В проходной Чупырина не было. Лена вышла на улицу и увидела его долговязую фигуру далеко впереди. Нечего было и думать догнать Чупырина… С трудом сделав несколько шагов, она в отчаянии крикнула:
— Чупырин, обожди!
Он остановился, посмотрел в ее сторону, но тут же повернулся и пошел дальше. Она хотела снова позвать его, но в этот момент вокруг фигуры Чупырина образовалась яркая вспышка, и Чупырин рухнул на землю.
Когда Лена подошла, он уже был мертв и лежал, раскинув руки.
Сбегались люди. Еще раз взглянув на мертвеца, Лена подумала: «Смерть не от пули!» И тут внезапная мысль осветила ее сознание: «Он что-то принес на завод!» И, уже не обращая внимания на боль в ноге, поспешно направилась к заводу.
— Ключи от конструкторского! Скорей туда! — крикнула Лена в проходной будке и, морщась от боли, схватилась рукой за вахтера, — Чупырин что-то принес туда…
У двери бюро Лена отстранила рукой открывавшего замок вахтера, взялась за скобку и, взглянув на побледневшие лица сопровождавших ее людей, сама бледная как полотно, приказала:
— Никто не входите!
Она подбежала к столу главного конструктора и выдвинула ящик. В нем лежала большая готовальня и несколько остро отточенных карандашей. В растерянности Лена дотронулась до готовальни и приподняла ее. Тяжесть готовальни была неестественной. Вдруг Лена услышала, шипящий звук. Она наклонила голову к готовальне. Звук исходил оттуда. Замешательство ее кончилось. Лена схватила готовальню и, держа ее на вытянутых руках, бросилась к выходу.
Она бежала в сторону опытного поля, подальше от заводских корпусов. Пробежав несколько десятков метров, почувствовала, что дальше двигаться не может, бросила готовальню насколько могла вперед и упала. Несколько человек подбежали к девушке. Лену подняли на ноги, спрашивали, что произошло, но она только тяжело дышала, уронив голову на грудь седоусого вахтера.
Там, куда Лена швырнула готовальню, показалось голубоватое сияние и вспыхнуло ослепительное пламя, разбрасывая вокруг тысячи искр.
Против входа в комнату Чуева находилась фотолаборатория. Через небольшое окошечко с красным стеклом можно наблюдать за комнатой, если дверь в нее открыта. Подготавливаясь к засаде в доме Чуева, уехавшего утром в колхоз, Ершов и Голиков сняли с петель дверь комнаты и поставили ее в кухне.
Как только немного стемнело, они прошли в лабораторию и заперлись. В доме было тихо. Разговаривали шепотом.
Оба впервые участвовали в подобной операции и чувствовали себя напряженно. В лаборатории пахло сыростью и химикалиями. Помещение, видимо, не проветривалось.
Прошло с полчаса. Ершов, стоявший у окошечка, заметил луч карманного фонаря, приставленного снаружи к стеклу окна комнаты. Луч обшарил стены, несколько задержался на проеме двери и погас.
— Пришли, — шепнул Ершов. Голиков приблизился к окошечку, и Ершов почувствовал на своей щеке его тихое дыхание.
Прошло минуты две или три. Звякнуло стекло, послышался слабый треск, рама распахнулась, и неизвестный показался на подоконнике. Слышно было, как он спустил на пол ноги и закрыл раму. Затем скользнула по проволоке штора, закрывшая окно, и зажегся фонарик. Невозможно было разглядеть проникшего в комнату, ясно было только, что человек небольшого роста. Но вот рука, державшая фонарь, изменила положение, и луч выхватил из темноты лицо. Ершов узнал Бочкина. В темноте лейтенант схватил руку Голикова и крепко пожал ее. Это значило: все в порядке.
Бочкин, освещая перед собой фонариком, осмотрел выход из комнаты, посветил в коридор, потрогал за скобу дверь фотолаборатории и вернулся. Действовал он спокойно. Подойдя к письменному столу, опустился к ящику.
Было слышно, как шлепаются выбрасываемые на пол журналы. Вот Бочкин слабо вскрикнул и поднялся на ноги. В руках у него был какой-то журнал. Он положил его на стол и, освещая страницы, стал перелистывать. Долго и внимательно старик что-то рассматривал, потом поворчал себе под нос и минуты две, сидел задумавшись. Затем принялся осматривать письменный стол, книжные полки, заглянул даже в футляр стенных часов, вставал на стулья и смотрел за картинами.
Поиски скоро утомили Бочкина. Он сел в кресло перед столом, сидел некоторое время неподвижно, а потом начал водить лучом фонаря по стенам комнаты, потолку. Когда луч касался его лица, видно было, насколько оно расстроено. Судя по всему, Бочкин отчаялся в чем-то и опять взялся за журнал, рассматривая все одну и ту же страницу.
«Что он там увидел?» — недоумевал Голиков.
— Начали, — шепнул Ершов, и рука его потянулась к задвижке двери лаборатории.
Когда в кабинете вспыхнул свет, Бочкин даже икнул от неожиданности и выронил на пол фонарик.
Голиков между тем взял со стола журнал, который с таким вниманием рассматривал Бочкин. Это был пожелтевший от времени номер «Фотографических новостей» за тысяча девятьсот двенадцатый год. Журнал был раскрыт на странице, которую занимал снимок группы лиц, сфотографированных при посещении фотовыставки одним из членов царского семейства. Среди фамилий под снимком была и фамилия Бочкина Е. Г.
Адамс условился встретиться с Бочкиным на Советской улице около кинотеатра «Звезда». Сюда старик должен был прийти с тем, что ему удастся достать в доме Чуева. Не случаен был выбор Адамса — Советская улица самое высокое место, а из сквера от кинотеатра отлично видна восточная часть города.
Адамс стоял в тени, прислонившись к рекламному щиту, беспрерывно курил и с раздражением посматривал на оживленных людей, толпившихся у ярко освещенного входа в кинотеатр. Истекли все положенные сроки, а грандиозный пожар на номерном заводе, который он рассчитывал увидеть отсюда, не начинался. Вместо моря бушующего огня тысячами спокойных электрических огней сверкали улицы.
Разговор двух мужчин о каком-то происшествии у номерного завода заставил Адамса на шаг приблизиться к ним, но ему не удалось услышать дальнейших слов — их заглушила веселая музыка, раздавшаяся из репродуктора как раз над его головой. В смятении Адамс посмотрел на часы — истекло и время, назначенное Бочкину.
Адамса обуял страх. Он отошел на менее освещенное место и сел на свободный конец скамейки под деревом, рядом с тремя девушками.
Прошло еще полчаса, а Бочкин не появлялся. Адамс понял, что его расчеты не оправдались. Но это еще не означало, что ему надо складывать оружие. Только в этот момент он по-настоящему оценил правильность своей линии, начав одновременно действовать и за спиной Дезертира, и за спиной Ксендза.
Тут ему пришла, в голову спасительная мысль: воспользоваться предложенным Ксендзом надежным убежищем. Он отсидится, а потом снова начнет действовать, выполняя программу, намеченную Родсом.
Той же ночью Орлов допросил Бочкина. Старик вошел в кабинет с невинным видом и даже, можно сказать, с глуповатым выражением на лице. Он остановился у двери, придерживаясь за стул.
— Проходите, садитесь, — сказал Орлов. — Как вы объясните свой визит в дом Чуева?
— Что же я вам скажу, — продолжая стоять, проговорил Бочкин. — Помешан на фотографии с молодых лет, по совести говоря… Прознал я, признаюсь, что дом Чуева своего рода музей фотографии, и вот желание проникнуть туда овладело моим сознанием… Я познакомился с учителем, услышал, что в эту ночь его не будет дома… Ну и решился. Это ведь все равно, как лунатик ходит, по краю кровли… Я ничего не украл, даже осмотреть всего не успел, как вдруг меня забрали… Что я еще могу сказать? Я вообще человек мягкий, но сейчас возмущен и вынужден заявить: беспричинно задерживая меня, вы нарушаете революционную законность. Меня, в крайнем случае, лечить надо…
— В который раз вы проникаете в дом к Чуеву? — спросил Орлов, посматривая на Бочкина.
— Первый, — без смущения сказал старик.
— Может быть, забыли?
— Ну что вы, — заулыбался Бочкин.
— Чупырина Серафима знаете?
— Как же не знать! Он меня познакомил с Чуевым. Господь бог наградил этого милого юношу Серафима чудесным даром красиво писать, и вот он переписывал книгу мою набело…
— Какую книгу?
— Я написал…
— Вы написали книгу? — как бы ничего не зная, удивился Орлов.
— Да. «Записки старого фотографа».
— Когда вы видели Чупырина в последний раз?
— Вчера вечером. Он перепиской у меня занимался, а потом ушел. Куда ушел, мне неведомо! Человек молодой, красавец, мало ли притягательных моментов для него…
Орлов с интересом смотрел на Бочкина и старался понять, что заставляет его лгать и изворачиваться.
— Больны вы или симулируете, это специалисты скажут, — спокойно проговорил Орлов. — Я бы лично посоветовал. рассказать все чистосердечно. Так будет лучше.
— Дело ваше, — сказал Бочкин. — Я за себя не беспокоюсь!
