— Как он мог сюда попасть? И что за сведения он содержит?
— Выпьем — узнаем. Закрывайте…
Вдруг биохимик глухо вскрикнул, светя на флаконы.
— Жидкость испаряется! Черт, черт, черт! Их нельзя было открывать! Существует способ защиты самсонита от несанкционированного употребления! Добавляется особый испаритель, и раствор улетучивается в течение одной минуты!
— Значит, нужно выпить их все, пока не поздно! Я два и вы два!
Доктор Норд схватил стеклянного амурчика и пирамидку.
— Взгляните!
Палец Айзенкопфа указывал туда же, куда светил фонарик, — вглубь ниши. На стене мелом было написано: «Ne buvez q'une seule!» [38]
— Должно быть, информацией заряжена только одна бутылочка. В остальных может оказаться яд…
Гальтон быстро поставил пузырьки на место.
Уровень желтой жидкости в склянках таял на глазах. Хотя все пробки были снова завернуты, процесс не остановился и даже не замедлился.
— Что делать, Курт?
— Не знаю… Еще полминуты, и будет поздно.
— Я выпью! И будь что будет!
Но который?
Взгляд Норда скользил с флакона на флакон.
Выбирайте флакон и пейте,
Только быстрей, влаги у же почти не осталось!
Ни в коем случае не ошибитесь!
Флакон 1
Флакон 2
Флакон 3
Флакон 4
Флакон 1 Примите поздравления! Выбор верный. Теперь главное — не останавливаться!
Флакон 2 У Вас приступ неудержимого чихания. Будьте здоровы! А когда отчихаетесь — езжайте восвояси. Game Over.
Флакон 3 Извините, но у Вас ужасный приступ поноса. Скорее в туалет! А потом домой, домой…. Game Over
Флакон 4 Боже, Вас вырвало — прямо на экран! Как не хорошо… Извините, но — game Over.
— срок слишком маленький, чтобы логически обосновать решение. В таких случаях — Норд знал по опыту — остается полагаться на интуицию. Уровень желтой влаги в бутылочках уменьшался с одинаковой скоростью.
Все пузырьки были старинными, толстого, чуть мутноватого стекла. Но между ними имелась разница. Три флакона геометрической формы походили на аптекарские или химические емкости. Четвертый, изображавший купидона, скорей подошел бы для чего-нибудь парфюмерного. Если пить нужно лишь из одной бутылочки, то выбирать, наверное, следует эту. Она явно отличается от прочих.
Или это ловушка для дураков?
«Была не была», вспомнилась Гальтону труднопереводимая, но энергичная русская поговорка. Он открутил пробку, запрокинул голову и до дна, как рюмку водки, опрокинул содержимое флакона в рот. Вкус был знакомый, самсонитный.
Миновала секунда, другая, третья. Сердце учащенно колотилось, во рту от волнения стало сухо. Больше пока ничего не происходило.
Айзенкопф не терял времени. Не обращая внимания на коллегу, который, возможно, доживал свои последние секунды, биохимик хладнокровно смочил платок с трех концов жидкостью из остальных пузырьков. Едва успел — там было уже почти пусто.
— Попробую сделать анализ. Какие-то микрочастицы все равно останутся.
Доктор кивнул. У него в висках слышалось странное тиканье. Может быть, пульсация крови?
А что если он сейчас уснет мертвым сном, как это всегда происходило после доз самсонита? Айзенкопфу его отсюда не унести…
— Чувствуете что-нибудь? — с любопытством спросил бессердечный немец. — Если начинают холодеть пальцы или вдруг щекотание в области желудка — это скорее всего яд.
Гальтон отошел к окну, чтобы сосредоточиться на своих ощущениях.
Только никаких ощущений не было. Но почему? В чем же тут дело?
— Ключ в фармацевте Великого Человека. Ищите омниа-експланаре-у-мари-гри, — отчетливо и раздельно произнося каждое слово, сказал по-французски молодой голос.
— Что искать? У кого? — удивился Норд, оборачиваясь к биохимику. — И что у вас с голосом?
— Ничего. Я рта не раскрывал. Вы что-то услышали? Скорей записывайте!
Совет был дельный. Норд вытащил блокнот и слово в слово записал странную фразу, причем последнюю, невразумительную ее часть — фонетически, по звукам. Напрягать память не пришлось, она цепко сохранила услышанное, вплоть до интонаций. Наверное, записывать было необязательно. Фраза не забудется, как не забылись собрания сочинений классиков.
Итак, в пузырьке содержался именно самсонит.
— «Le clé estlepharmacienduGrandHomme. Cherchezomnia-eksplanare-chez-mari-gri» — вот что было сказано. Вы понимаете смысл?
— Нет, не понимаю. Ломать голову будем потом. Сейчас пора уносить ноги. Ровно три часа ночи. Слышите шаги? Боюсь, что инструкция предписывает охране делать обход каждый час. Снова прятаться — лишний раз рисковать. Пора запускать повторный фейерверк.
Айзенкопф достал из внутреннего кармана плоскую металлическую коробочку, напоминавшую портсигар. На ней мерцал зеленоватый огонек.
— Это дистанционный радиопрерыватель. Смотрите в окно.
Коробочка пискнула, и фонари снова погасли, а за кустами, в прежнем месте, ожил фонтан из искр.
В доме раздались сердитые голоса. Хлопнула дверь, с крыльца спустились люди, но, судя по шагам, уже без опаски, да и было их только двое или трое.
— Оставайся у трансформатора, Павлов! — крикнул вслед им начальник.
Немец лез на подоконник.
— Пора!
Когда двор снова осветился, они были уже за углом.
Норд размышлял вслух:
— Чей это был голос? С чего он взялся нам подсказывать? Почему он говорил по-французски? Ведь надпись мелом тоже была на этом языке! Не меньше загадок в самом послании. «Фармацевт Великого Человека» — понятно. Это Громов. Что «ключ» именно в нем, мы уже знаем. Всё остальное неясно, сплошные вопросы. Вероятно, “Omnia eksplanare” — это латинское “Omnia explanare”, «всё объяснить». Только что «всё»? Тут какая-то грамматическая несостыковка. И что за белиберда “chez-mari-gri”? «У мари-гри» — это где?
— Может быть, это звукосочетание вы трактуете неверно? Что если это одно слово: «шемаригри»?
— Нет. Произнесено было раздельно: сначала «chez», потом с меньшим интервалом «мари-гри». Я и сейчас очень явственно это слышу… Погодите-погодите…
Доктор остановился и нахмурился.
— Про то, что я должен «заглянуть в Ломоносова», мне сказал мистер Ротвеллер. Разработка самсонитов, один из которых был спрятан за барельефом Ломоносова, тоже ведется в ротвеллеровской лаборатории… Всё это напоминает игру в кошки-мышки. Причем, похоже, глаза завязаны у меня одного. — Он схватил Айзенкопфа за локоть. — А ну выкладывайте, что вам известно! След безусловно тянется из вашей лаборатории! Кто-то из ваших коллег к этому причастен!
— Никто, — твердо ответил немец. — Уверяю вас. Препарат, который вы выпили, по всем признакам обладает сходным действием с самсонитами нашей разработки. Но никому из наших не пришло бы в голову тратить столько усилий ради одной-единственной фразы. Это все равно что выковать на крупповском заводе «Большую Берту» [39] и застрелить из нее воробья. Наверное, в пузырьке был какой-то прототип или дальний родственник наших самсонитов. Поверьте специалисту, это не наша продукция. Нужно скорей возвращаться на квартиру, мне не терпится взять вашу кровь на анализ. Идемте!
Непохоже было, что Айзенкопф темнит. Казалось, он озадачен и обеспокоен еще больше, чем сам Гальтон.
— Я пошлю Ротвеллеру телеграмму! — сердито воскликнул Норд. — Пусть объяснит, откуда он знал про барельеф и почему не рассказал всё напрямую!
— С московского центрального телеграфа прямиком в Нью-Йорк? Тут-то нас ГПУ сразу и зацапает… Послушайте, а вы уверены, что ваш голос — не галлюцинация?
Вопрос был задан очень странным тоном, чуть ли не жалобно. Почему-то эта мелочь окончательно убедила Гальтона, что биохимик тоже ничего не понимает.
— Абсолютно уверен.
Дальнейший путь они проделали молча, каждый держал свои мысли при себе.
На скамейке никакие старушки, конечно, уже не сидели — четвертый час ночи.
— Погодите-ка, — сказал осторожный Айзенкопф.
Прежде чем войти в подъезд, он сначала повел Норда на улицу и долго смотрел на окна последнего этажа.
Там горел свет. Зоя дожидалась возвращения коллег. Что ж, ей предстояло узнать много интересного.
— Фургон переместился.
— Что вы сказали, Курт?
— Вон тот грузовик с рекламой минеральной воды стоял несколькими метрами левее. Зачем отъехал?
— Черт его знает. Мало ли. Идемте, нам есть, что обсудить!
Немец помедлил, но все-таки последовал за доктором.
На лестничной клетке, где и вечером горела одна-единственная лампочка, теперь было совсем темно. Должно быть, из экономии свет выключили на ночь. А может быть, лампочка просто перегорела.
