там стоял мужчина, который наблюдал за вами.
— Кто? — Зрачки ее глаз расширились, отчего они стали почти совсем черными. Рот казался нежным и уязвимым, а руки слегка дрожали.
— Черноволосый мужчина с глазами-бусинками. Сегодня утром он сидел с нами в одном вагоне.
— Вот как!
Я наклонился и попытался прочитать на конверте адрес, но не мог. Пришлось воспользоваться зажигалкой. При свете ее пламени я смог разобрать, что письмо адресовано Лауре Итон, Бат-стрит, Санта-Барбара. Я записал это в свою книжку. Мэри наблюдала за мной.
— Зачем? — удивилась она.
— Я поеду и встречусь с этой женщиной. Хочу узнать содержание письма.
— Это настолько важно?
— Да. Мне надоело, что умирают люди. Люди должны умирать только от старости.
В порыве чувств она резко поднялась и крепко обняла меня.
— Пожалуйста, Сэм, бросьте это, — попросила она. — Я боюсь, что вас убьют.
— Я уже начинаю думать, что это не так важно. Но мне не нравятся эти мерзкие смерти.
— Сэм, разве вам не хочется остаться в живых? — на ее ресницах повисли прозрачные слезинки, похожие на капельки вечерней росы на лепестках цветов. — Вы меня любите?
— Еще больше я ненавижу причину этих смертей. Если вы выйдете на следующей остановке, то я поеду дальше. Возможно, вам лучше сойти.
Вдруг настроение ее переменилось.
— Не беспокойтесь. Я не сойду. Но если вы хотите на что-то годиться завтра, то должны поспать.
— Из вас получится хорошая жена. — Я поцеловал ее.
— Вы так думаете, Сэм? Вы действительно так думаете?
— Действительно, а сейчас нам и в самом деле лучше лечь спать, — согласился я.
Мы опять прошли мимо смуглого человека в тамбуре. Он стоял у окна и смотрел наружу, но обернулся, когда мы прошли. На мгновение в воздухе почувствовалось напряжение, и кровь сильно застучала в моих висках. Но я не мог придумать ничего лучшего, чем лечь спать.
Когда, улегшись на свою полку, я закрыл глаза, голова моя закружилась, как макушка дерева на ветру.
Громко прозвучал одинокий свисток поезда, за окном проносилась ночь, похожая на черный ветер. Куда мы неслись? Этот вопрос остался без ответа. Ко мне смущенно подкрадывался сон, несмотря на открытые, уставившиеся в потолок глаза. Я бродил по чащам умершей плоти, вдоль тифозных ручейков, и потом оказался на открытом пространстве, где горбатый паук на миг вперил в меня свои глаза-бусинки и побежал прочь на своих многочисленных лапках. Солнце казалось кроваво-красным и пульсировало на снижающихся небесах, похожее на бьющееся сердце, которое по мере того, как я наблюдал за ним, бледнело и затихало. Потом пульсация мира прекратилась. Я побрел по мертвой пустыне. Гниющая кора рвалась под моими торопливыми шагами. Потом я провалился, и началось мое затяжное падение в беззвучной пустоте.
Беспокойное и нетерпеливое лицо проводника вагона просунулось между занавесками и объявило, что уже полдень.
Я смог поесть только с последним звонком на обед. По пути в вагон-ресторан увидел Мэри, которая сидела за столом и разговаривала с Тессингерами. Она поднялась и прошла со мной в конец вагона. Мэри выглядела свежей и спокойной, оправившейся от вчерашней истерики.
— Как вы себя чувствуете, Сэм? Вы спали как бревно все утро, и мне не хотелось вас будить.
— Я любитель поспать до обеда. Но сегодня от этого у меня впервые болит голова.
— Надо пить доброкачественные алкогольные напитки.
— Пока буду пить чистую доброкачественную воду.
— Понимаю. Виски больше нет, а в пути его не купишь.
— Да, положение такое же скверное, как в океане.
Она наклонилась ко мне и нежно поцеловала в щеку.
— Действительно так?
— Ну, не совсем. Жизнь на море в общем-то значительно спокойнее, но не менее интересная. Надо начать с того, что там почти нет женщин.:.
— Действительно? Совсем ни одной?
— Действительно. Совсем ни одной. Поэтому есть нечто приятное в том, что рядом находятся женщины. Кроме того, мне всегда хотелось завести собаку.
— Завести собаку не трудно.
— Но и не так легко, как вы думаете. Я — жертва дефицита собак. Опасайтесь людей, не имеющих собак.
— Похоже, сегодня вы действительно чувствуете себя лучше.
— А как же иначе? Дальше ехать было некуда.
— Вам следует поторопиться, если хотите что-нибудь съесть. Я уже давным-давно пообедала. — И она вернулась к Тессингерам.
Вагон-ресторан все еще был переполнен. И когда я проходил между столиками, мои уши покраснели. Я знал, что могут говорить за моей спиной старые кумушки. Напился чуть не до смерти, опозорив форму, хотя они думали, что я обладаю большим чувством собственного достоинства. Но беда была в том, что кумушки знали только половину правды. В свете утреннего похмелья мои поступки прошлой ночью выглядели преступно глупыми.
Майор Райт сидел за столиком один и кивнул мне, приглашая присесть рядом.
— Вы выглядите лучше. А как чувствуете себя?
— Ничего. Но горло все еще воспалено.
— Эфир — довольно сильное раздражающее вещество. Сегодня во второй половине дня я посмотрю ваше горло.
Выглянув в окно, я был поражен. Я покинул Детройт и Чикаго, которые были погружены в холодную зиму, привычную для городов на берегах Великих озер. А теперь из окна открывались прерии без малейших следов снега, залитые солнечным летним светом.
— Где мы теперь? Я не взглянул на расписание.
— В Техасе. Последняя остановка называлась Амарильо.
— Сюда рано приходит весна.
— Здесь сейчас лучшее время года, поскольку летом бывает очень жарко.
Тема погоды на этом исчерпалась, и я задал вопрос, который вертелся на языке:
— Что с Хэтчером?
— Его тело сняли с поезда в Вичите. Я передал его и бутылку с виски в полицию штата Канзас. Они собираются связаться с полицией штата Миссури и попытаться разыскать человека, который продал эту бутылку, но сомневаются, что удастся это сделать. Канзас-Сити — большой город.
— А как поступят с его телом?
— Отвезут к ближайшим родственникам в Канзас-Сити. У него там живет брат, судя по документам. Естественно, там сделают вскрытие. Я бы предпочел сам это сделать.
— Не разделяю вашего желания.
— Это очень интересный процесс. Эфир выделяют из тканей с помощью дистилляции. Насколько помню, этот процесс описан у Геттлера.
Поглощая не очень вкусные мясные котлеты, мы смотрели на высохшие плоские поля, которые проплывали мимо нас. По горизонту протянулась черная завеса дыма от горевших на отдаленных нефтяных приисках факелов.
— Значит, смерть Хэтчера отнесена к несчастному случаю?
— Не знаю, как еще ее можно рассматривать. С позиций продавца зелья, произошло непреднамеренное убийство.
— А не могло случиться так, что бутылку отравили в поезде?
— Ту дырку нельзя было просверлить, в этих условиях.
— Но может быть, эфир добавили в бутылку после того, как я ее открыл? Мы оставляли ее там несколько раз без присмотра.
— У кого же мог оказаться с собой эфир?
— Например, у доктора, — сказал я наугад. — Есть ли другие доктора в поезде?
Майору Райту не понравилось такое предположение. Его лицо нахмурилось и приняло выражение оскорбленного достоинства.
— Не знаю. Возможно, есть. Но работники медицинской службы не занимаются тем, что добавляют эфир в бутылки со спиртным.
— Понятно, не занимаются, — заметил я примирительно. — Значит, сами вы допускаете, что Хэтчер погиб случайно?
Целую минуту он не отвечал, а потом произнес:
— С физической точки зрения, да. С психологической — дело обстоит сложнее. Хэтчер должен был знать, что пьет плохое спиртное. Знали об этом и вы, правда?
— Я знал, что это зелье плохое. Но не до такой степени.
— И все же вы должны были понимать, что рискуете. Почему же вы его пили?
— Мне хотелось пропустить стопку, а в наличии было только это зелье.
— Вот именно. Вам хотелось выпить. А почему? Почему хотел выпить Хэтчер? Я скажу вам. Если коротко, то потому, что вам не очень нравилась жизнь. Вам хотелось немного уйти от действительности, немного умереть. Впрочем, главным образом вам хотелось убежать от себя. Чрезмерное пьянство — это постепенное преднамеренное самоубийство.
