— Что вы сказали?
— А то, что ваш нынешний вояж — последний...
Синьор Марчелли сунул было руку в карман, но Чавдар, не обращая на это внимания, спокойно продолжал:
— Болгария — суверенная страна, и вы не имеете права подкупать честных граждан грязными деньгами...
У синьора Марчелли отвисла челюсть, он не мог вымолвить ни слова. Спохватившись, он вынул из кармана пистолет, но в этот миг ему в спину уперлось что-то холодно-многозначительное:
— Ни с места!
— Но это произвол! Я буду жаловаться! Я — болгарин! — заикаясь произнес синьор Марчелли, пока Чавдар надевал ему наручники.
— Вы такой же болгарин, как я — синьор, как вы изволили меня величать... Данчо, подгони машину!..
— Но я честный торговец!
— Вся ваша честность зафиксирована здесь! — И Чавдар вынул из ящика стола магнитофон.
Снаружи собралась толпа зевак. Всем хотелось посмотреть, как «воскресший» Дюлгеров выводит из ателье черноволосого коротышку, по виду явно иностранца, который, горячо жестикулируя, что-то ему доказывает.
На этот раз ателье было закрыто на неопределенный срок.
На доклад к полковнику пришла вся оперативная группа Чавдара. Выгленов подробно рассказал об успешно проведенной операции по поимке синьора Марчелли. Он подчеркнул, что располагает достаточным количеством фактов, свидетельствующих о преступной деятельности Ганса Шульце — Эриха Брюмберга, и что это дает право на его арест. Кроме того, особого внимания заслуживает Койчев, которого Крачмаров называет убийцей и похитителем ценных документов. Следствие располагает магнитофонной записью последнего разговора Дюлгерова с Койчевым, из которого становится ясно: Дюлгеров убит, а не покончил с собой. По мнению Чавдара, пора действовать. Он предложил задержать преступников в четверг, когда все соберутся на даче у Койчева, чтобы отпраздновать свадьбу хозяина с красавицей Ольгой.
Кроме того, Чавдар напомнил, что при помощи записывающих устройств, установленных в каждой комнате при молчаливом содействии Крачмарова, который теперь всячески старался загладить свою вину, и из подслушанного телефонного разговора между Златановым и Шульце-Брюмбергом стало ясно, что гости начнут съезжаться на дачу где-то к пяти часам, кроме Дарева с супругой, которых будут ждать к семи часам... Вероятно, на этот период назначено какое-то совещание.
Выслушав разные доводы «за» и «против» предложения Чавдара, полковник сделал следующее заключение:
— Обычно мы стараемся не нарушать традиционные торжества. Но если это необходимо, конечно, приходится «принимать участие» в свадьбе. Однако мне кажется, что в данном случае в этом нет никакой необходимости» Лучше продолжить за всеми наблюдение и, особенно, за Златановым, тем более, что ему сейчас позволен выезд в Вену. Нужно попытаться поймать его с поличным, когда он повезет материалы, связанные с изобретением Йотова, за границу. А я думаю, даже глубоко убежден, что он возьмет материалы с собой... Так что, товарищ Выгленов, будем действовать, однако, не торопясь. Всем категорически запрещаю принимать какие бы то ни было решения без Выгленова. Он назначается ответственным за операцию под кодовым названием «Стойки». С него же и будем спрашивать в случае неудачи. Хотя я уверен, что все пройдет успешно!
Приказав Чавдару остаться, полковник отпустил людей.
— Откуда ты знаешь, что на даче будет присутствовать и генеральный директор с супругой?
— Мне намекнул на это Крачмаров. Он сказал, что посаженными отцом и матерью на свадьбе будут генеральный директор Дарев и его супруга...
— Значит, договорились. Лишнего шума не поднимать, Златанова пока не трогать. Ну, Чавдар, желаю успеха!
Трифон Йотов вернулся мрачнее тучи. Только что ему вручили решение комиссии об увольнении. Маргарита видела, что муж не находит себе места, но Трифон упорно отмалчивался. Потом он не выдержал и рассказал жене все, утаив только то, что было связано с Эрихом и его, Йотова, изобретением.
В первую минуту Маргарита от возмущения не знала, что и сказать. Немного успокоившись, она посоветовала Трифону подать на пересмотр решение комиссии. Он наотрез отказался.
— Какой толк во всех этих докладах? По твоему требованию я написал заявление с просьбой пересмотреть работу Евгения. И что? До сих пор никакого ответа из министерства. К тому же, и в Париж со своим двоюродным братом он не может поехать.
— Я глубоко уверена, что и на нашей улице будет праздник, даже если это случится и не очень скоро... Ты просто не должен сдаваться. Твой случай нуждается в выяснении...
— У меня уже нет сил бороться. Единственно, на что я не согласился, хотя они меня и вынуждали, так это уйти по собственному желанию. Теперь они обязаны подыскать мне другую работу...
Сказав это, Трифон замкнулся в тревожном раздумье. Надо было раньше рассказать обо всем жене — и о своем знакомстве с Эрихом Брюмбергом, и о его предложении продать патент на изобретение... Теперь уже поздно!
И Трифон представил себе, что он — обвиняемый на процессе, устроенном специально для его разоблачения. Все его объяснения заведомо объявлены уловками, а молчание — соучастием в каких-то темных делах. «Господи, — вздохнул Трифон. — Хоть бы сыну повезло! Новое поколение — совсем иное. Наши дети во многом лучше, они не знают сомнений, которые гложут нас, они намного честнее и чище... Но это только увеличивает мою вину... Вот, например, схемы и чертежи уже давно в чемодане Эжена. Сколько раз я собирался забрать их оттуда, но все не решаюсь исправить роковую ошибку... Разве забота о сыне может оправдать в глазах общества мой поступок? А вдруг он первый осудит отцовский грех?!»
Раньше у него по крайней мере была надежда на то, что он сможет компенсировать свой неблаговидный поступок тем, что предоставит обществу большое, как он считал, изобретение. Но и его у Трифона украли, пересняли и, наверное, в скором времени переправят за границу. Нет! Только не это!
Подобные мысли превращали короткие летние ночи в бездонное море бессонницы, из которого Йотов безуспешно пытался выбраться. Его нервная система была окончательно расстроена. И вот наступил день, когда Трифон утром не смог подняться с постели. Вызвали врача. Врач диагностировал острейший невроз, предписал сильное снотворное, покой и положительные эмоции. Маргарита не могла безотлучно сидеть у постели мужа, но ребята установили дежурство. Если один из них отправлялся с Эженом гулять по городу, то другой оставался дома, чтобы находиться рядом с отцом. Состояние Трифона будило тревогу. Он то впадал в полную апатию, на все смотрел с тупым безразличием, то, наоборот, был крайне возбужден, метался в постели, бредил, навязчиво повторяя одно и то же: «Чемодан! Евгений, открой чемодан! Посмотри, они там, посмотри внимательно!» Однажды, когда дежурил Евгений, ему показалось, что отец зовет его. Он подошел к больному, но тот бредил, повторяя его имя и упорно твердя о каком-то чемодане. Евгений положил на лоб отцу холодный компресс, и это успокоило больного. Когда тот забылся сном, Евгений достал все чемоданы и внимательно их осмотрел. Ничего подозрительного он не обнаружил, и, хотя и чувствовал себя неловко, заглянул в чемодан Эжена... Кроме одежды и купленных подарков, там ничего другого не было... Евгений провел рукой по дну чемодана: оно показалось ему утолщенным...
В это время очнулся Трифон и подозвал Евгения к себе. «Посиди со мной, сынок... Вот так, — сказал он и, взяв его руку в свою, тихо обронил: — Молодые сильнее нас, но не всегда нас понимают...»
Дача Койчева, которую он переписал на имя своей молодой жены, находилась недалеко от кольцевой дороги в весьма уединенном месте — между Драгалевцами и Самоковской магистралью. Слева, совсем близко, темнел лес. Соседняя дача, еще нежилая, отстояла от дачи Койчева метров на двести. Именно там и устроили свой наблюдательный пункт члены оперативной группы, участвующие в операции под кодовым названием «Стойки». В лесу также были установлены посты.
Чавдар Выгленов и Данчо с биноклями в руках видели через широко распахнутую дверь, как Ольга и Ружа накрывают на стол. Ольга была в прекрасном настроении. Еще бы, без всякого труда получила софийскую прописку и стала владелицей такой прекрасной дачи!
В начале пятого у ворот остановилось такси. Из него вышел Койчев с множеством пакетов в руках и огромной коробкой с тортом. Он уже был почти в дверях, когда у дачи остановилась машина. Из нее вышел элегантно одетый мужчина с огромным букетом цветов в руках. Он догнал Койчева на лестнице, поцеловал руку вышедшей на крыльцо Ольге и вошел вместе со всеми в дом.
— Кто это? — спросил Данчо.
— Ганс Шульце, он же Эрих Брюмберг. Тот самый, который некогда квартировал у Ольги в Кранево.
— Вся компания в сборе! — усмехнулся Данчо. — Вот сейчас бы их накрыть!
