— Но как же я...
— Григорий Иванович, перед вами целая жизнь, — прервал его Малко. — Прежде всего нужно вывезти вас из Испании: вы в смертельной опасности.
— Знаю, — кивнул русский.
Казалось, что все стало ему вдруг безразлично, точно перестало его касаться. Славянская душа!
Появился обливающийся потом Милтон Брабек. Мокрая рубашка прилипла к могучей груди. Он только что обследовал всю гостиницу, включая сады.
— Все, вроде, в порядке, — сообщил он. — За исключением температуры. Я все равно что северный медведь, если его сбросить посреди Сахары.
Григорий прямо в одежде растянулся на кровати. Малко оставил его в покое. Крис и Милтон расположились на лестничной площадке у самых дверей, чтобы держать в поле зрения сразу и лифты, и коридоры. В холщовых мешках рядом с ними лежало нечто такое, от чего могли вспыхнуть, как спички, великолепные панели темного дерева «Альфонса XIII».
Оставалось лишь молиться о том, чтобы в ближайшие часы все шло гладко.
* * *
Разочарованный пианист во фраке лениво перебирал ноты рыхлой аранжировки «Кармен», тщетно пытаясь придать хоть какой-то уют гигантскому и почти пустому обеденному залу.
Величественные хрустальные люстры, свисавшие с покрытого цветной лепниной потолка пятнадцатиметровой высоты, казалось, готовы были рухнуть на две загулявшие парочки и занимавших отдельный стол Малко, Кирсанова, Джеймса Барри, Боба и двух «горилл». Одна из молодых женщин за соседним столиком, явившаяся в ресторан в одном оранжевом купальнике, не считая туфелек и кургузой юбчонки, определенно перебрала сангрии. Она поминутно подходила к невозмутимому пианисту и принималась стучать каблуками в подражание танцовщицам фламенко.
Целое полчище официантов и метрдотелей, суровых, как служащие похоронного бюро, сновало вокруг трех столиков, мечтая, очевидно, лишь о том, чтобы пойти спать.
Несмотря на все его великолепие, сей пышный интерьер в духе Мариенбада начинал в конце концов действовать угнетающе. Григорий Кирсанов зевнул и отодвинул блюдо гаспачо, к которому, в сущности, не притронулся.
— Я пошел спать, — объявил он.
Пианист, встрепенувшийся от звука отодвигаемого стула, вновь заиграл увертюру к «Кармен», видимо, единственной пьесы в его репертуаре. Сопровождаемый «гориллами», русский вышел во внутренний двор.
— Есть ли какие-нибудь известия из Мадрида? — спросил Малко у Джеймса Барри, который тоже ничего не ел.
— Никаких. Вероятно, все в порядке. Пойду-ка и я спать.
Они заказали билеты до Севильи под вымышленными именами. КГБ не имел возможности проверять всех пассажиров, улетавших из Мадрида, как, впрочем, и следить за всеми перемещениями Кирсанова, что значительно уменьшало риск.
Тем не менее, Малко томился тревогой. Уж слишком гладко все шло.
Оставшись в одиночестве, он велел подать себе водки на внутреннюю террасу бара, расположенного во дворе гостиницы. Жизнь, казалось, затихла в спящей громаде «Альфонса XIII». Звуки ночного города не проникали сквозь толстые стены. Где-то в отдалении послышались редкие удары колокола, точно звонили за упокой чьей-то души.
* * *
Солнце немилосердно палило заставленную туристскими автобусами Пласа де ла Жиральда, над которой возвышалась махина готического собора, щетинившегося каменными шпилями. Подле него возносился к небу величественный минарет, «переоборудованный» в звонницу. Устроившийся в тенистом уголке пьяница, совершенно раскисший от пива, распевал во всю глотку пламенное фламенко: «Мне восемнадцать лет, но пью я только воду...»
В Севилье люди рождались с гитарным наигрышем в зубах.
Милтон Брабек задрал голову у собора:
— Это будет почище Диснейленда!
Водрузивший на нос черные очки, Кирсанов ступил под своды собора. За ним последовали оба «гориллы», Джеймс Барри и Малко. Разминулись с французами, прилетевшими рейсом Эр Франс из Малаги, чтобы за смехотворную плату провести конец недели в Андалусии. Вооруженные киноаппаратами, те снимали на пленку гигантский придел, третий по величине в мире.
Малко приотстал, чтобы осмотреться и привыкнуть к полумраку. Невзирая не нестерпимый зной, он надел куртку, под которой прятал длинноствольный «викинг». Что же до «горилл», пиджаки на них топорщились и бугрились до совершенного безобразия, точно их носителей поразил некий малоизвестный и страшный недуг.
По всей окружности необъятного придела располагались десятки часовен, обнесенных тяжелыми коваными оградами, посвященные каждая какому-либо святому. Их стены были сплошь увешаны пыльными картинами, собиравшимися на протяжении многих сотен лет, самая скромная из которых составила бы предмет гордости любого музея в мире. У скромной часовни, поставленной в память об Иуде, не было видно ни души. Естественно, посетителей привлекали святые, носящие более звучные имена. Часы показывали уже четверть первого: Исабель задерживалась. Джеймс Барри подошел к Малко.
— Боб поставил машину на Авенида де ла Конститусьон. Ключи на полу. Где же Исабель дель Рио?
— Сейчас придет, не волнуйтесь, — ободряюще проговорил Малко.
Лишь бы у нее не случилось какой-нибудь заминки! Кирсанову просто плохо станет... В любом случае они тронутся в путь никак не позднее половины первого. «Мерседес» стоял на Пласа де ла Жиронда, на видном месте.
Русский стоял у алтаря Иуды, равнодушно созерцая полотно Гойи, Под сводами громадного собора царило не меньшее оживление, чем на восточном базаре. Люди бродили ватагами во всех направлениях, встречались, расходились, смешивались, щелкая фотоаппаратами, что-то высматривая, перекликаясь на разных языках. Вавилонское столпотворение!
Встревоженный опозданием Исабель, Малко обрыскал весь храм, но нигде ее не нашел.
Посредине придела, в сияющем золотом алтаре неописуемого великолепия священник отправлял службу перед немногочисленными прихожанами. — Взгляд Малко задержался на стоявшей к нему спиной женщине в облегающем белом платье с широким черным поясом, подчеркивавшим необыкновенно тонкую талию. Чтобы заглянуть ей в лицо, ему пришлось пробираться на хоры. Оттуда он увидел в профиль своенравное личико Исабель дель Рио. В наброшенной на голову мантилье, соединившая перед собой руки с выражением кротости и торжественности на лице, она являла собой картину ангельской непорочности. Но почему она здесь, когда каждая минута на счету?
Малко тихо проскользнул между толпившимся людом и подошел поближе. Она увидела его, но с места не сдвинулась. Лишь после вознесения даров она наклонилась и шепнула ему на ухо:
— Нарвалась на одного приятеля мужа, сказала, что иду к службе. Осторожно, он прямо передо мной. Приду сразу, как отвяжусь.
Успокоенный Малко вернулся к часовне Иуды.
— Она здесь, — сообщил он.
У Григория Кирсанова радостно просветлело лицо, точно ему явилась пресвятая Богородица.
Пройдя мимо колонн, возносившихся к сводам храма на высоту пятидесяти метров, они перешли в середину придела.
Служба как раз кончилась.
Несколько верующих еще стояли на коленях, подставив низенькие скамеечки. Закрывая лицо руками. Исабель творила молитву, словно проникаясь духом вселенского милосердия. Не теряя ни секунды, Кирсанов приблизился к ней. Исабель обернулась и бросила Малко взгляд, который поверг бы в смятение всех святых в небесных чертогах и обратил в прах величественный храм. Наконец она поднялась и, потупив глаза, вышла из святилища. Последовавший за ней Григорий вдруг схватил ее под руку и потащил в сравнительно спокойный уголок, к решетчатой ограде хоров.
— Боже милостивый! — пролепетал ужаснувшийся Барри.
Притиснув Исабель к колонне. Кирсанов впился ей в рот. Это уже попахивало кощунством. Конечно, в часы наибольшего наплыва туристов собор походил более па Диснейленд, чем на место служения Богу, и тем не менее...
Джеймс Барри поспешил к тесно сплетенной парочке, отчасти загораживаемой от посторонних взглядов Крисом и Милтоном.
— Быстрее, пора уезжать! — засуетился Барри. — Машина неподалеку!
Занятый расстегиванием пуговиц на платье Исабель, русский просто не обратил на него внимания. Самое ужасное заключалось в том, что испанка получала, видимо, удовольствие от этого своеобразного изнасилования. Вероятно, ладанный дух привел ее в состояние невменяемости... Упершись туфелькой в скамью, она сделала почти полный шпагат, так что Григорий вдвинул свое могучее тело между бедер, открывавшихся за разошедшимися полами платья. Благодаренье Господу, они оказались в стороне от торных путей туристов!..
Исабель метнула в сторону Малко исполненный смирения взгляд.
— Не станет же он ее?.. — захлебнулся Джеймс Барри. — Какая гнусность!
— Именно это он и собирается делать, — возразил ему Малко.
Сильной рукой Кирсанов сдернул с ноги Исабель комок белых кружев.
