русло.
– Когда ушел Никифоров? Вы запирали за ним дверь?
– Да, конечно. Он побыл у меня всего минут тридцать, потом ушел, и я заперла дверь изнутри …
– Как медики смогли попасть к вам в комнату, если вы заперлись изнутри? Находящийся у вас в командировке инженер Шелестов и вызванный им врач скорой помощи свободно вошли к вам в комнату, когда вы находились без сознания. Вот их показания. Значит, вы не заперли дверь изнутри. Вы ведь находились в бессознательном состоянии, в обмороке, как установили медики. Из-за чего произошел обморок? Вы плохо себя чувствуете, вы больны?
– Я? Нет, я здорова, наверное, это я не до конца задвижку на двери…
– Елизавета Сергеевна, – голос следователя стал мягким и спокойным, даже участливым, – инженер Шелестов увидел, что вы без сознания. Он громко звал вас, стучал в дверь, а потом вошел. Вы не реагировали, и он вызвал скорую помощь. Что с вами было? Расскажите мне, это многое объяснит, и отпадут многие вопросы. Вам Никифоров что-то наливал, угощал вас чем-то?
– Нет, ничего мы с ним не пили, нет, не угощал, это… понимаете. – Каплунова замотала головой, поперхнулась и вдруг закрыла лицо руками. Шелестов успел заметить, что ее лицо налилось краской стыда. И женщина заговорила срывающимся голосом: – Ох, стыдно-то как… какой позор на старости лет-то… Что же это такое. Я же говорила ему, что не надо, что добром не кончится. Понимаете, это… у меня это бывает, когда с мужчиной. Ну, после интимностей, когда… Понимаете?
– У вас с Никифоровым был половой акт? – тихо спросила следователь и положила руку на пальцы задержанной. – Вы там любовью занимались?
Каплунова закивала с такой силой, что Шелестов испугался, не оторвалась бы у нее голова. Так женщина обрадовалась, что следователь догадалась и не надо произносить этих слов, от которых ей хочется провалиться от стыда сквозь землю. И она стала говорить торопливо, пока ощущала в себе силы говорить о таких постыдных вещах с другим человеком. Хорошо, что следователь – женщина, мужчине она признаться в таком не смогла бы, хоть под расстрел бы повели, не смогла бы.
– И как долго у вас это продолжается после интимного акта с мужчиной? У вас всегда так было, с молодости?
– Нет, не всегда… ой, что я говорю, я и не знаю, у меня ведь этого не было уже лет тридцать, а тут Никифоров. Он как разбудил во мне это все, женщину разбудил. Я голову потеряла, думала, уж и не нужна никому, а он вон как. С ним вот такое и стало приключаться. Я и не знаю, как вам сказать-то. Может, минут десять, может, пятнадцать. Я как-то на часы-то не смотрела. Обмороки у меня от избытка чувств, от ярких ощущений. От счастья, что ли. Я же понимаю, что мы в браке не состоим. Но мы ведь с Василием Степановичем и никому не изменяем. И он свободен, и я свободная женщина. Может, мы и семью бы создали, вместе стали жить. Не судите нас строго, гражданин следователь!
Карев повернулся к Шелестову и посмотрел на того вопросительно. А Максим встал и принялся ходить по комнате, посматривая на наручные часы и шевеля губами, что-то нашептывая себе под нос. Майор наблюдал за движениями Шелестова, потом не выдержал:
– Ты что там, как шаман, нашептываешь. Духов призываешь? Чтобы сказали тебе из потустороннего мира, врет Каплунова или нет?
– Пытаюсь прикинуть хронологию процесса. Вот женщина в обмороке. Вот он достает миниатюрный фотоаппарат, там на аппарате все установлено заранее, потому что Никифоров знает, какая в комнате освещенность. Он, общаясь с Каплуновой, мог вполне выяснить заранее, где, в каком шкафу, на какой полке лежат нужные ему материалы. Достает из сумочки своей жертвы ключи, открывает несгораемый шкаф, достает чертежи, расстилает, например, на полу и фотографирует. Потом быстро убирает чертежи назад, запирает, кладет ключи женщине в сумочку и выходит, прикрыв за собой дверь. Впритык времени, но если все заранее узнать и уточнить, то при определенной сноровке можно успеть.
– М-да, – задумчиво проговорил Карев. – Тем более что Никифоров исчез. Не испугал ли ты его? А ты, значит, не веришь, что он с ней встречался исключительно из-за испытываемой симпатии?
– Ты же ее видишь, Олег Иванович! – Шелестов ткнул пальцем в сторону стекла. – Не старая еще, но страшненькая. У тебя она может вызвать желание? Даже если у тебя год женщины не было и ты знаешь, что эта не откажет? Вызвала бы?
– Ну, ты тоже не сравнивай, – усмехнулся Карев. – Я в свои годы могу найти и помоложе, и посимпатичнее бабенку. А Никифоров сам не мальчик и не красавчик. Ему любая в радость, если желание еще есть. Мог и позариться. У него что, выбор есть?
Василий Степанович Никифоров свернул с улицы во двор и пошел медленнее, внимательно глядя себе под ноги. Часы показывали половину третьего ночи, но на улице еще можно было встретить людей. Здесь, если идти напрямик, можно выйти сразу на свою улицу. Там, в глубине двора, стоят остатки какой-то стены с небольшой аркой двери. Двери, конечно, давно уже нет, лет, может, сто, а вот красная кирпичная стена все еще на месте. Ее пытались разбить местные, как Никифорову однажды рассказывали, но раствор был такой, что кололся кирпич, но отодрать хоть один от кладки не удавалось.
Черт, какой идиот завалил проход! Никифоров постоял в темноте, глядя на старые доски, которые кто-то навалил с противоположной стороны стены. Значит, придется делать крюк. Испытывая недовольство, инженер сплюнул и пошел вдоль стены, помня, что слева будет короче. Начало вьюжить, под ногами мело снегом, задувало в лицо. Подняв воротник пальто, Никифоров дошел до края стены и остановился. Какие-то невнятные голоса бубнили совсем рядом. Через слово слышался мат. Никифоров стоял и ждал, думая, как ему быть. Наконец сквозь ветер он расслышал скрип неуверенных шагов. Голоса удалялись. «Черт, только этого не хватало, – подумал инженер, высунув голову из-за угла. – Кажется, никого». Стараясь держаться левой стороны улицы, где дома защищали от ветра, он дошел до своего дома. Пустынная улица, поземка. Даже машин не видно. Инженер некстати вспомнил Каплунову, как она повисла на нем после тихого глубокого стона. Как он сумел надеть на нее рейтузы и усадить за стол, положив ее голову на руки. Главное, чтобы не упала. «Надеюсь, что не упала», – подумал он и, с трудом преодолев порыв ветра, открыл дверь в подъезд.
Взбежав по лестнице
